Куняев писал, что в повести сильна компонента документальности. Одни герои – вокруг артистки крутятся все «наши», все родная московская богема – выступают под своими именами: Леонид Мартынов, Ярослав Смеляков, Илья Эренбург, Александр Фадеев, Борис Тенин. Другие – это знаменитый актер и режиссер Дикий под псевдонимом Лихой, прозрачным, как кисея. Под псевдонимами укрыты другие наши «светила» – звезда кино Марина Ладынина, в будущем народный артист СССР Георгий Менглет. Так вот, эта поразительная документальность и цепкость памяти делает сочинение Маргариты Волиной поразительным документом.

Пишу с полной ответственностью, потому что сам принадлежу к этому времени и многое помню. В отдельных мелочах могу сомневаться, но есть вещи, меня поразившие. Если говорить о быте и правде времени, то здесь и точный портрет Смелякова в пору окончания войны, и портрет Межирова, для меня очень неожиданный. Здесь Красная площадь 9 мая сорок пятого, в День Победы. Из всех «картинок», которые я читал об этом, у Волиной живее и патетичнее. Но здесь же и поразительные сцены военной и послевоенной жизни. Я выписываю лишь то, что более или менее для меня актуально, что поворачивает мое представление о времени.

В день окончания войны в одной из центральных московских гостиниц «Европа» идет пьянка. Здесь и иностранцы, и русские, и даже горничная с этажа. Ее фразочки становятся основой в «картинке»:

«– А я вам поновей скажу! – с неожиданной злобой выпалила коридорная. – Вы немцев, где не видели, там убивали! А наших сколько легло? Я со своим мужем месяца не прожила… И где зарыт он, ни одна собака не знает…

Глаза Уклейкова налились слезами.

– И бабушку, и всех моих в Киеве… тоже не найти…

– Еще анекдот! Почему у нас бутылки с горючей смесью на вооружении числились? А потому, что стеклотару на пункт сдать не успели!

– Мы победили высочайшим мужеством и высочайшей техникой! – крикнул капитан. – А если у тебя муж погиб, я не виноват!

– «Майн либер Гитлер»! – вот какие слова шестнадцатого октября заучивали командированные, что в «Европе» застряли. Все унитазы засорили партийными билетами! Рвали и спускали! А обложечки картонные застревали! А на улице Немировича-Данченко? Еще анекдот! Артисты, лауреаты сталинские, классиков марксизма-ленинизма из окон выкидывали! Во дворе так штабелями и легли!

– Заткни пасть! – крикнул капитан. – Заткни, Манька!»

Этот маленький эпизод очень корреспондируется с поразившим меня когда-то рассказом моего покойного отца. Он вспоминал, как в конце октября на шоссе Энтузиастов он вместе с работниками военной прокуратуры с револьверами в руках стоял, чтобы как-то сдерживать и контролировать поток машин, на которых драпала из Москвы наша сиятельная номенклатура. Эти господа, по рассказам отца, забивая служебные машины не детьми и людьми, которых необходимо было вывезти из города, а своим мелким вонючим барахлом. По рассказам отца среди таких машин была и машина с барахлом и прислугой Берии.

Вторая картина посвящена войскам генерала и предателя Власова. Здесь я невольно вспоминаю ту борьбу, которая наша либеральная интеллигенция предпринимала, чтобы обелить это имя. Но, видимо, обелить его трудно, ибо есть другая, народная оценка, которая лежит у нас в инстинкте и памяти.

«Держась в районе вокзала, я увидела на путях два бесконечных состава. В одном везли раненых в госпитали, в другом власовцев в лагеря. В Курске эти составы встретились и задержались – линии в обоих направлениях были повреждены.

Раненых строем начали водить на привокзальную площадь в уборную. Загаженный вокруг и около, чудом не разбомбленный «объект» был невелик, раненых – тьма-тьмущая. Шествие их продолжалось долго, и запертые в вагонах власовцы начали колотить в двери, прилипать к решеткам окон, вопить, умолять, требовать, чтобы им тоже дали возможность оправится по-человечески, а не валить под себя.

Конвой сжалился. Двери теплушек раздраили, власовцы и прочий сброд высыпал из вагонов. И сейчас же на пути их следования возникли стены из увечных тел. Ненависть цементировала этот живой коридор.

«Власовцы – хуже немцев зверье!» – «Дать бы по ним очередь, чтобы не встали!» – «Мы без рук, без ног, а они морду нажрали на гитлеровских харчах!» – «По нужде сволочей ведут? А их бы в дерьме топить!» – «Щира Украина! За сколько карбованцев советскую власть продал?»

