«Для чего вы пришли, Алена?»

«Ну как! — она выпучилась на него и махнула рукой в воздухе. — Вы что, не хотите делиться му-удростью? А мне нужно! — она топнула ногой и насупилась.

«Вы хотите пройти курс и готовы заплатить?»

«Ну конечно! Я же вам говорю: Татьяна. Чего непонятного? Только — тщщщ».

«Хорошо, Алена. Проходите, садитесь в кресло, и мы приступим к занятиям».

Он не успел сесть напротив нее, как она уже закрыла глаза, задрала голову и нараспев сказала: «А я уже прохожу приятный момент».

«Для начала мы решим вопрос с деньгами», — привычно сказал Петр Николаевич.

Она открыла глаза и сердито уставилась на него:

«С какими деньгами? Я хочу за-ни-ма-аться, вы что, глупый?»

«У меня клиенты платят вперед. И вы всегда платили вперед. Иначе никаких занятий». «Ох, какой строгий-то, строгий», — запричитала Алена, вскочила и бросилась в прихожую.

Она вернулась с толстой пачкой денег и протянула ему. Петр Николаевич ошалел от размера, но взял и сказал, не считая: «Как раз достаточно для полного выздоровления, это займет четыре недели» — «Так долго заниматься? — возмутилась Алена. — Я лучше половину потрачу себе на свадебное платье, ведь вы знаете, у меня жених, такой жених.

Кстати, запишите мне цель: я хочу себе жениха и свадьбу». Петр Николаевич совершенно не хотел расставаться с такой удачей. Поразмыслив секунду, он протянул пачку денег Алене: «Дело ваше, хотите лечиться — лечитесь, не хотите — болейте» — «Нет, нет, Петр Ни-ко-ла-евич! Оставьте все, только не злитесь, я буду слушаться, я хочу, чтобы у меня все было хорошо!» Петр Николаевич понял, что Алена теперь как маленький ребенок. Ее с легкостью можно было склонить к чему угодно. «Это правильно, — сказал он, пытаясь запихнуть толстую пачку денег в папку. — Вам действительно необходимо слушаться меня. Иначе у вас не будет шансов. Вы должны полностью положиться на меня, ведь я профессиональный врач!»

«Черт! — подумал он. — Я же свихнусь четыре недели с ней заниматься. Да она и сама завтра забудет, передумает и потребует деньги назад. А это несколько месяцев безбедного существования».

Он стал судорожно прикидывать варианты переезда в течение сегодняшнего дня с дальнейшей сдачей квартиры внаем. Слова Алены заставили его очнуться от задумчивости: «Я вижу такой случай! Там столько боли! Я приближаюсь к нему, вы должны меня спасти!» — она опять задрала голову и улыбалась, закрыв глаза. Петр Николаевич уронил голову на ладонь и стал массировать виски. Тяжело вздохнув, он сказал: «Вернитесь в настоящее время и откройте глаза по щелчку пальцами… В дальнейшем вы не будете закрывать глаза и вспоминать что-то без моего приказа. Вам это понятно?» Вместо ответа она издала протяжный крик и прошептала в конце: «Татьяна… они знают. Надо бежать!» — она вскочила, но он остановил ее и толчком отправил обратно в кресло. «Слушайтесь меня! Смотрите на меня! Слушайтесь меня! Когда я щелкну пальцами, вы примите решение о том, что во всем слушаетесь меня, вам это понятно?» — «Да…», — ответила она, глядя на него завороженно. Он щелкнул пальцами и произнес медленно: «Закройте глаза. Когда я скажу «отменяю», все будет зачеркнуто и отменено и не будет иметь на вас никакого действия. Вам это понятно?.. Теперь вернитесь в самый ранний случай, где есть Татьяна. А сделаете вы это очень просто: когда я посчитаю до трех и щелкну пальцами, вы вернетесь в этот случай. Раз, два, три… Вы нашли этот случай?.. Хорошо… Описывайте все, что вы видите и слышите».

«У нас с Татьяной соседние участки. Я сажаю яблоню. Подбегают девочки. Говорят, что у нас пришли отбирать землю. Татьяна кричит, мы бежим…»

В соответствии с методой парагмологии, Петру Николаевичу следовало уже трижды спросить: «Какие вы испытываете эмоции в этот момент?» — и переключить ее на самый яркий эмоциональный момент всего случая. Ему, однако, было интересно, что же произошло тогда, и он пренебрег процедурой. Он довольно часто пренебрегал ей, чтобы удовлетворить свое любопытство. По правде сказать, он делал так в большинстве случаев.

