Далее идут отчасти справедливые слова, суть которых в одном: столичная литература, постоянно оплодотворяя саму себя, постепенно протухает.

«В провинциальном, в том числе и в зарубежно-провинциальном, существовании есть одно преимущество, о котором напоминает судьба названных выше одесситов (кроме Бабеля, здесь был еще и Катаев. – С. Е.). Следствием их переезда в столицу метрополии стала творческая и нравственная деградация. Трудно сказать, кто опустился ниже – допившийся до полной творческой импотенции Олеша, или же Бабель, призвавший на Первом съезде советских писателей учиться стилю у Сталина, который затем лично дал добро на его расстрел».

Вот здесь, в этом эпизоде, и есть суть южных и добрых писателей-одесситов. В связи с этим вот что любопытно. Булгакову – он со Сталиным довольно дерзко переписывался; Шолохову, который тоже кое-что вождю написал; Платонову – его вождь назвал сволочью; Пастернаку, предложившего вождю говорить «о жизни и смерти», – все почему-то сошло с рук. А вот певцам его собственного стиля и величия, оказывается, доставалось.

Некий следующий абзац – это попытка из русской отечественной литературы вычленить еще одну одесскую школу. Но здесь же занятное свидетельство о Довлатове, почти самозваном классике.

«У российского читателя, на мой взгляд, искаженное представление о нас – русских американцах. Этому мы обязаны прозе Сергея Довлатова. Содержание жизни его героев – ностальгия, а по своему социальному статусу они – люди второго сорта. Я не говорю, что таких нет, но есть и другие».

Второй для меня знаменательный материал – это большая статья Павла Басинского «Граф уходящий. Виктор Пелевин выпустил роман «Т». Это о том, как некий граф ушел из Ясной Поляны…У Басинского двойственное положение: с одной стороны, знаковый писатель, полет фантазии, с другой – конечно, коммерческая литература. А что касается полетов, то, видимо, Паша плохо знает, что такое фантазия и что такое ее истинные полеты.

На работе все же написал письмо В. К. Харченко.

Забежал на полчасика на день рождения З. М. Кочетковой. Празднество проходило на кафедре общественных наук. Подарил ей зеленую книжку «Дрофы» – «Твербуль» и Дневники за 2005-й год, тем более что и ее имя вписано там в словник. Потом сразу же побежал через дорогу в театр смотреть «Не все коту масленица»

А. Островского в Малом зале.

В Москве выпал снег, машины, деревья – все было облеплено толстым слоем, но в принципе тепло. Перебегая Тверской, подумал, что когда поеду домой, снег весь растает. Так оно и случилось.

Во МХАТе, в Большом зале, в этот вечер шел концерт, посвященный Дню милиции. Начался он, видимо, часов в шесть. Весь вестибюль был уже пуст, но зато гардероб полон, и открыта даже та его часть на фасадной стороне, которая обычно на спектаклях бездействовала. Когда поднимался по лестнице вверх на четвертый этаж, в Малый зал, то из-за закрытых дверей раздавались имена и фамилии – это награждали милиционеров, а когда спускался, вовсю гремела доблестная и столь любимая простым народом и милицией попса. Свирепствовала приглашенная эстрада. Не утерпел, заглянул, все ярусы, как никогда, забиты народом, генералитет, наверное, внизу, откуда певцы и сцена смотрятся вроде как бы через перевернутый бинокль, сидят девушки-милиционерши в светлых кофточках и форменных юбках. Концерт, судя по всему, фирменный: ну кто из деятелей культуры откажет милиции! Моя милиция меня не только бережет, но и страшит.

Путешествие наверх было еще очень полезно и тем, что я увидел и еще раз поразился, какой огромный хозяйственный и продуманный лабиринт представляет собой театр. Заметно, что после годов разрухи театр сейчас подсобрался и хорошо содержится. А что касается вечера милиции, то вот за счет подобного театр и живет, разрешая аренды.

Что касается самого спектакля на Малой сцене, то я еще раз поразился академической чистоте игры и самого представления. К шести актерам, играющим на сцене, нет никаких претензий, все хороши. Особенно бы я выделил Т. Миронову, играющую Феону, и совсем молодого Зайцева, лихо справившегося с ролью Ипполита. Но какая тяжелая профессия, не оставляющая человеку времени на личную жизнь!

