— А круговое — треугольником Платона?

— Верно! К сожалению, Аристотель не проследил перехода кругового развития в спиральное: его аксиома о четырех результатах не была представлена квадратом превращений…

«Это сделал ты, коллега, но неудачно», — заключил гегельянец и, чувствуя близость своей победы, воскликнул:

— Феноменально! Надо историю диалектики переосмыслить…

Беседуя о философии, они вышли на берег Волхова. Новгородец подвел немца к Белой башне. Встарь боевая вежа замыкала укрепления земляного вала. Теперь же она, круглая, без крыши, трубой смотрела в голубизну неба.

Через сквозной окуляр каменной башни профессор увидел плывущее облачко и вспомнил обсерваторию Берлинского университета в местечке Ней-Бабельсберг.

— Новгородский телескоп, — улыбнулся ученый.

— А я, друг мой, подумал о Циолковском. Он первым научно разрешил вековое противоречие…

— Между земным тяготением и скоростью полета?

— Верно! Космический корабль будет формироваться по закону развития одного противоречия: ракета Циолковского ступенчатая.

— О, хотите сказать, что русские первыми космос посетят?

— Разумеется!

— Пардон, у американцев техника более развита.

— Техника, батенька, управляется стратегией: у них она двойная, а у нас тройная. И в этом, заметьте, залог нашего превосходства. Мы догоним и перегоним Америку.

Бывший дипломат, мягко улыбаясь, блеснул знанием пословиц:

— Русские говорят: дай бог нашему теленку вашего волка съесть!

— Очко в вашу пользу! — расхохотался тот и, принимая вызов на остроумие, парировал: — Вы задели не нашего теленка, а вашего волка. Это Гегель предрек великое будущее России. Нуте?

— О, Гегель мой и ваш, дорогой коллега! — Вне калугинского дома интурист почувствовал себя освобожденным от дипломатического этикета и перешел в атаку: — Господин Калугин, мне кажется, что ваш квадрат превращений с трещиной. Строй и хаос парой противоположностей являются?

— Да, голубчик.

— Если эту пару заложим в квадрат, то четыре результата получим?

— Верно! — живо ответил русский, не замечая расставленной сети. — А что, голубчик?

— Строй переходит в строй. Какое состояние вещества будет?

— Твердое.

— Строй переходит в хаос. Какое состояние вещества будет?

— Жидкое.

— Хаос переходит в хаос. Какое состояние?

— Газообразное.

— Хаос переходит в Строй. Какое?

— Смешанное, среднее между газом и твердым состоянием…

— Пардон! Известны лишь три состояния: твердь, жидкость и газ. (Дорогой читатель, в 1925 году ученые еще не открыли четвертого состояния вещества — плазму, хотя уже тогда диалектическая формула номер четыре позволила Калугину заранее установить порядковый номер — четвертое состояние вещества, его доминирующий знак и общую характеристику структуры, — повторил успех Менделеева.)

Новгородец рванулся и потряс профессорскую руку:

— Поздравляю, друг мой! Гегель предугадал периодический закон химических элементов, а вы — новое состояние вещества. Оно будет найдено! И обязательно назовут четвертым состоянием вещества.

В глазах русского радость, а немец, не ожидая такого поворота, чуть было не выронил из рук фотоаппарат. Доктор судорожно искал выход из пиковой ситуации. Он понял, что калугинский квадрат работает точно и помог ему объяснить страшный случай на даче, который выбелил доктору виски темных волос…

Грозовая туча заставила дачника подойти к открытому окну, но не успел он протянуть руку к створке, как на подоконнике зашипел огненно-раскаленный шарик, величиной с апельсин. Непрошеный гость мог взорваться рядом. Коллега, видный физик, сказал философу, что шаровая молния не изучена, но бесспорно, что данное состояние вещества не является ни твердым, ни жидким, ни газообразным, а фантомом, явлением фата-морганы. Долг честного ученого рассказать об этом Калугину, но профессор не мог говорить: чувство досады судорожно сдавило ему горло.

На обратном пути он овладел собой и в гостинице обратился к администратору:

— Узнайте, пожалуйста, с какого часа Софийская ризница завтра будет открыта?

