Явно ослабшего человека поддерживали оба туркополя. Они подвели обессиленного старика к выступу в крепостной стене, на который он присел.

В тот же миг Морис и Тарик подбежали к Герольту и шотландцу. Им тоже посчастливилось в последний момент избежать верной смерти, и они не могли понять, что за чудо их спасло. Они растерянно смотрели друг на друга, будто надеясь, что кто-то из них сможет все объяснить.

— Что это было? — беззвучно выдавил Морис.

Мак-Айвор Коннелли сорвал с головы шлем и поправил железный колпачок, съехавший в сторону и открывший пустую глазницу.

— Меня можешь не спрашивать! Такого я ещё не видал, — пробормотал он. — Это было… — он замолчал и затряс головой так, будто пытался вспомнить забытое слово.

— …Чудо! — закончил Тарик вместо него.

— Да, другого объяснения этому нет! — согласился Морис. — Нас спасла Божья рука!

— Я не знаю, — сказал шотландец и поморщился. — Не то чтобы я в этом сомневался… Но я не из тех, кто всегда говорит о чуде, если происходит что-то непонятное.

Герольт молчал.

— Но что же все-таки это могло быть? — продолжал допытываться Морис.

— Я же сказал: не знаю. Но вот только сможет ли мне кто-то из вас объяснить, что этот старик и эти туркополи делали там, за стеной? — спросил Мак-Айвор. — Здраво рассуждая, им там быть не следовало! Сарацины в любой момент могли поразить их стрелами!

— Не сочтите меня сумасшедшим, — сказал Тарик нерешительно, как будто боялся, что его поднимут на смех, — но мне показалось, что старый тамплиер молился… И что своей молитвой… Что своей молитвой он сотворил это чудо.

Шотландец окинул его скептическим взглядом:

— Да, это звучит немного странно, Тарик. Если это и было чудо… То только наполовину.

— Объясни мне, что это такое — чудо наполовину! — потребовал Морис.

Мак-Айвор пожал плечами.

— Ну да, в последнее время погода здесь действительно странная. А внезапные смерчи в этой местности не редкость, так же как и небольшие землетрясения. Вспомните наши корабли, с которых в начале осады мы пытались обстреливать лагерь мамелюков. Из катапульт, прикреплённых к палубам, можно было спокойно накрывать южную часть лагеря. Причём вреда лагерю это причиняло гораздо больше, чем наша ночная атака. А потом вдруг случился внезапный шторм, наши катапульты пошли ко дну, и обстрел с моря закончился. Это ведь тоже можно считать чудом и Божьим знамением.

Герольт, потрясённый противоречивыми впечатлениями и мыслями, молчал. Взгляд его то и дело возвращался к седовласому тамплиеру. Но в конечном итоге и он вмешался в разговор:

— А почему бы нам не спросить нашего старого брата по ордену, что он искал там, за стеной?

Три товарища ошеломлённо посмотрели на него.

— Это ты серьёзно? — спросил Морис.

— Да, — решительно ответил Герольт и направился к старику.

Тарик, Морис и Мак-Айвор подозвали своих оруженосцев, передали им своих лошадей и шлемы и поспешили за Герольтом.

Когда четверо мужчин подошли к седовласому тамплиеру, он поднял бледное лицо, встал и выпрямился. Оба туркополя отошли от него на несколько шагов.

— О Господи, вы только посмотрите! — тихо сказал Морис. — Эти туркополи слепые!

— Это непостижимо! — пробормотал Мак-Айвор. — Они вели себя совсем не как слепые! Наоборот, они бросились к старику и поддерживали его!

Герольт остановился в двух шагах от седовласого тамплиера и почтительно склонил голову.

— Простите, дорогой брат, что мы отягощаем вас вопросами, хотя видим, что вы не совсем хорошо себя чувствуете, — произнёс он с уважением, поскольку никогда прежде не встречал тамплиеров столь преклонного возраста. Большинство воинов-монахов не доживало и до сорока лет. Этому же тамплиеру было далеко за семьдесят, — но мы так и не смогли понять, что произошло во время погони за нами и спасло нас от верной смерти. Может быть, вы знаете объяснение того, что нам кажется чудом.

