— Начинается шторм! И беспорядок на палубе мне нужен меньше всего! Прочь, я сказал! — ревел Никое Патрикиос. — Того, кто не уберётся с дороги и не будет делать того, что я сказал, выкину за борт!
— Господи, как же ты догадался? — испуганно воскликнул Герольт.
— Спроси о чем-нибудь полегче, — ответил Тарик. Он быстро вскинул ремень на плечо и крепко прижал к себе мешок со Святым Граалем.
— Море — твой друг, и поэтому ты должен был почувствовать приближение шторма! — ответил Герольт. Он был уверен в том, что это впервые дал о себе знать особый дар Тарика. — Так что не говори больше, что твой дар бесполезен!
Тарик рассмеялся.
— Возможно, ты прав. Но заставить шторм прекратиться можешь ты, и только ты!
— Твоё доверие оказывает мне честь, Тарик. Но об этом давай поговорим лет через сто, — насмешливо ответил Герольт. — Управиться с чем-то большим, чем повязка для волос, я пока не могу.
4
Под чудовищным напором ветра главная мачта сломалась до того, как матросы успели убрать и спрятать парус. Она переломилась, подобно молодому деревцу под ударом топора, и рухнула на борт. Мачта едва не задела бак. Вместе с парусом и канатами она накрыла людей, которые не успели укрыться. Лопнул парус передней мачты — по нему, казалось, сверху вниз полоснули ножом. Две половины паруса с треском разлетелись в разные стороны на мелкие куски. «Калатрава» опасно накренилась. Большой парус и канаты рухнувшей мачты запутались в вёслах. Снасти тут же пропитались водой, и это не только увеличило их вес — избавиться от них стало труднее. Корабль повернуло носом к волнам, которые становились все круче и выше.
Под начальственные крики Никоса Патрикиоса моряки схватились за ножи и топоры и начали резать канаты, не обращая внимания на людей, пытавшихся выбраться из-под обломков мачты. Галеру надо было как можно скорее освободить от паруса и канатов, чтобы корабль не перевернулся. Вода уже попадала в отверстия для весел. Одного удара большой волны прямо в борт могло хватить, чтобы решилась судьба галеры и её пассажиров.
Гранвили успели подняться по трапу наверх, прежде чем мачта рухнула.
— Пресвятая Божья Матерь, помоги нам! — в ужасе хрипел Гюстав Гранвиль. — Разве не должны мы остаться в живых? Неужели мы найдём могилу в море? Господи, за что Ты караешь нас своим гневом? Разве мы и так уже не перенесли слишком много?
Дочери сидели за его спиной. Обняв младшую сестру, Беатриса читала псалом, который христиане вспоминают в минуты смертельной опасности:
— Господь — мой пастырь, всего у меня в достатке…
Маленькая Элоиза и отец подхватили молитву дрожащими голосами:
— Он положил меня на зелёный луг и привёл на отдыху воды. Он утолил мои нужды; Он вывел меня на верную тропу своего имени. Идя темным ущельем, я не убоюсь беды. Ибо Ты со мной; Твой посох и Твой жезл дают мне веру…
Потом они прочитали другой псалом — покаянную молитву пребывающих в смертельной опасности.
Пассажиры, находившиеся в каютах под палубой, выбежали на палубу. Гребцы, прикованные к скамейкам, гремели цепями и умоляли надзирателей снять цепи. Они боялись, что галера в любой момент может перевернуться, и они окажутся в воде.
Но Никос Патрикиос и не думал слушать их крики. Он все ещё не верил в то, что его галера потонет.
В море, которое внезапно охватила вспышка ярости, упали первые молнии. Дождь мгновенно превратился в ливень. Казалось, небеса разверзлись. Бешеный ветер швырял потоки дождя на «Калатраву» и другие корабли каравана, уже окончательно оторвавшиеся друг от друга. Корабельные лампы, прежде мерцавшие в ночной тьме, погасли.
— Быстрее! Быстрее! Рубить канаты! Живее, черт возьми! Или вы хотите, чтобы мы все захлебнулись? — ревел капитан.
Он вырвал из рук юнги топор и сам принялся рубить канаты главной мачты.
