Особенно поражала в связи с золотом судьба старшего лейтенанта Взорова. Поступка его Зимин не мог объяснить, чудом не погибнуть в этом глухом местечке с настораживающим, отпугивающим названием — и вернуться сюда же. В обществе чуждых, враждебных ему людей. Неужели думал, что стоит ему показать новой власти местонахождение сокровищ, и она, эта власть, примет его как своего, с распростертыми объятиями?.. Все сложно. Теперь уже никогда не узнать, чем руководствовался флотский офицер из колчаковского окружения в своих действиях. Скорее всего, и красных не принимал, и в своих, с кем сражался в одном стане, разочаровался. А после смерти матери на чужбине у него не осталось, кроме

Родины, никакого иного источника, откуда можно было черпать силы для жизни, во имя чего стоило продолжить жизнь…

Выбрав место поположе, Зимин спустился с кручи вниз, пошел по наторенной извилистой и ныряющей вверх-вниз тропке среди деревьев.

Длинная узкая песчаная полоска, истоптанная босыми ногами, мелькнула впереди. Разросшиеся тальники едва-едва не смыкались над этой полоской, и потому сверху ее было не разглядеть.

Ступив на сыпучий светло-желтый песок, он остановился, взглядом поискал дерево, упоминавшееся пасечником в рассказе о конце Взорова. Ни на вершине, ни по склону ниже не было ни одного высохшего дерева. Поваленных буреломом сосен, пихт, елей — молодых, тонкоствольных, и старых, кряжистых, — много, а вот сухостойного — ни одного.

Он наклонился, зачерпнул пригоршню сухого песка, Глядел как песок медленно струится между пальцами под ноги. Как знать, может, он находится на том самом месте, где сидел Тютрюмов, поглядывая на свой «Смит-Вессон» и поджидая, когда приблизится Взоров? Или же Взоров упал на этом месте, застигнутый пулями Тютрюмова?.. А возможно, в двадцатом году песчаная эта полоска была дном, с которого командир ЧОНа, ныряя, доставал опломбированные тяжелые мешочки?..

Мальчишьи громкие голоса неподалеку за густыми кустами прервали его мысли. Он стряхнул прилипшие к ладоням песчинки, пошел напрямик, раздвигая кусты, на эти голоса.

Двое худых и загорелых, раздетых по пояс пацанов лет по двенадцати-тринадцати стояли по колена в затянутой ряской воде, ловили на спиннинги рыбу. В траве белели брюха некрупных щук, приметны были среди улова в траве и темные хребты двух-трех рыбин посолиднее.

Один из мальчишек, рыжий, с вихром на затылке, быстро-быстро крутил диск спиннинга, сам все дальше медленно уходя в зазелененную ряской воду, приговаривая: «Только б леса не лопнула».

Толстая леса была натянута над водой как струна. Приятель, не зная чем помочь, опустив свой спиннинг, тоже, как и Зимин, следил за ходом поединка.

Юный рыбак, блесну спиннинга которого заглотила крупная хищница, остановился, осторожно-осторожно попятился к берегу, не забывая при этом мотать к себе лесу.

— Палку найди. Появится из воды, огреешь ее, — скомандовал приятелю.

Тот живо бросил свой спиннинг вбок, на осоку, припустил к берегу исполнять приказание. Тут лишь заметив Зимина, скользнул по его лицу безразличным взглядом и заметался по берегу в поисках палки. Зимин огляделся, ничего подходящего, чем можно бы оглушить рыбину, не было поблизости. А крупнющая щука, уже вытащенная наполовину из мелководья, билась, трепыхалась всем телом в мутно-зеленой воде.

И взбурленная кипящая вокруг щуки вода, и крупная ее голова с раскрытой пастью, и резкие судорожные извивы все выглядело устрашающим. Вихрастого мальчишку, похоже, волновало одно: как бы не ушла добыча. Умело, несуетно он вел щуку к берегу.

С невольным азартом наблюдая, ожидая, чем же закончится поединок, Зимин позавидовал юным рыбакам. Не урони по пьянке в церковный колодец револьвера охранник Холмогоров и не задержи тем самым Нетесова в городе, не пришлось бы сейчас быть сторонним наблюдателем, сам бы ловил. Хотя и поисков золота в таком случае тоже не было бы…

Второй юный рыбак появился с увесистой палкой, когда особая необходимость в ней уже отпала: крупная матерая щука, вся грязная, в иле и в зелени, была вытащена на берег подальше от воды, и хотя еще крепко билась, уйти уже не могла. Могла лишь поломать спиннинг. Рыжий, с ног до головы грязно-зеленый, как и добыча, взял из рук друга палку, ударил рыбину по голове. Для верности — другой раз. Лишь после этого обратил внимание на постороннего мужчину рядом.

