Обеспокоенный страшным опытом, через который я прошел, я полностью отказался от попыток продолжать медитацию. Сейчас я делал совершенно иное — без всяких усилий, иногда даже не осознавая этого, я все глубже и глубже уходил в себя, поглощаясь светящимися волнами сознания, которые становились все больше и больше по мере такого, как я позволял себе без сопротивления погружаться в этот океан, в котором растворялось мое «я».

После примерно двенадцати лет любопытные изменения произошли и в светящемся круге осознавания вокруг моей головы — того осознавания, которое позволяло мне постоянно воспринимать тонкий мир вездесущей жизни, присутствующий повсюду. В нем я дышал, ходил и действовал, никак не затрагивая его однородную субстанцию, которая в то же время не влияла на мои повседневные взаимоотношения с миром. Иными словами, это выглядело так, как будто я дышал, двигался и действовал, окруженный чрезвычайно тонкой, невидимой и сознательной пустотой, подобно тому, как мы окружены радиоволнами, но с тем отличием, что я не воспринимал и не чувствовал существование этих волн и вынужден был признать их существование на основании логики определенных фактов. Я осознавал, как мое собственное ограниченное сознание превзошло свое ограничение и находилось теперь в прямом контакте со своей сущностью и первоистоком, подобно тому, как осознающая капля росы плавала в океане чистого бытия, не исчезая и не растворяясь в массе окружающей ее воды.

На протяжении последнего месяца было несколько случаев, когда я отмечал тенденцию моего сознания обращаться вовнутрь, не встречая при этом никаких преград, подобно тому, как капля масла расплывается на поверхности воды. Так могло продолжаться до тех пор, пока я не предпринимал усилия, чтобы вернуться в нормальное состояние, казавшееся теперь тоже более расширенным, чем обычное поле сознания, которое было у меня до пробуждения. Однако я не придавал особого значения этой стадии, считая все это попытками ума погрузиться в мечты, которые по причине своей светоносности создавали видимость дальнейшего внутреннего расширения, не требуя никакого дополнительного изменения в моем уже и без того необычном состоянии сознания.

Примерно через месяц после моего прибытия в Джамму я отметил, что эта склонность к погружению в себя стала проявляться чаще и более явно, а также что это каждодневное погружение в светоносные глубины моего собственного бытия стали для меня источником силы и чувства счастья. Однако события развивались настолько постепенно, а изменения были настолько непредсказуемыми, что это привело меня к убеждению, что все происходившее было следствием общего улучшения моего здоровья из-за более благоприятного климата, чем каких-то внутренних факторов, действующих во мне.

Ближе к третьей неделе декабря я отметил, что после возвращения из этого длительного погружения в себя, которое теперь стало ежедневным в те часы, когда я мог оставаться наедине, мой ум обычно задерживается на строках любимых поэтов-мистиков. Не переоценивая свои поэтические способности, которых у меня совершенно не было в обычном, не самоуглубленном состоянии, я решил попробовать написать что-то свое, взяв за образец строки этих поэтов. Если не считать того, что я хранил в памяти несколько дюжин санскритских стихов из древних трактатов и высказываний различных мистиков, я не знал о поэзии ничего. После нескольких дней любительских попыток я вдруг почувствовал волнение и готовность первый раз в жизни написать стихи. Не придавая особого значения тому, что, как я считал, было лишь преходящим порывом, я написал несколько строк, и в дальнейшем я каждый день посвящал этому занятию несколько часов.

Я писал на кашмирском языке, но через две недели ежедневных трудов понял, что не могу достичь того, чего мне хотелось. Однако бесплодность моих попыток написать стихи вместо того, чтобы ослабить мой дух, подтолкнула меня к еще более настойчивым попыткам, и я посвящал все больше и больше времени тому, что скоро стало для меня регулярным и очаровывающим увлечением. Высокий уровень требований, которые я предъявлял к своему творчество, приводил к тому, что я мог несколько часов пытаться написать одну строку, а потом еще столько же подбирать к ней вторую. Я никогда не пытался увязать эту новую склонность с действием таинственной силы моего тела. Однако на самом деле все эти неудачные попытки написать стихи были лишь прелюдией к событиям, которые произошли позже. Так, благодаря своим внутренним упражнениям я открыл в себе новый талант, о существовании которого раньше даже не подозревал, а мои грубые и неумелые попытки были первым признаком ученичества.

