Были люди, которые нашли выгодным привлечь его к этому делу, и он согласился, потому что дорога эта проходила через его имение; он нажил тут известную сумму. У него были угольные копи, и он стал заниматься этим делом как помещик.
Таковы два промышленных дела, которыми он занимался, таковы были его спекулятивные действия до 1877 г., до тех пор, когда он взял сухарный подряд. Для человека, глядящего на дело не предубежденно, я думаю, ясно, что князь Оболенский сделал большую ошибку, взяв этот подряд, потому именно, что он не представляется таким аферистом, каким желает выставить его обвинение. Оболенский не мог выполнить этого подряда с выгодою для себя при честном отношении к делу. Подряд нужно было окончить в четыре месяца, надо было выстроить множество зданий, сделать разные заготовки и за ту цену, которую он взял, надо было возить сухари до границы. Убытки оказались громадные. Для человека не знающего, не понимающего, никогда таких дел не ведшего, естественным последствием были те разорительные убытки, которые и понес Оболенский. Были у него служащие люди, достойные доверия, на которых он мог положиться, эти не нажились, а другие, на которых он также полагался, нажились в ущерб делу. Я должен возразить здесь Шеньяну, утверждавшему, что это дело, т. е. сухарное, потому дало убытки, что им занимался Оболенский, а что где он не занимался, оно дало барыши, хотя и небольшие. Оно так и не так. Дело должно было дать убытки само по себе, но не только вследствие незнания и неумения Оболенского; так, подряд сухарный в Бухаресте, которого не касался Оболенский, дал убытку около 200 тысяч рублей, им же заведовал Шеньян. Следовательно, я не думаю, чтобы дело это было такое выгодное, так легко давало возможность нажить огромные деньги. Судебное следствие не дало нам ясных данных, почему князь Оболенский взял этот подряд, но для меня важно установить то положение, что князю Оболенскому был дан подряд и что он уже взял к себе Шеньяна в компаньоны, как человека, более его понимающего дело. Скажите, есть ли основание предположить, что если бы князь Оболенский знал действительное положение Кронштадтского банка, он обратился бы к Шеньяну в 1877 г.? Он, человек богатый, берущий двухмиллионный подряд, за который дельцы дали бы ему отступного и стали бы исполнять, как другие, т. е. выигрывать на недоброкачественности сухаря и делать проделки. Какая была ему выгода идти к Шеньяну, если бы он знал, что Кронштадтский банк представляет одну руину, пустую лавочку, в которой торговали для прилива. Какая ему была радость обогатить банк, отдать ему дело, если и невыгодное в сущности, то выгодное по наличным деньгам, которые причитались по положению из казны. Если вспомнить, что вкладные билеты выдавались, в сущности, под такое обеспечение, как подряд в 800 тысяч пудов по 2 рубля 55 коп. за пуд, то Шеньян по сухарному подряду получил около миллиона рублей наличных денег за билеты. Затем был взят и другой подряд, за который также Шеньян получил наличных денег из интендантства около миллиона рублей.
Вот при каких обстоятельствах был взят этот подряд пополам с Шеньяном. Действительно, князь Оболенский имел расчет на то, что помощь будет получаться вкладными билетами банка, он знал, что это делалось на всех подрядах и что банк вполне обеспечил его векселями, потому что никто не имел права сказать тогда, что векселя его ничего не стоят. В 1876 г. он имел состояние наличными в 250—300 тысяч за всеми долгами. Обвинение говорит, что это не так, что он не имел ничего. Можно сказать что угодно, но мы основываемся на свидетельских показаниях, которые говорят о фактах, относящихся до 1877 г. Если у человека, который, как утверждают, употребил средства для сокрытия имущества, осталось, по оценке присяжного попечителя, недвижимого и движимого имущества теперь на 65 тысяч рублей по самой низкой цене, то нет ничего невероятного, что в то время, т. е. в 1876 году, средства у него были гораздо значительнее, вчетверо примерно больше. Я утверждаю, что если бы речь о большей или меньшей состоятельности Оболенского была поднята раньше, она была бы приведена в известность на предварительном следствии, и теперь можно было бы сказать определенно, а не ставить нас в такое положение, что я буду признавать одно, а прокурор совершенно иное, и мы будем спорить без конца. Здесь говорилось о том, что в 1878 г., по свидетельству Ламанского, князю Оболенскому была выдана большая ссуда из Государственного банка под обеспечение имения его или его жены. Но свидетель Ламанский тут же разъяснил, что имение, под которое была выдана ссуда 60 тысяч, продано с публичного торга, так что оно в счет имущества, о котором шла речь в нынешнем судебном заседании, идти не может.
