В “юридической” теории западного богословия Бог, приемля жертву Христа, за нее прощает людей. Но православие упор делает на духовном преображении личности. В протестантизме человек “уведомляется” о своем спасении, но не участвует в нем. У протестантов заслуга Христа — событие постороннее, не имеющее связи с внутренним бытием отдельной личности. Поэтому и следствием этого акта может быть только перемена отношений между Богом и человеком, сам же человек не меняется…
Верно замечание кн. Е. Н. Трубецкого, что, по ощущению нашей совести, “человеческая природа, поврежденная изнутри, может быть и спасена только изнутри, а не внешним актом купли или ритуала, который оставляет нетронутым ее внутреннее содержание. А, значит, неприемлема и банковская процедура перевода “заслуг” Христа на спасаемых Им людей.”[92]
Баптистский учебник догматики рисует такую картину: “Единственный путь спасения состоит в том, чтобы невинный и безгрешный добровольно согласился умереть, приняв на себя наказание за грех и стал бы заместителем грешников перед Богом. Христос своей смертью внес достойную плату для освобождения грешников от греха.”[93]
Задолго до Вольтера и Толстого, повторявших подобные хулы, святой Григорий Богослов в четвертом веке возмущался подобным искажением христианского учения: “Для прощения людей как мог требовать крови собственного Сына Тот, Кто не принял жертву Авраама?!”
И, значит, нельзя пренебречь разницей между тем, как “спасение” понимается в православии и в протестантизме. По мысли преподобного Макария Египетского, Христос пришел, чтобы “Исцелить человека.”[94] У святого Василия Великого “главное в спасительном домостроительстве — это привести человеческое естество в единение со Спасителем и, истребив лукавое рассечение, восстановить изначальное единство, подобно тому, как наилучший врач целительными средствами связывает тело, расторгнутое на многие части”…[95]
Протестантский способ толкования Писания метко определил святой Григорий Богослов: “Апостольское слово, только не по-апостольски понимаемое и изрекаемое.”[96] Как многое зависит от того, каким образом люди прочитывают и понимают Библию — показывает еще разница судеб Латинской и Северной Америк. Северная Америка заселялась выходцами из Северной Европы — протестантами. И индейцы в ней почти исчезли. Латинская Америка была колонизована выходцами из южной, католической Европы. Индейцы выжили и смешались с пришельцами. Католические миссионеры в Латинской Америке их защищали и обратили к Евангелию. Объяснение нынешней “расовой чистоте” Северной Америки простое: сектанты, убежавшие из Европы с новыми воодушевлениями, себя считали “Новым Израилем,” Европу — “новым Египтом,” папу — фараоном, а Америку — “землей обетованной.” Какая же роль в этом случае доставалось туземцам? — Естественно, роль ветхозаветных хананеян. В те давние, доевангельские времена Израилю было поручено уничтожить туземцев, захватить их города и земли. И вот новые евангелики решили, что аналогичная заповедь дана и им.
Церковная традиция экзегетики знает, что понимание Божественных заповедей углубляется по мере духовного роста людей.[97] Необходимость выяснить отношение к Завету, ставшему Ветхим, вынудила обратиться к истории христианских мыслителей. Протестанты, в своей антикатолической полемике настаивая, например, на актуальности ветхозаветного запрета на священные изображения, естественно склонились к такому принятию Библии, при котором Ветхий Завет не преображался в Новом, а механически соединялся с ним. Соответственно, война с индейцами получила у американских протестантов религиозную санкцию.
Православный принцип толкования Писания.
Понимание Евангелия предполагает истолкование его. Если бы Писание было понятно само по себе — апостолу Павлу не пришлось бы его толковать с большими подробностями. Без его помощи — понятно ли было бы духовное значение истории Сарры и Агари? (Римл. 9). Буквы мало — нужен Дух. А Дух обитает в Церкви. Вот почему смысл имеет в букве только отправную точку, свое же раскрытие он получает в Предании. Подлинный адресат Откровения — Церковь.
А раз истолкование неизбежно, и никакого прямого и абсолютно-достоверного “отражения” быть не может — значит, надо думать о том, на каких путях и в чем можно ступить в ту “землю святую,” о которой мы предупреждены, что ступить туда можно лишь сняв обувь (Исх. 3:5), и где Господь Сам, Своим действием откроет в сердце человека смысл того, о чем Он говорил в Евангелии… “Познавательно стяжавший в себе Бога уже не будет более нуждаться в чтении книг. Потому что имеющий собеседником Того, Кто вдохновил написавших Божественные Писания, сам будет для других богодухновенной книгой,” — писал в Х веке преподобный Симеон.[98]
Православие, таким образом, четко определяет принципы библейской герменевтики. Здесь, прежде всего, необходим известный духовный опыт, озаренный тем Источником, который вдохновлял авторов Библии. Людей, у которых этот опыт в значительной полноте, именуют святыми.
При сравнении людей, чье мнение определяется как наиболее важное для истолкования Евангелия в православии и в протестантизме, нельзя не заметить следующих различий: Профессора богословия в протестантизме — единственный церковный авторитет: они вероучители и хранители церковной традиции. Протестантизм есть в этом смысле профессорская религия. С точки зрения выбора тех авторитетов, чьи толкования приемлются как наиболее веские, то придешь к следующему заключение, что Православие — это религия монахов и святых, а протестантизм — религия профессоров.
Заметив это различие, Константин Леонтьев решил: “Буду верить в Евангелие, объясненное Церковью, а не иначе.”[99]
Христос Церковного Предания
Наше Предание сконцентрировано на личности Христа, с Которым мы таинственно общаемся и благодаря этому духовно растем. Справедливость этого утверждения вытекает из литургического опыта Церкви. Еще в эпоху арианских споров (начало 4-го века) защитники Православия настаивали, чтобы правило веры соответствовало правилу молитвы, и чтобы Таинства служили истоком богословских заключений. Например: раз мы крещены во имя Отца и Сына и Святого Духа — то и богословие должно учить единосущности Трех Лиц.
Эта христоцентричность церковного учения, основанная на евхаристичной традиции, не была нечто новым в христианстве. Личность Христа занимала центральное место еще с времен апостольской проповеди. Тот факт, что Евангелия были написаны не раньше большинства апостольских посланий, помогает понять, чем являлся Христос для ранней Церкви: первично было Его мистическое присутствие, вторично — учение; первичным был факт Его Воскресения, вторичным — другие обстоятельства Его земной жизни. И даже о событии Воскресения Христова Апостолы проповедуют не как о факте лишь Его жизни, но как о событии в жизни тех, кто принял пасхальное благовестие — потому что “Дух Того, Кто воскресил из мертвых Иисуса, живет в вас” (Рим. 8:11); “Если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем” (2 Кор. 5:16).
Личность Христа в центре апостольской проповеди.
Апостолы постоянно повторяют главное: Христос умер за наши грехи и воскрес для жизни нашей. Не цитируя дословно отдельные фразы из наставлений Спасителя, апостолы говорят о факте Христа и Его Жертвы и о Его воздействии на человека. В центре веры христиан не столько учение, сколько личность Христа. Апостолы проповедуют не Христа Учащего, а Сына Божия воплощенного и распятого. Если бы их проповедь излагала систему учения, то она не могла быть соблазном для эллинов и безумием для иудеев (1 Кор. 1:23).
