— Не думала и думать не хочу об этом. — У нее дрогнул голос. — Ты не представляешь, что я пережила, когда он сказал: «У меня одна страсть — Ланская». И последнее время он безумно страдал от того, что она не сняла крест ради него…
— Ты прочитала об этом в дневнике?
— Нет, я чужих дневников не читаю, это подло! — Она выглянула из палатки и радостно воскликнула: — Калугин не спит! Я хочу к нему. Алешенька, не обижайтесь на меня. За мной заедете на обратном пути…
В самом деле, жизнь полна крутых поворотов!
ОХОТНИК В ЛОВУШКЕ
За ночь туман-пришелец полонил сотни озерок, рек, речушек и даже огромный плес Ильмени. Над всем краем, куда ни взглянешь, нависла белая тьма. Солнца еще нет, но восток уже бросил в бой полчища света. А молодого селезня снетками не корми, дай лишь полюбоваться редким зрелищем. И вот летит, быстрокрылый. Смотрит кругом, крякает от счастья. А песня-то и погубит его чистую душу.
Услышав гостя, подсадная кряква Машка распластала крылья. Затрепетала. А он, ухажер кольцастый, ничего не видит, кроме нее, крякуши. Шипит! Петушится. Хвостом веерит. К счастью, вместо выстрела из челна раздался веселый басок.
— Спасайся, дурак! — крикнул Алеша.
Пощадив селезня, охотник думал о себе. Его сердце тоже на мушке. Как-то встретит Груня? А может, Леша опоздал: рыжий матрос опередил и увез ее?
Юноша приподнялся и осмотрел горбатую пожню. Солеваровский лагерь просыпался. Возле трех шалашных построек мужчины точили косы, а костер обхаживали две женщины: одна высокая, полная, другая и ростом ниже, и стройнее.
«Эх, вот бы Солеварова и Груню сюда», — прикинул он и повел глазами по горизонту.
Со всех сторон гремели выстрелы: сегодня открытие охоты. Появление на берегу Ловати молодого охотника не удивит Солеварова, и все же есть смысл повидаться с Груней наедине.
Он посадил Машку в корзину, собрал чучела и загнал челн в прибрежный ракитовый куст. Отсюда лучше всего вести непрерывные наблюдения за лагерем.
Вот мужчины позавтракали и с косами в руках пошли в сторону скошенной осоки. Один из них, бородатый, повернул к берегу Ловати. У него — весло и удочка. Похоже на то, что это старик Солеваров. Женщины остались мыть посуду.
На козлах сох просмоленный невод. Сетка позволила Леше незаметно приблизиться к лагерю. Он услышал, как дородная женщина по-хозяйски распорядилась:
— Груня, иди за ягодами. Я уж домою…
«Не успела с Ершом!» — счастливо забилось сердце.
Леша поспешил к берегу Ловати. В кудрявых кустах пела зорянка. Она приглашала к спелой малине и сочным черно-сизым гроздьям ежевики. А над водной гладью, высматривая добычу, резво порхали, как гигантские бабочки, речные чайки.
Здесь никто не помешает поговорить с Груней. Наблюдая за лагерем, юноша тихонько запел:
Мы — кузнецы, и дух наш молод,
Куем грядущего ключи…
Ему представилась Русса с тысячью фонтанов. Ветерок относит брызги на гладкие дорожки, по которым они с Груней мчатся на велосипедах…
Идет!..
На ней белая легкая блузка и черная расклешенная юбка. Она пересекала прокос. Босые ноги, опасаясь щетины скошенной травы, скользили, как лыжи. В руке качалась плетеная корзиночка. Темная коса лежала на груди.
Над ее головой пронеслась стая чирков. Леша вскинул ружье — два залпа, и пара уток перевернулась через голову. Груня кинулась к кустарнику, над которым таяли два облачка порохового дыма.
Сердито закричала:
— Эй, охотник, осторожней!
Он вышел навстречу девушке. Она не сразу признала Лешу в охотничьем костюме. Гнев сменился на ее лице удивленно-довольной улыбкой.
— Ты ли это, Алексий?!
— Нет, — засмеялся он. — Алексий в Новгороде, а я здесь[11]… Ты веришь в судьбу, Грушенька?
— Я верю своим глазам и сердцу. Оно не обманет меня. — Груня вынула из кармашка платья знакомый лист с графологическим анализом: — Вот, спасибо тебе, все как есть в жизни! Так я и думала о нем…
— Кто же тебе доставил? — Алеша показал глазами на лист.
