Вы будете меня слушать?.. не правда ли? — «Извольте, я готова!» — Как вы добры! Как вы милы!.. позвольте я вас расцелую… Да не улетайте! это одна невинная шутка… Я начинаю… Виноват: позабыл сказать еще несколько слов.
Если (чего Боже сохрани!) вы знаете по-монгольски, то все промахи против монгольского правописание сваливайте на писца и наборщиков; мое дело совершенно стороннее: я знать не знаю, ведать не ведаю, — меньше сплетней, как говорят мои земляки сибиряки… Мне нет никакой нужды,
Что, если кто-нибудь незваный, например,
Здесь вздумает считать монгольские ошибки;
Я все пишу для ангельской улыбки,
А там… а там: vogue la galère.
Рассказ вторый
Нельзя ль начать с конца? — «Никак!» —
Так с середины что ли? — «Мало!» —
Эге! да я попал впросак:
Приходится начать — с начала!..
Знаете ли, прелестная Катинька, отчего кругом нас такая суета?.. Отчего все люди, разумеется, выключая только вас одних, делают столько дурачеств?.. Знаете ли, отчего
Всегда под палкою судьбы,
Они, невежества рабы,
То с полудурья вдруг заскачут,
То от безделья закричат,
То от насилия заплачут,
То от бессилия смолчат?..
Все это именно оттого, что люди почти никогда не начинают своих дел с начала. От этого-то и выходит вся путаница, все ошибки, все наши несчастия. Возьмите в пример любовь:
Когда мы ангела найдем,
Услышим сердца звук ответный,
Тогда невольно, неприметно
Влюбляемся в один прием.
Начало страсти очень страстно:
Все чувства дивно оживут,
И образ девушки прекрасной
Куда не сунься — тут как тут!
Я вам сказал, что над собою
Я испытал все это сам:
Не то по дням, и по ночам
Нет от волшебницы отбою;
Ты б закусил да задремал, —
Куда тебе! — уж над тобою,
Блестя одеждою цветною,
Парит волшебный идеал…
Так, посреди очарованья,
Проходит первый период,
Затем, друзья! что цель желанья
И видит глаз, да зуб неймет.
Одно им дело: делать глазки
(У них ведь вся душа в глазах),
И в сих таинственных связях
Ждут не дождутся до развязки.
Потом с восторгом под венец:
Тут, верно, уж не без причины,
С полгода держатся средины,
И что ж выходит наконец?..
То, с чего бы надо было начать — холодная учтивость. Впрочем,
Такие ль случаи бывают?
Еще бы сносно было так,
А то сначала вступят в брак,
А там в него же поступают.
То есть или муж или жена заботятся о разнообразии; конечно, разнообразие прекрасная вещь — только не в супружестве.
Чтобы доказать вам, что я человек точный, я начну свои рассказы о нынешней вере монголов с самого начала.
Если всякое духовное учение, принятое народами, должно называться по имени своего законодателя, то и вера монголов есть шагямунианская, а не далай-ламская. Некто Шагя-Муни, о котором я вам скажу после, пересоздал ее из древней брагминской. Зная, может быть, что этот почтенный муж родился в Индии, при источниках Ганга, вы, конечно, спросите меня, когда и каким образом учение его проникло в Монголию?
«Да, уж потрудитесь, пожалуйста, рассказать мне об этом».
Ну, прелестная Катинька, задали вы мне задачу!.. Я читал и перечитывал все книги, какие только были у меня под рукою, и все-таки не добился толку: кто в лес, кто по дрова. Я был бы решительно затруднен отвечать вам на этот вопрос, если бы, к счастию, не пришла мне теперь в голову замысловатая увертка всех господ рассказчиков: начало того-то теряется во мраке неизвестности. И коротко, и ясно, и удовлетворительно; к тому же в этот мрак никак нельзя подать свечей, стало быть, все исследования, справки и поверки невозможны. Однако ж впоследствии можно кое-как напасть на следы шагямунизма… Таким образом, иные говорят, что первые отпрыски сей веры стали приниматься на монгольской почве в конце XII и в начале XIII столетий. Тогда в политическом быту сего государства хозяйничал халхасский князь Демучин, известный и вам и всем под именем Чингис-хана. Вы знаете, что это был человек, который не любил шутить. Загляните в любую монгольскую книгу, где только говорится о нем, и вы увидите, что в то время не было недостатка в больных и раненых. Разумеется, понадобились лекари; а сами посудите, откуда было взять их? — Ни академий, ни университетов…
Тогда умел любой повеса
И нос, и уши обрубить,
Но в мудром таинстве лечить
Не смыслил, верно, ни бельмеса,
И даже самого аза
Тогда не знал никто в глаза.
Какое золотое время для иных! Различия, существующие между умным и глупцом, между ученым и неучем, совершенно уничтожались тогда перед господствующими разделениями народа: сильный и бессильный, богатый и бедный… Да, прелестная Катинька, монголы в XII веке не имели еще собственной грамоты, следственно, какие тут лекари?.. Шаманы проповедовали им свое учение изустно, по преданиям, и были очень плохи в медицине. Об этом, верно, как-нибудь проведали тибетские ламы, смекнули делом и очень умно воспользовались своими посильными знаниями древней индийской медицины и теми лекарствами, которые получили они из Индии и Китая.
Судя по многому, я думаю, что человек — всегда человек.
Все тот же он, мои друзья,
Вчера, и завтра, и сегодня:
Все та ж над ним любовь Господня,
И то же в нем из ада — я.
Ламы пришли с таким соблазнительным запасом, с такою вкрадчивою, обязательною услужливостию; они стали пользовать больных, а ведь пользовать не то, что лечить, так как же не попользоваться? К тому же этим совершенно удовлетворялось монгольское я; ламы так много заботились о них в это время, так искусно угождали их прихотям, что мои монголы разнежились поневоле и стали охотно вслушиваться в рассказы жрецов шагямунизма; одним словом, ламы употребляли все средства, чтобы увенчать успехом свое тайное предприятие. Учение их, хотя исподволь, но надежно укоренялось в Монголии. Неприметно распространялось число поклонников Шагя-Муни, и хвалы ему, раздавшись сперва в бедных войлочных юртах простых монголов, проникли наконец до богатых шатров Чингиса; однако ж ни он, ни сын его Угудэй-хан не изменили, кажется, своей шаманской вере. Судьба распорядилася иначе.
Меня уверял один почтенный мой знакомец, человек самый достоверный, что первым шагяму-нианцем из монгольских государей был Гуюк-хан (Гаюк), старший сын Угудэев, царствовавший с 1246 по 1248 год… Бедняжку мучила водяная… Скажите мне, прелестная Катинька,
