Ярославово дворище показали сразу, а вот древнее расположение Немецкого двора не могли определить и заспорили. Та же картина в старинном замке. На вопрос: «Где Магдебургские врата?» прохожие отвечали вразнобой:

— Нет таких! Есть Византийские…

— Чего брешешь! — вмешался тощий, в широком галифе. — На Софии — Корсунские!

— Не Корсунские, а Сигтунские! — уточнил усатый, в очках. — Прямо через арку и направо…

Арочный проезд настолько быстро вывел к Софийскому собору, что Шарф сразу оказался у подножия белой неоглядной выси с темным портиком, похожим на искусственный грот. Странно! Главный вход православного храма отдан иноземной реалии: рельефные пластины из бронзы прославляли католических святых, пасторов и немецких мастеров. Такое возможно только на Руси!

Магдебуржец снял шляпу, молитвенно склонил голову и раболепно щекой коснулся святой реликвии. О, ему позавидуют все поклонники средневековья, живущие в Европе. На светлом фоне храма родные врата выглядели тяжелыми, мрачными, таинственными. Как попали сюда? Почему до сих пор не на родине? И кто знает их подлинное название?

Корсунские! Великий Новгород покупал греческие иконы, ковры, диадемы. Однако местный летописец не упомянул ни в одном списке столь драгоценное приобретение.

Сигтунские! В качестве военного трофея они могли попасть сюда из шведской крепости Сигтуны. Но почему же шведы, захватив Новгород, не увезли свои врата домой?

Магдебургские! Врата хранят портрет епископа Бахмана из Магдебурга. Такой чести он удостоен, вероятно, как заказчик врат. И это не единственный довод. На пластинах представлены мастера Северной Германии XII века — создатели врат Риквин и Вейсмус с инструментами в руках.

Направляя объектив на горельеф епископа из Полоцка, профессор задумался над тем, что врата с таким же успехом можно назвать Полоцкими или Польскими. Итак, врата — сфинкс номер три! В глазах профессора надежда и мольба…

За каменной оградой в яблоневом саду мяукал котенок. Над граненой башней с колоколами куролесили галки. Немец восхищенно окинул взглядом широкий двор Софии. Здесь в XV веке епископ Евфимий соорудил дворец, Грановитую палату, часозвоню, хлебный амбар — весь ансамбль феодального замка на западный манер.

Феноменально! Не в Германии, а в России Бакунин, Герцен, Белинский, Чернышевский, Плеханов предпочли формальной логике диалектику Гегеля. И, наконец, сенсация XX века! Глава правительства своему народу рекомендовал изучать Гегеля. И случилось это не в мире цивилизованных государств, а в отсталой России. И сделал это — большевик Ленин! России Гегель обязан вторым рождением!

Массивная арка соединяла Софию с митрополичьими покоями. Здесь парадная дверь с крестами на филенках и черно-красной вывеской: «НОВГОРОДСКИЙ ГУБЕРНСКИЙ КОМИТЕТ РОССИЙСКОЙ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ (большевиков)». Здесь кремлевские постройки заняты государственными и партийными учреждениями, а Шарф любил средневековье в чистом виде: с курантами, гербами и цеховыми эмблемами.

Под широкой аркой, где тянул сквознячок, хлопнула дверь. Из парадной вышел человечек с большим зеленым портфелем, чем-то туго набитым. Костюм мужчины немного диковат: желтоватые лосевые сапожки, черная кожаная куртка и малиновая фуражка, похожая на красный колпачок сказочного гнома.

Юркий новгородец в очках с толстыми линзами, вероятно, заметил приезжего в заграничном костюме, с немецким фотоаппаратом:

— Ученый муж, вы насчет старины?

— Да, — Шарф противопоставил свою наблюдательность, зная, кто посещает партийный комитет: — Вы есть большевик?

— Давно! — взвизгнул он и ладонью оттопырил ухо: — Вы из Германии?

Профессор представился и рассказал о цели своего приезда. Гном любезно предложил свои услуги:

— Могу для вас исторические справки и документы…

— О, я благодарен буду! — обрадовался ученый, слегка наклоняя голову: — Господин Иванов, в городе философы есть?

— Хватает. А философский склад ума у нашего историка Калугина.

— Адрес его знаете?