7 ноября, суббота. В рифму ко Дню милиции и моему мимолетному появлению на концерте сегодняшняя передача по «Эху Москвы», которую услышал дома, перед тем как бежать в тот же МХАТ на «Синюю птицу». Денек сегодня непростой, после одного спектакля, вечером, еще и «Тщетная предосторожность» в Большом. Считается, что это новая постановка Григоровича, исполненная силами Хореографического училища. Отказываться нельзя – другой возможности побывать в Большом у меня нет. Кстати, забегая вперед, должен сказать, что каким-то образом подпись Церетели на потолочной фреске, выполненной по мотивам Л. Бакста, как мне показалось, исчезла. Но о заявлении милиционера, майора в Новороссийском ведомстве. Он говорил – радио передало его устное выступление, находящееся в блогах Интернета – о невероятной коррупции, о «заказных» посадках, о взяточничестве, о бесправии рядовых милиционеров перед начальством. Среди прочего майор требует встречи с Путиным.

Москва почти пустая, долетел до театра почти за двадцать минут. В зрительном зале, невероятно полном, как банка с только что сваренным вареньем, было шумно. Многие ребятишки и родители были в марлевых масках, за которыми хотели бы спрятаться от гриппа. Школы уже две недели на карантине, и, кажется, карантин будет продолжен еще. Я сам, правда, тоже по поводу гриппа очень беспокоюсь, тем более с моей астмой. Умирать, пока не сделаю книгу о Вале, мне нельзя, а еще больше – болеть. Одинокий беспомощный старик, это ужасно. Здесь одна надежда, что приедет из Германии Елена.

В каком-то смысле мне повезло, что не видел классику, «Синюю птицу» Метерлинка, в детстве. Тем острее было сегодняшнее удовольствие. Честно говоря, я ждал чего-то старомодного, в пыльных декорациях начала века. Сентиментальная встречал с покойными бабушкой и дедушкой, да вдобавок еще театральные «чудеса». Брр…

Станиславский, оказывается, действительно был не дурак, и в пьесе заложено многое из того, над чем мучается и взрослый человек, а потому хорошо обо всем этом, хотя бы намеком, узнать пораньше. Смерть и наша память о покойных – это вещи очень серьезные. Еще раз поразился тому, насколько театр сильнее, чем телевидение. В театре ты находишься в событии происходящем, с телевидением же ты договариваешься быть рядом, глядеть через стекло. А вот что меня окончательно сразило, так это восприятие детьми, искушенными по части чудес телевизионных, театральных превращений и чудесного. Если можно так выразиться, здесь они чудеснее, в театре как бы все без обмана, без техники, и если люди по-настоящему плачут, так значит и настоящий гремит гром. Вчерашний парнишка Зайцев, который играл Ипполита в пьесе Островского, сегодня играл Кота, и тоже очень выразительно. Я помню, как в детстве и ранней юности переживал, когда в театре видел какие-то «обломы»: наклейку, небрежный парик, старую тетку, которая играет мальчика, вот здесь я как-то все ощутил взаправду – и Огонь и Пса, и Молоко, и даже царицу Ночи, играющую своими крыльями, нанизанными на палки. Может быть, старость еще доверчивее юности?

В Большой театр из дома поехал уже на метро. По дороге дочитывал роман в «Знамени». Атмосфера в театре праздничная, и хотя спектакль как бы учебный, много иностранцев и парадной балетной публики. «Тщетная предосторожность» мне всегда казалась балетом скучноватым, хотя спектакль и держится в мировом балетном репертуаре более двух сотен лет. Но на этот раз Григорович с невероятным искусством раскрасил рисунок множеством прелестных драматических нюансов, и старое полотно заиграло. Молодежь танцевала хорошо. Она станцевала юность, а что еще было надо! Еще более сильным оказалась атмосфера закулисья, куда я попал благодаря помощи Саши Колесникова. Раздетая сцена, на которой кучкой стоят артисты-ребята, недоумевая, куда делась золотая сказка, опустошенность после еще минуту назад радости. Усталые до бесчувствия «звезды». А ведь завтра надо начинать сначала.