— Мы также с радостью узнали бы, что подвигло вас выйти нам навстречу без всякой защиты и ждать нас на поле боя, где сарацины в любой момент могли пронзить вас стрелой, — скороговоркой добавил Морис. — Причастны ли вы к этому чуду, beau sire?

— Не я, а Бог сотворил чудо и уберёг вас от смерти, — ответил старик твёрдым сильным голосом, шедшим вразрез с его дряхлым возрастом.

— То есть вам угодно сказать, что… — растерянно продолжил Герольт свой вопрос.

Старик оборвал его на полуслове:

— Это именно так, как я сказал, Герольт фон Вайсенфельс. Но тут не место и не время для ответов на ваши вопросы. Бог призвал вас к себе на службу. Благодать нашего Господа и Спасителя лежит на вас. На тебе, Герольт фон Вайсенфельс, а также на твоих братьях Морисе де Монфонтене, Тарике эль-Хариме и Мак-Айворе Коннелли!

Морис буквально схватил воздух ртом:

— Beau sire! То, что вы сказали, больше чем мы…

Но и ему пришлось прервать свою речь: старый тамплиер тут же остановил его быстрым и недвусмысленным жестом:

— Приходите завтра к вечерне в церковь Святого Иосифа Аримафейского, что на горе Монжуа ниже монастыря Святого Саввы. Там вы получите ответы на все вопросы и узнаете всё… Возможно, даже больше, чем вам хотелось бы, — загадочно добавил он.

Старик сухо кивнул им, давая понять, что разговор окончен и других объяснений они не дождутся, и позвал своих спутников:

— Бисмилла! Джуллаб! Идёмте!

Четыре тамплиера растерянными взглядами проводили седовласого брата по ордену, который удалялся, слегка покачиваясь, в сопровождении двух слепых туркополей.

Два дня спустя, после ночной атаки на лагерь сарацин из Хамата, четыре рыцаря-тамплиера сидели в таверне Алексиоса и наслаждались превосходным вином. Только что пробил полдень.

Морис принимал похвалы своих собратьев по ордену. Во время последнего посещения грека он тайком отсчитал ему на несколько дукатов больше, чем следовало заплатить. Таким образом, он оставил Алексиосу задаток, которого хватало на ещё один кувшин вина. Вернувшись в замок, они сдали кошелёк с золотом начальству ордена, но умолчали, что изначально в кожаном кошельке парижского купца денег было больше. Хотя на ближайшей исповеди капеллан подверг бы их за это наказанию, удовольствие стоило того. К тому же во время войны случаи мелкого самоуправства преследовались не так строго, как в обычное время.

Когда тамплиеры вошли в таверну приземистого грека, она уже была заполнена моряками. Это были капитаны кораблей, стоявших в гавани Аккона. Поэтому грек проводил их в отдельный дворик. Это место гораздо лучше, чем таверна с низкими потолками, подходила новым друзьям для доверительной беседы — здесь им никто не мешал и никто их не видел. Под сплетавшимися ветвями деревьев стоял только один стол с двумя скамейками. Каменный бордюр отделял дворик от переулка, к которому примыкала глухая стена таверны. Переулок выводил пешеходов к пизанскому кварталу. Установленная на бордюре решётка почти исчезала под густой порослью вьющихся растений и не давала проникнуть внутрь дворика любопытствующим взглядам. А циновки, закреплённые над двориком, дарили гостям благодатную тень.

По мнению рыцарей, они имели полное право наслаждаться вином. Хотя бы уже потому, что только окончился длинный, изнурительный ночной караул, сопровождавшийся тяжёлым обстрелом тамплиерских укреплений. Однако настроение рыцарей колебалось между радостью и унынием.

Радостно было то, что со вчерашнего дня они входили не только в один отряд под командованием капитана Рауля, но и в один штандер[20]. После атаки на лагерь сарацин потребовались свести поредевшие отряды в более крупные.

Но тяжёлое поражение отряда иоаннитов, которое им нанесли мамелюки, омрачало радость тамплиеров.

Рыцари-иоанниты отважились на атаку, подобную той, которую накануне совершили тамплиеры, — они напали на лагерь сарацин из Дамаска. Однако нападение иоаннитов закончилось гораздо быстрее и обошлось большей кровью, чем вылазка тамплиеров.