В эти дни одна из наиболее активных участниц нашей небольшой группы энтузиастов в Кашмире приехала в Джамму. Она довольно часто заходила ко мне, обычно для того, чтобы узнать новости о нашей работе в Сринагаре, которые я регулярно получал от секретаря или казначея. Однажды, когда она собиралась уходить, я предложил проводить ее домой, надеясь, что такая длительная прогулка развеет легкую депрессию, которую я в то время испытывал.

Мы шли не торопясь, обсуждая нашу работу, и внезапно, проходя по мосту через реку Тави, я почувствовал настолько глубокое погружение в себя, что почти утратил связь с окружающим. Я перестал слышать голос моей спутницы — казалось, она находится на большом расстоянии от меня, хотя в действительности она шла рядом. Я внезапно ощутил, подобно вспышке ослепительного света, присутствие какой-то сознательной силы, возникшей из ниоткуда и заполнившей меня, заслонив все окружающее. А потом я увидел две строки прекрасных стихов на кашмирском языке, которые в виде светящейся надписи появились в воздухе, а затем исчезли так же внезапно, как возникли.

Когда я пришел в себя, то понял, что девушка в изумлении смотрит на меня, озадаченная тем, что я вдруг замолчал с выражением полной отрешенности у меня на лице. Не рассказывая ей всего, что со мной произошло, я лишь прочел ей стихи, сказав, что они как озарение возникли у меня в уме помимо моей воли и что именно поэтому я замолчал. Она слушала стихи, пораженная их красотой, оценивая каждое слово, и потом сказала, что ее больше всего удивляет, как я, будучи человеком, никогда раньше не писавший стихов, смог с первой попытки создать такие прекрасные сроки. Я молча слушал ее, думая о глубине переживания, которое я испытал. До этого мгновения весь мой опыт, связанный со сверхсознанием, был чисто то субъективным. Однако сейчас я в первый раз имел вещественное доказательство того изменения, которое произошло во мне неосознанно и независимо от моего обычного повседневного сознания.

В своем описании экстатического переживания Самадхи автор отмечает, что он «жил в сверкающем мире ярких красок». Необычный визуальный опыт восприятия цвета и фактуры предметов, о котором пишут и Хаксли во «Вратах восприятия» (говоря о тех, кто переживал видения под действием ЛСД), и Зенер в книге «Мистицизм — сакральный и профанный», и Саммерс в «Физических феноменах мистицизма», подтверждает, что описанные здесь переживания носят такой же характер. Однако есть существенное отличие между «сакральным» мистицизмом Гопи Кришны и «профанным», под которым вслед за Зенером я понимаю химические средства получения необычного опыта.

Возможно, современная жажда визуального опыта (осмотр достопримечательностей, телевидение, подводные съемки, фотография, интерес к обнаженному телу, воздействие на сознание с помощью ЛСД и мескалина) является отражением потребности души в истинном восприятии. Об этом стремлении к истинному видению и готовности платить за него говорят и цены на произведения искусства. Сегодня наш жадный взор желает прекрасных видений — мы хотим увидеть лик Бога, пусть даже с помощью химического экстаза.

Сакральный мистицизм признает возможность трансформации восприятия. Это касается не только отдельно взятого визуального восприятия, связанного с удовольствием или возбуждением, а и (как результат) — всего состояния бытия. В алхимии это состояние сравнивается с образом павлиньего хвоста, перья которого украшены многочисленными «глазами», окрашенными в самые яркие цвета из тех, что встречаются в природе. Алхимический камень называют также эликсиром, который окрашивает все, с чем соприкасается. Возвращение ярких красок наступает за белой стадией, и психологически это означает возвращение здоровья и жизненной силы, радости жизни, любви к самому процессу существования, освобождение чувств и их выход за пределы того, что нас окружает в каждое мгновение. Так духовный мир выходит из своего погруженного в тень бытия, где он был всего лишь феноменом ума, и обретает яркие краски живой реальности.