— Молодец! — сказал Зимин.

— Молодец, — серьезно согласился с похвалой в свой адрес рыжий.

— Хорошо ловится? — спросил Зимин.

Мальчишка в ответ только хмыкнул: дескать, не без глаз, видно же.

— А вы сюда посмотреть, где клад беляки прятали? — спросил в свою очередь.

— Почему так решил?

— А больше зачем здесь чужим, приезжим, бывать? — резонно заметил рыжий.

— Ну… Мало ли, — неопределенно буркнул Зимин. Ему стыдно было признаться, что причина его нахождения здесь разгадана, что он действительно, как ребенок, наслушавшийся, начитавшийся о кладе, который ищут, найти не могут семь десятилетий, тоже, если не приобщился пока к его поискам, то уж любопытствует — точно.

— Да ладно дядя, что уж вы, — покровительственным тоном, как бы прощая ему эту его слабость, сказал юный удачливый рыбак: с кем, дескать, не бывает.

Сознаваться не хотелось, но глупо было и отнекиваться.

— Где-то на вершине дерево сухое стояло? — спросил Зимин.

— Шаман-дерево? Карга? — Рыжий посмотрел в сторону, противоположную той, откуда пришел Зимин. — Позапрошлым летом шаман-дерево упало. А вам про колчаковский клад, что он здесь был, кто рассказал?

— Пасечник. Засекин.

— Дядя Вася?

— Да.

— Он знает. И про то, что клад тут полгода, с зимы до лета лежал, знает. А вот дальше, куда его девали, не знает.

— А ты знаешь?

— Конечно. Беляки летом за кладом пришли впятером. Один из них себя за красного командира выдавал. Тут раньше, где мы стоим, озеро большущее было, а еще раньше — рукав речки Чаи. Если про клад знаете, это тоже знаете.

— Знаю.

— Ну вот. Они золото достали со дна, на лошадях до Чаи довезли, а там на лодки перегрузили. До Усть-Тойловкн доплыли, там часть закопали. Потом дальше по Чае поплыли. Около Светловодовки зарыли вторую часть, а потом еще возле заимки Пустошной. Это уже не на берегу Чаи, а в протоке. Когда их вспугнули.

— Кто вспугнул?

— Ну, просто сено люди косили, окликнули их с берега, и они в протоку уплыли…

— А дальше?

— А дальше главарь всех, с кем золото перепрятывал, поубивал. А потом и его шлепнули самого. Наши его взяли, а он попытался бежать, ну, его и шлепнули.

Юный рыбак умолк.

— Тебя как зовут? — спросил Зимин.

— Виталик…

— А меня — Серегой, — назвался приятель, хотя Зимин и не спрашивал у него имя.

После этого Зимину неудобно было продолжать разговор, не сказав своего имени-отчества:

— Андрей Андреевич… Откуда же тогда известно, Виталик, где золото прятали? Клад-то до сих нор не найден.

— От деда. — Рыжий глянул на щуку, как она вяло трепыхнулась, добавил: — Вообще-то он мне прадед, но я его дедом зову.

— А дед твой — кто?

— Железнодорожник. Его в Пихтовом все знают. Еще на «овечках» машинистом ездил, потом на «фэдэшках» перед самой пенсией. Сейчас старый совсем.

— А дед откуда знает?

— А ему, то есть, тогда еще не ему, а отцу его, про золотой клад рассказывал человек, который сам этот клад перепрятывал и закапывал.

— Вот как даже.

— Да. Дедов отец мост охранял. Солдат, весь израненный, к нему приполз, все рассказал. Отсюда и известно.

— С дедом твоим можно увидеться, Виталик? — спросил Зимин.

— Чего ж нельзя. Можно.

— Тогда скажи имя его, как найти.

— На Втором кабинете, у старого аэродрома живем. Спросите Ивана Афанасьевича Веревкина.

— Может, вместе поедем? — предложил Зимин.

— А вы на машине?

— На мотоцикле. С коляской.

Мальчишки переглянулись: принять, что ли, предложение?

— Поедемте, — решительно сказал рыжий, правнук машиниста паровоза.