В Москве у нее появилось еще более странностей. Свидетель считал ее психически больной. Во время своего пения в комнате Гортынского перед самым выстрелом она передала свидетелю записку с просьбой передать ее «Зине». Так называли они студента Петровской академии, по фамилии Зиновьев. Эту записку свидетель положил в карман и забыл про нее, а, когда спросил эту записку судебный следователь, который узнал о ее существовании от подсудимой, то он вспомнил и нашел записку в кармане и прочитал. В записке этой она просила свидетеля позаботиться о ее брате, который находится в деревне, и в заключение говорит: «Лихом не вспоминайте». Сказав, чтобы эту записку он передал «Зине», она, по мнению свидетеля, употребила хитрость для того, чтобы он не прочитал ее раньше времени. Пение Качки показалось свидетелю особенным, его поразила пропетая ею песня: «Еду ли ночью по улице темной» и потом другая «Чем тебя я огорчила?». Первая песня была пропета задыхающимся голосом и произвела тяжелое впечатление, так что свидетель заплакал.
Врач Кочетков, приглашенный для подачи помощи Байрашевскому, сообщил, что он пришел после выстрела приблизительно через полчаса, застал Байрашевского еще живым, но в бессознательном состоянии; не прошло и двух минут, как тот умер. Рана была нанесена в висок. Он видел Качку, которая была спокойна и заявила, что она застрелила Байрашевского, но вследствие каких причин, скажет судебному следователю. Когда свидетель писал, вероятно, кто-нибудь засмеялся, потому что Качка заявила саркастическим, вполне сознательным тоном, что она этим событием, вероятно, доставила приятное зрелище, так как некоторые смеются.
Свидетель Тингинский показал, что после выстрела он увидал Качку лежащей на кровати. Большинство присутствовавших в это время вышли в волнении в коридор, кто побежал за доктором. Свидетель остался один в комнате и, боясь, чтобы Качка не выстрелила в себя, стоял между кроватью и револьвером, лежавшим на полу возле кресла, на котором продолжал сидеть Байрашевский, свесив руки. В это время Качка встала, подошла к Байрашевскому и поцеловала его, потом отошла, с какой-то блуждающей улыбкой смотрела на него и шептала: «Покой души моей».
Из показаний служанки меблированных комнат Федотовой выяснилось, что подсудимая утром того дня, в который произошло событие, сказала ей, что собирается уезжать, расплатилась за номер и подарила ей подушку, платье и белье.
Свидетель частный пристав Басманной части Ребров объяснил, что Качка содержалась несколько месяцев в части; в первое время с Качкой было несколько случаев истерических припадков, которые повторялись раза по два в день и выражались в смехе, пении, в слезах, в бессоннице. Однажды она, переодевшись монахиней, хотела бежать, но сторож ее остановил у ворот. В разговорах она высказывала желание отравиться.
Свидетельница, мать подсудимой, Битмид (по второму мужу), заявив, что во время события она находилась в Варшаве, на вопросы сторон показала, что Качка родилась в Сибири от брака с первым ее мужем, который пил запоем с редкими перерывами — недели в три — и умер от белой горячки. Когда он не пил, то был человеком смирным, весьма ограниченным, но когда напивался, делался бурным. Она вышла замуж, когда ей было 16 лет, муж был гораздо старше ее, прожила с ним одиннадцать лет. Мать ее первого мужа также пила, два брата ее мужа страдали тем же, один из них умер от удара. Одна из сестер мужа была горбатая, как и ее дочь, другая сестра была истеричная. Прасковья Качка осталась после отца 6 лет, постоянно жила с ней, матерью, и только два года тому назад они расстались. После смерти первого мужа она вышла замуж через два года за гувернера при своем старшем сыне. Второй муж был моложе ее на четыре года, был характера неустановившегося, и она с мужем расходилась во взглядах на воспитание детей. Прасковья Качка была странный ребенок: неумеренный, капризный, крайне впечатлительный, нервный, как-то неопределенно болезненный. Характер ее, когда ей было лет 10—11, также был странен: по временам она была очень добрая, по временам чрезвычайно сердитая, то она училась прекрасно, то очень плохо; поразительно было читать ее отметки: то и дело — двенадцать и ноль, двенадцать и ноль. Когда ей было 14 лет, у нее была скарлатина, затем доктора нашли у нее расстройство сердца. Кроме Прасковьи, у свидетельницы было семеро детей, двое из них умерли, мужчины были подвержены пьянству. Доктор Португалов, который лечил ее первого мужа и видел всех детей, говорил ей, что они зачаты при таких условиях и от такого мужа, что не могут быть нормальны. Свидетельница и сама страдает нервным расстройством, особенно раньше, при первом муже, страдала бессонницей, недостатком аппетита, упадком духа и болезнью сердца.
