Во вторник Петр Николаевич лег спать с недомоганием, в среду же утром проснулся больным. Он плохо спал ночью, то и дело просыпаясь. В бреду ему казалось, что уже светло, время близится к девяти утра, и вот-вот придет Олег. Очнувшись, он убеждался, что за окном темень, а по часам — глубокая ночь.

С таким жаром и слабостью идти на пробежку было невозможно. Проснувшись в шесть от будильника, он выключил его, добрел, шатаясь, до кухни, напился воды.

Улегшись, он стал думать о клиентах. Елену, он помнил, увезла милиция. При этом все ее деньги остались у него. Сергея сбила машина, и плату за курс он не забирал. Лучшего и ждать было нельзя: клиентов нет, деньги есть. Оставался только Олег, и он должен был скоро прийти. Он будет как раз кстати, его можно будет отправить в магазин, он безотказный. А то дома нечего жрать. И еще в аптеку, за жаропонижающим. Размышляя так, Петр Николаевич заснул в очередной раз.

Проснулся он только в одиннадцать, его ноги и руки были холодными и влажными.

Он чувствовал головокружение, его знобило. Если бы не щемило так мочевой пузырь, Петр Николаевич не нашел бы в себе силы встать. Трясясь с ознобе, он потащился в санузел. Потом дополз до кухни, отцепил от кофеварки фильтр, чтобы промыть и засыпать в него новый кофе. Ручка выскользнула из рук, фильтр упал на кафель и разбился. Петр Николаевич нашел турку, насыпал кофе и воду. Он собирался зажечь плиту, когда в дверь позвонили.

Он открыл, не глядя в глазок и не спрашивая, кто там. Он полагал, что это вернулся Олег, не добудившись его в девять утра.

Отпихнув его, в прихожую вломились два молодых мужчины в белом, один выше другого на голову, с орлиным носом и густыми бровями, другой, пониже, тщедушный и с глазками в кучу. Они поставили на пол носилки, и высокий, закрывая дверь, спросил:

«Так, скорую вызывали? На что жалуемся?» Плохо со мной дело, подумал Петр Николаевич, если я вызывал скорую и не помню этого. Хорошо, что приехала. «Холодно, голова кружится. Трясет всего» — «Боли в теле есть?» — «Вот здесь», — Петр показал на поясницу. «Та-ак! Повернитесь», — врач стукнул его по пояснице тыльной стороной ладони, слева от позвоночника. Петр Николаевич вскрикнул от боли. Врач стукнул справа, и Петр Николаевич вскрикнул опять. «Все па-анятно! — сказал врач. — Пиелонефрит в острейшей форме. Давайте сюда ключи от квартиры», — не дожидаясь, когда Петр Николаевич осмыслит просьбу, он вырвал у него из рук связку ключей и положил в карман. «Где страховой полис и паспорт?» — спросил врач. — «В спальне, там…», — Петр Николаевич хотел объяснить где, но врач уже убежал в спальню. Судя по звукам, он переворачивал там все вверх дном. «Ложитесь», — сказал щупленький строго, взял Петра Николаевича за плечи и с силой сначала усадил на носилки, потом уложил. Из спальни вышел второй врач, запихивая в карман паспорт и медицинский полис. «Что-то газом пахнет, — обратился он к напарнику. — Не чувствуешь?» — «Да, похоже на то», — ответил щупленький и побежал в кухню. «Что бы вы без нас делали, — сказал он с укором, возвращаясь. — Задохнулись бы от газа, и дело с концом». Петр Николаевич, хоть убей, не помнил, чтобы включал газ. Ему казалось, что звонок в дверь отвлек его, когда он еще только собирался зажечь плиту. Не мешкая больше, врачи открыли дверь настежь, взялись за ручки и вынесли Петра Николаевича из квартиры. Поставив его у лифта, они стали возиться с дверью. «Влево ключ в нижнем замке или вправо?» — спросил один из них. «Влево», — сказал Петр Николаевич.

У самого входа в подъезд стояла Газель «Скорой помощи». Носилки поставили на асфальт, и высокий, который рылся в его спальне, стал открывать ключом заднюю дверцу машины…

Тут Петр Николаевич заметил, что из кармана его халата торчит сверток желтой бумаги. В эту бумагу Петр Николаевич завернул вчера деньги, полученные от Елены.