— Да, он здесь, — поискал глазами Гном. — Сократ в толстовке. И, подобно греческим мудрецам, всюду философствует. У него своя школа. Ученики. Я тоже учусь у него мыслить диалектично…

— Пардон! Вы, русские, как диалектику понимаете?

Близорукие глаза Гнома загадочно сузились:

— Приехали в город Грязный и Чистый. Который пошел в баню? Грязный? Нет. Грязный потому и грязный, что не ходит в баню. Значит, Чистый? Боже упаси! Зачем Чистому баня, коли он чист. Э-э, не за тем мужчины ездят в город! Выходит — ни один? Да и нет! Ни одному человеку не ведомо, что такое диалектика!

Куно Фишер высоко ценил в студентах остроумие. И Шарф вскинул «перчатку»:

— Господин Иванов, вы сами себе противоречите: если никто не знает, что такое диалектика, следовательно, ваш учитель тоже не знает и ничему вас не научит.

— Так ли? — пискнул тот по-комариному. — Учитель говорит: «В каждом русском слове корень противоречия». Например, «человек»: чело — субъективное, век — объективное; чело — личное, век — общее; чело — отражение, а век — отраженное и т. д. Значит, в моей фразе: «Ни одному человеку не ведомо, что такое диалектика», самое малое — десять противоречий. А вы заметили только одно.

— О, вы блестящий софист!

Русский заманчиво хихикнул:

— Вы почитаете Достоевского?

— Безусловно! Его проза диалектична.

— Продается Полное собрание сочинений под редакцией Анны Григорьевны. — Глаза Гнома опять в хитреньком прищуре. — Занести вам?

Приняв предложение, немец приподнял широкополую шляпу и проводил, Иванова задумчивым взглядом: «Сфинкс номер четыре. Архивариус под стать извозчику и Гипатии из варьете». О, с русскими надо быть предельно осторожным!

Профессор, взглянув на ручные часы, поморщился: Гном отнял у него двадцать минут. Любитель средневековья сфотографировал каменные ядра, сложенные пирамидой.

Из кафедрального собора вышел плотный горожанин, в серой блузе, с простеньким галстуком. У христианина залысина мудреца и черный взгляд йога.

— Скажите, пожалуйста, — обратился ученый к незнакомцу, — эти южные врата название имеют?

— Да, Византийские, — приветливо ответил тот и сразу проявил завидное гостеприимство. — Как устроились? Как самочувствие? В чем нуждаетесь, голубчик?

Интуриста тронуло теплое внимание:

— Все хорошо. Нет лишь «Путеводителя» в продаже.

— Верно! С бумагой у нас пока туговато. — Он представился коренным жителем, любителем старины и фольклора: — Вас интересуют местные легенды?

— О, безусловно! Одна легенда мне известна. — Немец глазами поискал золотой крест собора с металлическим голубем: — Если птица слетит, то Новгород навеки исчезнет.

Дорогой читатель, фашистский снаряд собьет легендарного голубя, но город воспрянет из пепла.

Задушевность голоса новгородца подсказала гегельянцу, что перед ним человек, далекий от логических конструкций:

— Выйдет богатырь в бело поле силушку поразмять. Возьмет ком снега и катит его, пока тот не упрется в небо. Затем вытащит меч, пообтешет глыбу с четырех сторон, а на маковку наденет свой златошлем. Вот и стоит витязь краше и выше всех!

— Феноменальная образность! Идеальная простота!

— Храм, заметьте, первая школа абстрактного мышления…

Столь неожиданное замечание собеседника слегка насторожило доктора философии: «Кажется, опять ошибка». А тот продолжал:

— Простые люди видели на иконостасе портреты Зенона, Диогена, Платона, Аристотеля и других античных мыслителей. — Новгородец кивнул на храм: — Под этими сводами народ познавал отвлеченные понятия, как-то: «сущий», «присущий», «вездесущий», «вечносущий». Достаточно слово «бог» заменить «духом» или «материей» — налицо две основы противоположных мировоззрений.

Его ясно-черные глаза полны откровения. Такой взгляд бывает у детей и великих ученых. Гегельянец почувствовал, что перед ним не рядовой любитель старины, а учитель Иванова:

— Вы есть господин Калугин? Я с вашим учеником беседовал. Он сказал, что вы открыто философствуете. И мне хотелось бы…