— Простите! — смутился новгородец. — Я не специалист, а любитель…
— О, я превыше всего любовь к мудрости ставлю! И над чем же вы сейчас размышляете, господин Калугин?
— Москва готовит к изданию «Философские тетради» Ленина. В них центральное место — конспект «Науки логики»…
— О, Гегель есть мой кумир! — провозгласил гегельянец и вспомнил, что в 1914 году он видел в Бернской библиотеке эмигранта Ульянова, ежедневно штудировавшего Гегеля в подлиннике.
— Господин профессор, как думаете, зачем Ленин использует показатели точных наук — аксиомы, формулы, фигуры?
— Это есть случайность: русская мысль вне расчета…
— Простите! — Собеседник выдвинул ладонь. — А что, если Ленин заложил фундамент для возведения диалектики, точной, как математика?! Придет время, когда экономика и машины заставят людей мыслить точными величинами. Не предугадал ли гений судьбу философии — могущей стать алгеброй прогресса?
— О, вы идеально выразились! Мне мыслилось, что в России философия является только алгеброй революции, и вдруг слышу — она претендует на роль алгебры прогресса. Это есть новое!
— Не совсем, батенька! Еще Маркс сказал: нет науки без числа. Не так ли?
— Безусловно! Философская наука должна рано или поздно числом овладеть. Гегель об этом мечтал. И ваш покорный слуга эту проблему пытается решить. Вероятно, в этом вопросе приоритет за нами, немцами, будет?
— Но, но! Время покажет! — улыбнулся новгородец, панамкой указывая на трехэтажный дом с балкончиками: — Самый верх. Губполитпросвет. Спросите начальника Пучежского. Он, Александр Михайлович, закончил комвуз. В курсе всех современных философских течений…
Курт Шарф приподнял фетровую шляпу. И они по-доброму распрощались.
МИССИОНЕР ДЕЙСТВУЕТ
Поначалу Шарф руководствовался апофегмой Вейца: «НЭП — наглядный этап падения». Но первый же новгородский день заставил интуриста усомниться в истинности этого афоризма.
Древние храмы целы, памятник Микешина на месте, по радио звучат «Богатырская симфония» и светлые, бодрые песни; да и большевики не похожи на громил: господин Калугин, безусловно, неверующий и сторонник Ленина, но он культурен, воспитан, обаятелен, хотя в некотором смысле — сфинкс номер четыре.
Совсем иной господин Пучежский: Аполлон, Демосфен, а субстанция — красный начетчик, — ни одной свежей мысли. Великий Гегель верил, что диалектика рано или поздно станет наукой наук, а он, признавая закон развития, с издевкой отрицает такую возможность развития философии. Он, агностик, поносит всех оптимистов, всех Калугиных, которые верят в прогресс логики. Он не признает аксиом, формул, фигур для вооружения метода. Своим идейным учителем называет Зиновьева и убежден, что архивариус во сто крат умнее Калугина.
Отложив перо, Курт Шарф захлопнул дневник и оглянулся на дверь номера: из коридора гостиницы послышались приближающиеся шаги.
Гном опоздал на шестнадцать минут и даже не извинился. Удивительная расточительность: русские расплевывают минуты, как шелуху от семечек.
Явился он совершенно не похожим на утреннего деловитого архивариуса: кожаная куртка расстегнута, во рту жеваная цигарка, жесты дерганые, в запухших глазах хмель:
— Справочка! (Вынул из кармана листок, поясняя.) Влияние иностранного капитала на рост новгородской экономики — лесопильные заводы Стюарта, Де-Бука и фабрики Лютера, Вахтера, Лунберга, Писпурга, Шапа, Гримма, Сименса-Гальске…
Промышленники недавнего прошлого. Профессору важнее древние немецкие фамилии. Все же поблагодарил за услугу. Немец вспомнил о своей секретной миссии:
— Скажите, пожалуйста, смерть Ленина единство партии не затронула?
— Великое горе сближает. Хотя лично я и рукопись отбросил.
— Вы о чем пишете?
