Так, по данным Росстата, в 2004 г. импорт рос вдвое быстрее, чем внутренний спрос. А за первое полугодие 2005 г. импорт машин, оборудования и транспортных средств вырос, по сравнению с первым полугодием 2004 г., на 33,5%, продукции химической промышленности – на 36,8%, продовольствия и сельскохозяйственного сырья – на 27,6%. При этом промышленный рост к нынешнему лету, по данным того же Росстата, – практически прекратился.

В результате уже многие эксперты говорят о том, что в российском хозяйстве явственно чувствуется запах приближающейся стагфляции – высокой инфляции при фактической стагнации в ключевых сегментах экономики.

Очевидно, что при такой экономической политике никакой стратегической модернизации экономики, и даже снижения ее катастрофического "сырьево-экспортного" перекоса, – произойти не может. Российская экономика растет в денежном, а по ряду отраслей и в натуральном выражении, но оказывается все более деформирована в направлении модели слаборазвитых "сырьевых" стран. Основные фонды обновляются крайне недостаточно или не обновляются вообще. Инновации появляются в удручающе мизерных масштабах и преимущественно заимствованные у развитых стран, то есть далеко не "первой свежести". А перспективные ниши на российских рынках все быстрее заполняются импортом.

То, насколько плачевна ситуация, показывают даже неполные (и потому, вероятно, чрезмерно оптимистичные) данные Росстата. Так, в частности, производительность труда в России растет темпами не более 4-5% в год, резко отставая от роста ВВП (около 7% в год), заработной платы (10,9%) и реальных потребительских расходов населения (более 12% в год).

Что этот, дисбаланс, эти "ножницы", по большому счету, означают?

Этот дисбаланс означает, говоря грубо, продолжение "проедания" того, что создано ранее. Продолжение проедания упомянутого выше "советского наследства". Включая построенную ранее инфраструктуру, ранее разведанные и подготовленные к эксплуатации месторождения, и т.д. И уже очевидно, что "новая социальная политика", провозглашенная в нынешних бюджетных проектировках, лишь нарастит этот дисбаланс. То есть, увеличит "скорость проедания".

Сейчас и значительная часть элиты, и общество гадают: почему это, вдруг, в экономической политике власти произошел столь резкий и значительный "социальный крен"? Ведь явно дело не в письмах Ходорковского о "левом повороте" из "Матросской тишины"!

Кто-то говорит, что власть, наконец, поняла, что пора "повернуться лицом к народу". То ли власть просто "опомнилась". То ли осознала, в ходе скандалов с монетизацией льгот, что впереди маячит социально-политический кризис. То ли загодя готовит "популистский электоральный батут" для своей поддержки на грядущих выборах парламента и президента.

Возможно, все отчасти так и есть, и эти соображения играют большую роль.

Но, помимо этого, власть оказалась в очевидной ситуации "цугцванга", когда "любой ход – плохой", в сфере управления финансовой политикой. Она обнаружила, что не может, не рискуя крупными потрясениями, избавиться от "лишних денег". И оказалась перед развилкой, когда надо принимать серьезные решения, делать стратегический выбор.

Либо – продолжить попытки "косметическими" монетарными мерами как-то сглаживать накапливающиеся в результате избытка "горячих денег" кризисные процессы и явления. Продолжать в надежде на то, что мировые сырьевые цены упадут, и проблема "рассосется сама собой".

Либо – основательно заняться (от лица государства и под руководством государства) кропотливой работой по реальной модернизационной трансформации российского хозяйства. То есть, выбирать хозяйственную стратегию, разрабатывать и реализовать промышленную политику, уделять специальное внимание инновационной экономике, создавать и наполнять кадрами соответствующие структуры, строить в системе власти и общества необходимые законодательные и иные институты, и т.д.

И, по большому счету, возвращать государство в экономику. Не отказываясь от рыночных принципов регулирования, но используя эти принципы так и в той мере, в какой этот путь проходили все развитые страны (США, страны Европы) после кризисов ХХ века. И в той мере, в которой сочетали и сочетают в последние десятилетия принципы рынка и активное государственное участие в экономике Япония, Корея, Китай, другие так называемые "новые тигры".

На этот, второй, путь власть явно не решилась. Появление в новом бюджете передаваемого в распоряжение ведомства Грефа так называемого "инвестиционного фонда" (условия использования которого еще только предстоит разрабатывать) – крохи по сравнению с реальными потребностями российского хозяйства. А также по сравнению с нашим долгом российским основным фондам, который, по разным оценкам, достиг 1,6 – 2,3 трлн. долл.

Почему власть на второй, стратегический, вариант не решилась? Мы знаем о двух основных объяснениях.

Официальное объяснение дал президент в своем выступлении перед Федеральным собранием в начале сентября. Он сказал, что мы не имеем права тратить появившиеся у государства деньги на всякие там инфраструктурные и прочие проекты. Это нельзя делать, потому что цены на нефть могут упасть, и тогда деньги иссякнут. И мы в таком случае останемся с неоконченными "долгостроями" и будем влезать в новые долги, чтобы их завершить или хотя бы не дать им развалиться. А потому мы будем вкладывать появившиеся "лишние" деньги не в инфраструктуру и промышленную политику, а в "человеческий фактор", то есть в социальные программы.

Другое, неофициальное объяснение дал один из участников состоявшегося недавно "круглого стола", посвященного российской экономической политике. Он заявил, что нынешнее российское государство допускать в экономику нельзя ни в коем случае и ни в каких формах, поскольку оно совершенно не понимает, что в ней можно и нужно делать. А далее – процитировал неназванного высокого министра, который привел еще один очень важный довод: "если при строительстве дороги частной фирмой украдут примерно 30% средств, то при строительстве фирмой государственной – минимум, вдвое больше".

Казалось бы – давайте госзаказы частным фирмам, и все. Но в том-то и дело, что уже нет частных фирм, способных принять такие заказы. Они если и появились в начале нашей "рыночной эпохи", то ликвидировались за 15 лет отсутствия спроса на инфраструктурные услуги. И воссоздать их – задача, во-первых, не быстрая и, во-вторых, далеко не тривиальная.

Отметим, что в высказываниях наших министров "экономического блока" в последнее время заметна определенная трансформация генерального тезиса относительно хозяйственной роли государства. Если еще недавно главным аргументом был неолиберальный лозунг "государство ни в коем случае не должно лезть в экономику и мешать рынку", то теперь тезис несколько видоизменился. И звучит примерно так: "наше государство вообще не может тратить деньги с толком".

"Наше государство" – это кто? Это сами министры? Это власть, которая не способна воспользоваться благоприятной конъюнктурой, а боится ее, как огня? Боится, поскольку выстроена хозяйственно-экономическая система, которая при этой конъюнктуре рискует обрушиться, а не выйти на новые горизонты развития?

Но тогда это полный тупик! И тогда речь может идти только о постановке и реализации целей создания новой хозяйственно-экономической системы. Однако этим – никто не занимается. А рынок сам по себе – нигде и никогда эту задачу не решал. Это уже общеизвестно. Это признает даже такой апологет рынка, как Джордж Сорос, регулярно заявляющий: "Рынок не формулирует целей".

Однако наши министры – не Соросы, и думают иначе. Глава Минэкономразвития Г.Греф на днях публично назвал мнение о необходимости увеличения присутствия государства в российской экономике "неандертальской идеологией".