Когда интурист прошел в свой номер, администратор закрыл дверь дежурной комнатки и по телефону связался с начальником ГПУ. Они говорили на языке, понятном только им.

Надо было опередить интуриста, повидать хранителя ризницы. Для чекиста Квашонкин — темная личность: тот, имея судимость, мог исправиться, но мог и заделаться Алхимиком…

Воркуновская мысль оборвалась: в это время Калугин, потирая рукой поясницу, жаловался на спину. Иван достал из серого костюма серебряный портсигар и лукаво улыбнулся:

— Мой эскадрон не знал радикулитов: компрессом спасались.

— Спиртовым?

— Нашел дураков! — Он обвил палец длинным усом. — Моча! Даже раны затягивает быстрей…

Воркуновские байки без вранья смешны, но сейчас историку не до смеха: в Софийский собор вошла Берегиня Яснопольская. На ней белое платье и светлая вуаль. «Не иначе как в ризницу», — подумал он и вспомнил о вчерашней встрече с актрисой…

Дежурная по городу, председатель детской комиссии вместе с Глебом заглянули в бильярдную Веселой горки. Сюда беспризорники проникали через окна, открытые в сад. Приземистый широкий стол, с зеленой гладью и строгими лузами, когда-то принадлежал князю Васильчикову. Крупные шары из слоновой кости, тепловатые, с перламутровым отливом, казались огромными жемчужинами из восточной сказки. Их полированная округлость, звонкая упругость и послушная маневренность привносили в игру эстетическое наслаждение.

Стараясь разгадать таинство любой игры, Калугин бывал здесь. Он подметил: все игровые поля и правила находятся во власти полюсов МОЖНО и НЕЛЬЗЯ. Ведя партию, МОЖНО действовать только своим шаром и НЕЛЬЗЯ прикасаться кием к чужому, иначе — штраф. Аналогичная картина на всех спортивных состязаниях. Ни в одной сфере жизни борьба противоположностей не выступает столь наглядно, как в спорте.

Вчера в бильярдной ни возле окна, ни среди поднатчиков и мазальщиков подростков не было. Зато неожиданно увидел Берегиню. Она играла с Квашонкиным. Король местного бильярда клал шары в лузы с такой точностью и звоном, что его прозвали «Хлопстось». Калугин обратил внимание на артистический азарт Берегини. Но сейчас, возле Софии, он сообразил, что вчера она играла не с королем бильярда, а с хранителем золотого фонда.

«Одно из двух: либо она Сонька Золотая Ручка, либо сотрудник угро», — рассудил он и удивился тому, что чекист не заметил «Вечернего соловья», глядел на фасад Митрополичьих покоев:

— Вот в этой стене Лебедев обнаружил «сейф» владыки?

— Голубчик, подобных тайников в Кремле много, — он указывал на длинный корпус «Присутственных мест», — в подвале хранятся проекты кремлевских построек. На плане консистории указаны замурованные камеры…

— Что в них прятали?

— Сейчас в ризнице увидишь, что они прятали. Учти, друг мой, новгородские митрополиты получали самые большие оклады и были самыми образованными владыками. Никон стал патриархом. Что ни имя — деятель!

— А ты не того? — усомнился Иван. — Каждый кулик…

— Нет, батенька! Они издавали научные труды. Собирали книги, иконы. Создали древлехранилище. Организовали церковно-археологическое общество. Провели здесь пятнадцатый Всероссийский археологический съезд…

— Ты к чему все это?

— А к тому, голубчик, что они накопили не только богатейший золотой фонд, но и прекрасно владели церковной стратегией. Она созревала веками. А Пучежский хочет одолеть ее одним махом! Возьми нашего архиерея Алексия: читает Маркса, прекрасный тактик, следит за международными событиями…

(Дорогой читатель, речь идет о будущем патриархе Московском и всея Руси.)

— Он чтит память великих людей России и великолепно знает, какой заряд культуры заложен в микешинском памятнике, организует к нему крестный ход. А Пучежский попирает чувства патриотов и не только патриотов. — Историк оглянулся на музейную арку, из которой должен появиться Квашонкин. — Обещал за два часа до открытия ризницы. Опаздывает, шельма!