Первый подряд был взят князем Оболенским с Шеньяном и был поручен Трузе. Из депеш, которые здесь были прочитаны, вы видите, что Трузе был на «ты» с Шеньяном и собственно он был управляющим дела, а не князь Оболенский. Все операции сосредоточивались в Москве, а на князе Оболенском лежала только материальная часть. Подряд этот был окончен в срок, но расчет между компаньонами не был окончен. Второй подряд начался тогда, когда расчет с Оболенским по первому подряду не был приведен к окончанию. Все это, разумеется, мало, казалось бы, имеет отношения к настоящему делу, но я поневоле должен касаться этого, потому что разбор этих обстоятельств вошел в состав обвинительного акта. В течение периода выполнения первого сухарного подряда выдавались вкладные билеты, которые реализовались князем Оболенским в Туле, Орле и Москве и реализовались всегда под его собственной ответственностью, потому что князю Оболенскому верили, т. е. верили, разумеется, его имениям. Если бы он был в то время человеком без средств, то кто бы давал ему деньги за эти билеты? Нет ни одного факта в деле, который показывал бы, чтобы кто-нибудь из закладчиков, из дисконтеров не знал сущности тех билетов, которые он покупал, не зная их стоимости или того, чтоб они выдавались банком на векселя. Мы имеем даже доказательство тому, что Государственный банк сам приобретал их по 70 и 72 коп. за рубль. Нельзя не признать, следовательно, что князь Оболенский, реализуя билеты под свою ответственность, имел основание поступать так, потому что он владел имением и считал себя вправе надеяться в начале предприятия на окончание подряда с известной выгодой.
Второй сухарный подряд был не окончен вследствие заключенного мира, все действия подрядчиков были прекращены и начался спор между казной и подрядчиками по расчетам за то, что было подрядчиком сделано. Эта остановка повлияла вредно на дело и еще более спутала расчеты князя Оболенского и Шеньяна, которые, к сожалению, вели вместе с тем и множество других дел. Тогда начался быстрый обмен вкладных билетов, особенно с августа 1878 г. Тогда-то, в октябре 1878 г., были заложены билеты в Смоленске, в Витебске и в Минске неким Бирулей, который был рекомендован Оболенскому Маллером, агентом Шереметьева. Бируля этот ездил и реализовал билеты, причем о действиях своих в Смоленске и других городах уведомлял депешами Шеньяна. Депеши эти были здесь прочитаны. Я не вижу, в чем этот залог может относиться к вопросу о подлоге. Положим, что билеты были реализованы дешево, но что же из этого. Если бы вам жаловались, что были введены в заблуждение этими билетами, тогда так, но подобных жалоб никем не заявлено. Очевидно, что расчеты между Шеньяном и князем Оболенским запутались особенно вследствие небрежного отношения к делу Шеньяна. Нам известно, как Шеньян занимался делами Кронштадтского банка, которого он был, по его собственным словам, хозяином. Сам он в Кронштадте не жил, получал оттуда и посылал туда деньги и билеты, сосчитывался же в четыре месяца раз. Какой же тут может быть порядок в счетоводстве? Эксперты определили сумму вкладных билетов, взятых князем Оболенским под расписки, только здесь на суде, на предварительном следствии этого сделано не было, и ему ставилось на счет 2 с половиной миллиона необеспеченных и невозвращенных вкладных билетов. Расчет этот в 2 миллиона сделали по книгам второй сухарной операции тульской конторы по книгам Кронштадтского банка, тогда как в деле находились прямые документы, расписки князя Оболенского. То, что расписки Оболенского на вкладные билеты найдены в делах Шеньяна, имеет громадное значение и подтверждает справедливость того, что князь Оболенский говорил: «Я с банком имел случайные дела, давал векселя, получал вкладные билеты и их возвратил обратно. Но все сухарное дело я вел с Шеньяном, а не с банком. От Шеньяна я получал билеты и ему посылал векселя и наличные деньги. Шеньян получал деньги из интендантства и вел расчеты с банком». Слова Оболенского подтвердились экспертизой, признавшей, что из книг Кронштадтского банка не видно, чтобы банк имел какое-либо отношение к сухарному подряду. Вкладные билеты всегда одновременно обменивались на векселя, но и это делалось таким образом, что князь Оболенский подписывал бланки и передавал их по требованиям Шеньяна, передававшего их Лангвагену, который выписывал эти бланки по мере надобности. Делалось это таким образом потому, что Оболенский не жил в Петербурге. Он выдавал вперед на сумму, которую требовал от него Шеньян, бланки или векселя. Дело Шеньяна было заботиться о том, чтобы суммы выдаваемых затем билетов соответствовали сумме полученных бланков.