На вопрос эксперта Державина свидетельница рассказала, что у Прасковьи Качки бывали иногда припадки жестокости: она любила мучить животных. Случилось однажды, что она пропала, стали ее разыскивать — нашли на бойне, куда она ушла смотреть, как убивают скот.
Свидетельница Анна Качка, сестра подсудимой (горбатая) осталась после смерти отца четырех лет: сестра ее в детстве была странная и капризная: падала на пол, слепла от слез и билась головой. Она много читала книг фантастического содержания и даже философского, которые доставала из библиотеки отчима. В детстве по поводу воспитания детей происходили при детях споры между матерью и отчимом, вследствие этого был беспорядок, то они учились, то переставали учиться. Сестра ее Прасковья любила сильные ощущения, ходила, например, в грозу на кладбище.
По требованию обвинителя прочтены были показания Марии и Ольги Пресецких и Александра Качки, не явившихся по законной причине.
Из показаний Марии и Ольги Пресецких видно, что Качка, приехав в Москву из Петербурга вслед за Байрашевским, говорила Марии Пресецкой, что она любит Байрашевского и что он любит ее, а когда свидетельница, знавшая из писем от сестры своей Ольги, посылаемых ей из Петербурга, что сестра ее невеста Байрашевского и что свадьба ее с Байрашевским предполагается после каникул, дала понять это Качке, то последняя призналась, что это действительно так, что она сама заметила близость между Ольгой Пресецкой и Байрашевским, что скрывала это из самолюбия, но что она питает надежду, что Байрашевский полюбит ее, Качку, и что она уедет с ним из Москвы до приезда сестры ее, свидетельницы, из Петербурга. Еще раньше того Мария Пресецкая спрашивала Качку, как бы она поступила, если бы тот человек, которого она любит, полюбил другую; на это Качка ответила, что она убила бы себя и его для того, чтобы оставить третье лицо одной наслаждаться. Переезд Качки, остановившейся у Марии Пресецкой, в дом Квирина вызван был выяснившимися отношениями Байрашевского к Ольге Пресецкой, шероховатостью вследствие этого отношений Марии Пресецкой к Качке, неудобством для нее встречи с Ольгой, которая приехала к сестре из Петербурга утром того дня, в который произошло убийство Байрашевского. Этот последний встретил Ольгу Пресецкую на вокзале, проводил в квартиру ее сестры и пробыл там до 5 часов вечера, когда отправился к Гортынскому. От него же, Байрашевского, Качка узнала о приезде в Москву в этот день Ольги Пресецкой. В день приезда Ольги сестры, когда Байрашевский ушел к Гортынскому, порешили объясниться с Качкой при Байрашевском о том, что Ольга Пресецкая не виновата, что этот последний любит ее, а не Качку. Мария Пресецкая думает, что Качка совершила свой поступок по расстроенному состоянию, хотя не считает ее психически больным человеком.
По просьбе подсудимой было прочтено показание, данное ею на предварительном следствии, в котором она признает за писанную ею записку, представленную следователю Малышевым, которому она передала ее для «Зины», и письмо в жандармское управление. Письмо это она послала, действуя безумно, в силу своего расстроенного состояния, в надежде, что какая-либо посторонняя сила остановит ее от убийства. Далее, признает за свой револьвер и сознается, что сделала из него выстрел в Байрашевского, и по поводу прочтенных ей показаний Ольги и Марии Пресецких считает невозможным говорить что-либо по поводу их, так как находит показание Ольги Пресецкой ниже всякой критики, а показание Марии Пресецкой пристрастным как родной сестры Ольги.