— Вадим. Вчера подъехал на «Мелководном». И тебя видел. — В ее карих глазах вспыхнул огонек. — Кто такая в синем костюме и белой панамке?
— Дочь профессора.
— С тобой-то одна, без профессора?
Он рассказал о злополучном шалашике и о Калугине…
— Нина осталась с ним на островке, — юноша махнул рукой в сторону Взвада, — а я сюда по Ловати к тебе… Не рада?
— Рада. Очень рада, если это взаболь[12].
— Разве тебе сердце не подсказывает?
— Если верить сердцу, то ты чего-то таишь от меня. — Она заглянула ему в глаза: — Чего задумал?
Вспомнились слова Калугина о связях агента, и Леша, поколебавшись, бухнул:
— Хочу Ерша повидать.
— Зачем?
Они сели на толстое бревно, наполовину утопшее в песке. Их прикрывали кусты, впереди золотилась широкая Ловать. Речную дорогу резал маленький буксир. Пыхтя, фыркая, он тащил длинную баржу с дровами.
Леша рассказал историю с обменом масла на браунинг…
— А на другое утро он выкрал свою пушку…
— Так это твоя мука? — удивилась Груня и, в свою очередь, известила Лешу о пропаже на продуктовом складе, где работает ее брат. — Вадим просит меня по-доброму откликнуться на письмо поповича.
— А ты?
— Я б откликнулась, если б тебя не встретила. — Она плечом туго прижалась к плечу Алеши. — Этакое со мной впервые…
— Я тоже… еще ни с кем…
Он смутился, опустил голову. Груня с первой встречи заметила, что сын Прасковьи серьезный, неизбалованный, приятный. С таким она охотно будет водиться.
— А эта, беленькая… дочка профессора?
— Она до сих пор любит Рогова.
— За это хвалю! Я тоже такая, если полюблю — навек!
Она решительно поднялась: нужно собирать ягоды. Леша помог. Они вдвоем быстро заполнили корзиночку до краев.
Прощаясь, Леша подарил Груне пару чирков и спросил:
— Тебе кто передал записку Анархиста?
— Пашка Соленый.
— Он знает его адрес?
— Знает, да не скажет. — Груня приподняла плетенку с ягодами: — Хозяйка собирает посылку для племянника.
— Кто повезет?
— Меня не пошлет, — улыбнулась Груня и свободной рукой показала на камень: — Жди тут! После обеда приду с бельем…
Он глазами провожал ее до самого лагеря. Ему и в голову не пришло, что его чирки будут поджарены Солеварихой и уложены рядом с банкой варенья в одной посылке…
Молодой охотник перегнал челн к песчаной косе и стал собирать сухую древесину. Под ногами блестели ракушки. А с кручи, где лентой вытянулся кустарник, доносилась красноармейская песня: «Белая армия, черный барон…»
Леша знал, что здесь, на Ловати, каждое лето заготовляла сено хозяйственная рота старорусского гарнизона, и посмотрел в сторону военного лагеря: «Может, и отец сейчас возле костра?»
Утиный бульон получился на славу. Обедая, Леша вспомнил про Нинин пакет с провизией и фруктами: «Не угостить ли Груню сластями?» Но побоялся опоздать на свидание: до Полисти туда и обратно добрый час с лишним.
И хорошо, что не рискнул. Груня забежала на одну минуту. Хозяйка поручила ей варить варенье. Девушка пожалела, что принесла в лагерь чирков. Буквально все заинтересовались: «Чья дичь?»
— Я, дуреха, сказала: «Знакомого охотника». Вера Павловна и сам хозяин примолкли. Но Пашка крепко присосался: «Кто да где?» — Груня махнула косой в сторону лагеря: — Соленый приказал Цыгану присмотреть за тобой. Они шептались, что-то задумали против тебя. Гляди в оба! — На миг прижалась к нему: — Приходи к стогу, когда взойдет луна…
К ночи утки жмутся к заливным пожням. Место для вечерней охоты Леша облюбовал возле сенокосного кряжа. Нос челна загнал в куст, а корму замаскировал ветками. За спиной — море заливной осоки; впереди — полоска чистой воды с Машкой и чучелами, а за ними сухая часть пожни, которая постепенно восходила к берегу Ловати, где сплошной стеной серебрились ивы-бредины.