Алена продолжала: «Там приехало два джипа. Наши мужики разговаривают с ними. Мы стоим и слушаем, мне страшно. Получается, что Эдик собрал у нас деньги, а землю оформил на фирму, так чтобы нам не досталось. Татьяна кричит: «Где Эдуард Мегре?» Они молчат, не отвечают моей Татьяне! Она говорит мне: «Вот почему Эдика так давно не видно»… Вот почему Эдика не видно, не видно, не…» — Алена замолкла на полуслове. «Есть ли что-то еще существенное в этом случае?» — «Нет, они уехали, а на потом через день приехала милиция, мы с Татьяной испугались. Убежали. Я поехала к себе в Бутово, но меня не пустили в дом. Там жили незнакомые. Мерзкие! Я спросила, где Андрюша, а они спросили, кто я такая, я сказала, что я жена, а они сказали, у него больше нет жены, — Алена заговорила навзрыд. — Я спросила, где его найти, а они захлопнули дверь». Петр Николаевич почувствовал, что она вот-вот откроет глаза, нужно было вернуть антураж тьюнинга: «И все внимание на ваши эмоции в этот момент, когда перед вами захлопнули дверь», — сказав это, он понял, что переборщил. Алена зарыдала.

«Хорошо, отмените решение об отчаянии и найдите следующий случай, где есть Татьяна». Для солидности он пощелкал пальцами. Только что он нарушил все правила тьюнинга, которые только мог. Он остановил ее на моменте с плохими эмоциями, не дождался ответа, какие это эмоции, навязал ей утверждение, что это отчаяние, и потребовал эпизод с Татьяной, хотя все шло к прохождению эпизодов с мужем. «Я знала, где она. У нее домик, деревянный, под Москвой, почти как в экопоселке!», — она нервно засмеялась. «Хорошо, — сказал Петр Николаевич. — Что произошло дальше? Вспомните самый приятный эпизод с Татьяной!» — «О! Самый приятный! — оживилась Алена. — Я сняла ее пенсию по своему паспорту! А потом я спрятала деньги в пакетике в бочке! Только тщщщ… никому не говорите! А потом, потом я подумала, зачем мне Татьяна? Правда? Правда, ну скажите мне! — она открыла глаза и подалась вперед. — И я подумала, ведь Татьяну никто не знает, родственников у нее нет, друзей нет, и домик у нее хороший, для двоих тесный, а для одной в самый раз, и по паспорту я за нее сойду, пенсию получать. Зачем делиться с ней пенсией? Правда, ну правда, скажите мне?!» — она залезла в штаны и выудила паспорт, открыла перед лицом Петра Николаевича. «Так что я Таня, Таня… — мечтательно пропела она, вскочила с кресла и закружилась по комнате. — И у меня теперь все есть, все есть!», — пропела она тем же манером. Петра Николаевича передернуло от мысли, что он находится в одной комнате с убийцей. «Черт, надо же так попасть!» — подумал он. Ситуация получалась патовая. Если он донесет на нее, к нему самому возникнет ряд вопросов и всплывет его поддельная лицензия на частную психологическую практику. А еще смерти нескольких раковых пациентов, к которым он выезжал на дом, и с родственников которых сцеживал последние деньги. А может быть и хуже. Возникнет вопрос, почему он не донес раньше и не является ли он сожителем Алены и не он ли внушением склонил ее к убийству и лишил рассудка. Если же он не станет доносить, а ее все-таки изловят, она запросто может показать на него.

Ведь она явно помешалась на нем за эти годы. Оставалось надеяться, что Алена бредит, что она просто нашла паспорт некой Татьяны и все выдумала. Впрочем, Петр Николаевич и не разглядел, что там было написано в паспорте.

В ситуациях угрозы и просто дискомфорта Петр Николаевич принимал решения быстро. Не говоря более ничего, он подошел к Алене, крепко взял ее за оба локтя и потащил в прихожую. Она не сопротивлялась. Пищала только что-то «танец вместе». Он вытолкал ее на лестничную площадку, следом выбросил шубу и сапоги. Она попыталась вернуться. Атаковала, подобно корове: молча, наклонив голову и глядя исподлобья. Он упер ладонь ей в лоб и отпихнул ее.

Заперев дверь, он набрал 02 и пожаловался, что сумасшедшая бездомная пробралась в подъезд и нарушает общественный порядок. По просьбе диспетчера он назвал свое имя, отчество и фамилию, адрес проживания. Вместо стандартной фразы «патруль прибудет через столько-то минут», женщина-диспетчер, перейдя на мужской голос, сказала: «Держись, Петя, мы уже едем…» Дебильные у них шутки, подумал Петр Николаевич.