Словно не слыша издевок и проклятий, власовцы – чубатые, мордатые, все в немецкой «зелени» – шагали молча, их здоровенные кулаки были заведены за спину».

Внезапно героиня видит среди строя власовцев знакомого человека.

«– Золотая артистка! – раздалось вслед за «сестрицей». Отодвинув гипсовые руки, вылезла из «увечной стены» в коридор и побежала за тяжелой спиной в стеганке.

– Макарыч!… Макарыч!… – кричала я. Макарыч оглянулся.

– Не виноват! Светлым образом матушки твоей клянусь – не виноват!

– Вы видели мою мать? Где? У партизан?

– Не виноват я!

– Все они, гады, не виноваты! – Солдат, прыгая на одной ноге, ткнул Макарыча костылем в спину. Макарыч пошатнулся, толкнул в плечо беззубого, тот упал.

– Бей их, гадов! – завопили раненные. – Бей, чтоб не встали!

Стены коридора сомкнулись, и все смешалось. Костыли молотили по коленкам, гипсовые руки растрескивались на затылках. Власовцев сбивали с ног, топтали. Поверженные матерились, огрызались, вопили…

Конвойные начали стрелять в воздух. Хрипы, стоны, яростный мат – не утихали».

Теперь, собственно, еще один эпизод, уже относящийся к «творческой деятельности». Актриса и будущая студентка Литинститута мастерит драматическую композицию из «Молодой гвардии» Фадеева. Это материал для драматического коллажа, который будет разыгран на сцене. Какая жалость, что эти строчки не попали мне в руки, когда я весною писал предисловие к роману. Если будет возможность, обязательно вставлю этот фрагмент в материал, который Максим Лаврентьев обещает напечатать в «Литературной учебе».

«… Я взяла ножницы и не клей, а иголку и белые нитки. Листы своих сочинений и монтажи из чужих я не склеиваю, а сшиваю белыми нитками.

Что можно выкроить и сшить из «Молодой гвардии»? То Гоголем пахнет, то Львом Толстым, то… Лидией Чарской, а то… газетой. «Разгром» и «Последний из удэге» (начатый и неоконченный) по своим литературным достоинствам несравненно выше «Молодой гвардии».

Это все, несомненно, однако прочитав роман в первый раз, я была потрясена. Я злилась на Фадеева за «руки матери», о которых слагает стихотворение в прозе Олег Кошевой. Меня возмущал предсмертный монолог Олега. Мальчика автор поставил в позу оратора. И где? В фашистском застенке!

Но, дойдя до перечисления имен замученных и растерзанных, я плакала. Олегу было шестнадцать лет. Как он руководил подпольной организацией, я не представляла. И по роману этого представить нельзя. Я думала, что убили не отважного руководителя, несгибаемого подпольщика, а ребенка-заику. И это было страшно. Но, вообще-то, конечно, Фадеев с ужасами перехватил.

«… Опасаясь, что не все погибнут в шурфе, куда одновременно сбросили несколько десятков тел, немцы спустили на них две вагонетки. Но стон из шахты слышен был на протяжении нескольких суток…» Но смерть нескольких десятков ребят, школьников седьмых-десятых классов, – это не вымысел.

…Напыщенный слог. Чрезвычайно длинные периоды. Пока Уля Громова лилию сорвет, она полчаса декламирует. Обойдемся без лилий! А сразу! С разгона! «Девушка бежала по выжженной степи…»

Ножницы заработали, белые нитки сшивали то, что им следовало сшивать».

Из чего же состоит литература?

6 сентября, воскресенье. Вчера вечером плохо себя чувствовал, но выпил «Терафлю», попарился немножко в бане, а главное, отоспался и утром уже делал зарядку. Как ни странно, собрал в теплице еще полведра огурцов, которые, возможно, превращу в малосольные; погода не солнечная, но теплая. Мне иногда кажется, что нет смысла сидеть на своих дневниках и ждать, когда их напечатаю год за годом. Возможен такой вариант – «Маркиз» и дневник этого года, когда я роман, собственно, и дописал. Год, кажется, получится сильный и содержательный по событиям. Кстати, для книги название «Россия в 2005 году» совершенно не годится. Особенно рядом с дневниками. Может быть, что-нибудь коммерческое вроде: «Маркиз Астольф де Кюстин: «Алло, Москва!» Переложение на отечественный Сергея Есина»