«Отдайте мои деньги», — закричал Петр Николаевич. Второй санитар, щупленький, склонился над ним молча и заклеил его рот липкой лентой. Петр Николаевич попытался вскочить, но тут навалился второй, уперев колено ему в живот, и держал руки, пока щупленький связывал его. Загрузив его в Газель, они закрыли дверцы на ключ. Перед этим высокий швырнул внутрь документы, так что паспорт угодил Петру Николаевичу в подбородок.

Скоро зарычал мотор, машина затряслась и поехала. Петр Николаевич бился, пытаясь высвободиться, но безуспешно. Успокоившись, он попробовал сосредоточиться на движении, считать время и запоминать повороты. В салоне было довольно тепло, Петра Николаевича стало смаривать, и он заснул.

Проснулся он от холода. Он лежал связанный в темноте. Мотор не работал, машина не двигалась. Снаружи подвывало, и сквозь щели в дверцах задувало в ноги. Петр Николаевич крупно дрожал. Он стал стонать сквозь кусок скотча и извиваться.

От собственных стонов он проснулся окончательно, на этот раз по-настоящему, и обнаружил себя в палате, с одеялом во рту. «Ну что кричите?» — строго и ласково спросила женщина в белом халате. — «Где я?» — спросил Петр Николаевич. — «В больнице вы, второй день уже. Все хорошо» — «Бригада скорой помощи ограбила мою квартиру, а меня связали!» — «О боже мой, опять! Вам же завотделением объяснял, никто вас не грабил. Санитаров вы еще в квартире заставили расписаться за ключи, а деньги вы сдали в камеру хранения. Получите все назад, когда выпишитесь. Вам просто сон приснился. У вас лихорадка и бред, второй день. Скоро пройдет. Успокойтесь только, ради бога, других больных не будоражьте!» Она дала ему попить, поправила одеяло, проверила капельницу и посидела с ним немного, держа его за руку. С Петром Николаевичем это срабатывало, он успокоился и заснул. Утром ночного происшествия он не помнил.

Через день тяжелый жар спал, и ему сказали, что он идет на поправку. «Радуйтесь, что никаких гнойных осложнений. Вы быстро к нам попали. Подержим вас три недели и отпустим». Его полностью успокоили насчет вещей, вручив талон из камеры хранения.

Петр Николаевич сказал врачу: «Раз уж вы взялись меня латать, проверьте мне позвоночник и поджелудочную железу» — «А у вас что-то с ними не так?», — спросил врач. — «Скорее всего, все нормально, — сказал Петр Николаевич. — Но в юности, знаете, меня избили, и у меня был разрыв поджелудочной железы. А потом еще был туберкулез позвоночника. Но я вроде полностью вылечился. Уже много лет прошло.

Просто, на всякий случай, убедиться». Врач стал серьезен: «У вас об этом есть запись в карте, в больнице, где вы раньше наблюдались?» — «Да я нигде не наблюдался, я сам вылечился. Я бегал по утрам и делал упражнение с ремнем. Я когда встану, я вам покажу.

Нужно ремень крутить вокруг тела, это из восточных единоборств. Простое вроде бы упражнение, а лечит ткани и даже сращивает органы». Врач отнесся к словам Петра Николаевича с полным недоверием. Он сказал сухо: «Мы еще раз проверим по рентгеновскому снимку. Пока отдыхайте».

Спустя еще день Петра Николаевича отключили от капельницы и вынули катетер.

Сказали, что дальше антибиотики и витамины будут вводить уколами, разрешили вставать. Вечером у сестринского поста, когда все собирались смотреть телевизор, Петр Николаевич пришел с ремнем и стал, несмотря на тянущие боли в пояснице, крутить его вокруг торса. Сестра быстро подошла к нему и сказала, что ему такое делать нельзя, чтобы не беспокоить почки. Он сказал, что это упражнение заживляет органы. Она молча попыталась отобрать у него ремень. Он не отпустил, и она закричала: «Санитары!» Все больные смотрели на них, и Петр Николаевич с ненавистью крикнул: «Ну, что уставились?!» Подошли рослые дежурные санитары в сине-зеленых халатах: «Так, что буяним? Спокойно — сказано тебе! Отдай ремень сестре!» Петр Николаевич понял, что не справится, и отдал ремень.

На следующий день, когда утром врач совершал обход, он дежурно расспросил Петра Николаевича о принимаемых лекарствах и самочувствии, сказал, что лечение пока продолжается в таком же режиме, после чего предложил одеться и подойти через полчаса к ординаторской: «Если ваш интерес насчет поджелудочной железы еще в силе», — сказал врач.