— О подвиге новгородских коммунистов. Керенский приказал войскам — тут их было битком — прибыть под Гатчину и вкупе смять Красный Питер. А здешние большевики, где словом, где пулеметом, задержали офицерские батальоны. Прорвалась одна лишь сотня казаков из Шимска. В те решающие дни отличился наш Калугин: проник в Антоново, где стоял ударный батальон, и так припугнул молодчиков — разбежались ночью. — Гном положил справку на стол и тихо добавил: — Я вел дела истпарта: обо всех ответственных знаю.
— Господин Калугин какое образование имеет?
— Сила ума не в дипломе, — уклонился он от прямого ответа и отнес портфель к двум пачкам книг, оставленным у дверей: — Привез на извозчике. Пришлось раскошелиться…
Шарф не любил расставаться с купюрами, но в данном случае не обидел архивариуса. В чем секрет его услужливости? Таких, как он, с приметной внешностью, с плохим зрением и слухом, не берут в агенты. Вероятно, любит деньги…
— Ради бога! — Гном потряс книгой великого писателя. — Не примите меня за господина Голядкина или Смердякова. Я не двойник и не убийца. У меня матушка при смерти. Выпил с горя. Вы поймете меня. Немцы прирожденные философы. Будущее за вами…
— Русский народ есть великий! Гегель высоко ценил…
— Высоко! Да мы-то, русские, не все достойны такой оценки. Вот, к примеру, я.
— А как вы господина Калугина оцениваете?
— Башковит, но простофиля. Мы, русские, слишком доверчивы…
Бывшему дипломату казалось, что Гном в душе смеется над ним, и Шарф сменил тезис беседы:
— Господин Иванов, вы можете на памятнике России статую инкогнито представить?
— А вы, ученый муж, — рассыпал он мелкий смешок, — можете представить микешинский ковчег?
— Пардон! Как понять — «ковчег»?
— История, как потоп, уносит людей в неизвестность, лишь избранные сподобились спасительного ковчега — Тысячелетия.
— Гут, гут!
— Так вот — ковчег! И он же свод русской философии.
— Абсурд! — засмеялся немец от всей души. — Я понимаю, памятник Канту или Гегелю, но Русь никогда философской державой не была. Мир знает русских революционеров, балерин, романистов…
— А Белинский, Герцен, Чернышевский, Плеханов, Ленин?
— Нет, нет! Они есть ученики, последователи Гегеля и Фейербаха. А на памятнике нет ни одного философа!
— Калугин укажет вам и философа и свод философии.
— Абсурд! Невозможно показать то, чего не существует…
— В самой невозможности, говорит Калугин, заложена возможность, ибо отрицание — особая форма утверждения.
«Хмельная диалектика», — замкнулся Шарф и, приглашая Гнома на воскресный диспут, подумал: «Знает ли Гретхен Калугина?»
— Прошу прощения, — засуетился гость, хватаясь за портфель. — Очень спешу к маменьке: она, возможно, единственная любит меня. А насчет Калугина — предупреждаю: диалектику он изучал не только по Гегелю. Не обломайте зубы!
На счету Шарфа не один расколотый «орешек»: ему не привыкать выходить победителем в философских турнирах. Все же у противника неоспоримое преимущество — он, историк, лучше знает памятник России. Следует основательно подготовиться к спору. Миру ученых давно известен русский феномен Михайло Ломоносов: мудрый исследователь. Нет ли его рядом с Петром I?
НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ
Они встретились за ужином. Яснопольская торопилась на концерт. Все же охотно ответила интуристу:
— С Калугиным встречалась дважды: он груб и хвастлив — кичится натренированностью своего ума…
— Пардон! — изумился Шарф и уточнил внешность Калугина.
Актриса уверенно обрисовала Калугина и неожиданно чарующе улыбнулась немцу:
— Проучите зазнайку! — Она взглянула на дверь столовой: — Отдохните вечером в Софийском саду. Я выступаю там с талантливым скрипачом…
— Приезжим?
— Нет. Местный. Додик Гершель, сын аптекаря…
Он не успел задать вопрос: Гретхен кокетливо помахала ладошкой и скрылась за дверью. Нет сомнения, она признала в нем друга своего отца.
Радуясь ее приятной перемене, он поднялся к себе в номер. Записки в двери не было, хотя попутчица рекомендовала ему Соловьевскую гостиницу. Осторожничает, не дает о себе знать. Если скрывается от чекистов, то ее поведение объяснимо. Не она ли дочь Вейца? Перекрасить волосы просто…