Когда последний канат лопнул, издав оглушительный щелчок, остаток главной мачты, освобождённый от пут, вместе с парусом и канатами перевалился за борт и исчез в бурных водах. Тотчас же «Калатрава» качнулась и приняла нормальное положение.
— Ещё немного — и мы перевернулись бы, — выдохнул Герольт.
Морис тоже выглядел подавленным.
— Если бы галера ещё пару минут полежала на боку, мы бы вошли в ненаписанную историю братства как хранители, отслужившие самые короткие сроки, — пробормотал он. — А вместе с нами святыня навеки сгинула бы в морской пучине!
— Того, что не случилось, и не могло случиться, — сухо заметил Мак-Айвор. — Но не думаю, что худшее уже позади.
Тарик перекрестился.
— Перестаньте же так говорить! — взмолился он. — Доверимся Богу, который ведет нас по своей воле и, конечно же, выведет из этого шторма!
Никое Патрикиос был достаточно опытным моряком, чтобы понять: кораблю не уйти от верной гибели, если следовать прежним курсом, — слишком высоки и страшны волны, непрестанно бившие то в один, то в другой борт корабля, будто они хотели разрушить галеру. Шторм набрал слишком большую силу, чтобы гребцы могли противостоять ему. Под ударами волн весла сразу стали бы ломаться. Поэтому капитан приказал штурману Леонидасу Дукасу убрать весла и дать галере возможность плыть по воле ветра. Он велел установить на передней мачте штормовой парус и бросить с кормы плавучий якорь. Галера ложилась в дрейф — только так можно было спасти корабль от гибели.
Опасения Мак-Айвора начали оправдываться. Шторм не прекращался. Час за часом продолжался ливень, ветер завывал в оставшихся канатах, а волны, то ударяясь в корабль, то перекатываясь через палубу, пытались его уничтожить. Беспомощная «Калатрава» шла в неизвестном направлении.
Шторм, временами переходивший в ураган, держал галеру в своих смертельных объятиях. Он играл с ней как кошка с мышкой. На борту не осталось человека, который мысленно не попрощался бы с жизнью. И даже приговорённые к работам на галерах за свои преступления молили всевышнего о пощаде. А вот капитана Патрикиоса гребцы проклинали — тот отказывался освободить их от цепей. Капитана не пугала мысль о том, что, если «Калатрава» утонет, они захлебнутся, как крысы. Он предпочитал командовать ими ради того, чтобы его корабль пережил шторм. Если бы гребцы — рабы и каторжники — вдруг оказались без цепей, они, чего доброго, выбросили бы за борт его и других моряков и завладели галерой, чтобы пополнить число пиратов Средиземного моря.
Герольт и его товарищи, промокшие до нитки, стояли на носу корабля и держались за канаты, которые моряки, рискуя жизнями, специально для этого повсюду растянули. Заботясь о безопасности Гранвилей, рыцари усадили их внутрь своего круга. Нескольких обессилевших пассажиров, сидевших посреди корабля, уже смыло за борт. Тем не менее, под палубой не хотел оставаться никто, в том числе Гюстав, Беатриса и Элоиза. Если уж им суждено погибнуть, то, по крайней мере, не в чреве галеры!
Морская соль разъедала глаза, а руки болели от многочасовых усилий, которые надо было предпринимать, чтобы во время качки оставаться на местах, да ещё и помогать Гранвилям. Но больше всего Герольт, Морис и Мак-Айвор страдали от морской болезни. Первые её приступы охватили рыцарей уже в начале шторма — как, впрочем, и других пассажиров, не привыкших странствовать по морям.
Одного только Тарика пощадила морская болезнь. Бешеная качка ничуть не повредила его самочувствию. Закинув мешок со Святым Граалем за плечо, он крепко держался на широко расставленных ногах и подбадривал спутников.
— Выше головы, друзья! — кричал он. — Старайтесь смотреть вперёд! Говорю вам: мы выберемся из шторма живыми! Нам суждена совсем иная судьба, чем смерть на море! Мужество и вера — вот что нам необходимо! От морской болезни не умирают. Она пройдёт сразу же, как только успокоится море. Мы бывали в сражениях и пострашнее этого!
Герольт бросил на него измученный взгляд.
— Хорошо тебе говорить! Это море дружит только с тобой! — с трудом произнёс он. — Скажи лучше, долго ли нам ещё мучиться?
