Это обстоятельство и другие данные, как, например, попытка старика к примирению с детьми, дают нам основание предполагать, что, забрав его в руки, новые друзья, хотя и приобрели над ним сильное влияние, получили возможность сделать многое посредством этого влияния, но вполне окончательно сломать старика не могли: перед самой кончиной он еще желал помириться с детьми, о чем Алферов в день смерти в московском трактире подробно рассказывал Николаю Занфтлебену. Если верить Алферову, то покойный просил его устроить у себя в квартире мировую с детьми, так как у него самого в доме это было невозможно: там была новая хозяйка, Ольга Петровна, которая, вероятно, никогда не допустила бы этого домашнего влияния. Но эта попытка не увенчалась желанным успехом. Все это так же, как и назначение Матильды Яблоновской, а не Ольги Петровны, опекуншей над малолетней Августой, несмотря на то, что душеприказчиками и опекунами были назначены Гартунг и граф Ланской, убеждает в том, что цели Ольги Петровны достигались с трудом и не вполне и что-то, чего ей не пришлось добиться при жизни мужа, ей оставалось только достигать по смерти. В начале 1876 года Гартунг и Ланской окончательно сделались близкими людьми, чтобы не сказать друзьями, Василию Карловичу Занфтлебену. Но прежде чем говорить о том, каким образом совершилось это странное сближение, рассмотрим, в каких обстоятельствах находились в то время сами господа Гартунг и Ланской. О последнем вряд ли придется распространяться; никто не станет и не может отвергать, что граф Ланской во время своего знакомства и сближения с Занфтлебеном, как и гораздо позже, был человек совершенно несостоятельный; еще в 1861 году старым уездным судом он был признан несостоятельным. Защитник Ланского уже заявлял вам, что это была какая-то ненастоящая несостоятельность, но, к сожалению, трудно было уяснить себе, что именно разумеет он под таким заявлением, а между тем присяжный попечитель по делам графа Ланского удостоверяет, что в течение 16 лет граф состоит несостоятельным должником и, действительно, является таким, так как не может платить своих долгов и занимает при каждом удобном и неудобном случае; так, мы знаем, у покойного Занфтлебена он делает заем в 2 тысячи и наконец доходит до того, что у него не оказывается нужных ему 10 рублей: сам он в одном из писем к Гартунгу сознается, что чрезвычайно бедствует и принужден у Безобразова занять 10 рублей, по его выражению, «на перехватку». Отсюда вывод один: денежные обстоятельства графа Ланского в 1876 г. были в самом печальном положении. И вот, находясь в таком положении, граф Ланской сближается с Занфтлебеном. Сближение, по собственному его рассказу, произошло следующим образом: гр. Ланской встретился с покойным впервые лет 40 тому назад и знал его только как портного. Затем лет пять тому назад он возобновил это знакомство, познакомился и со второй женой Занфтлебена, Ольгой Петровной. Насколько близко было это вторичное знакомство видно из того, что в черновом письме, находящемся при деле, покойный обращается к графу Ланскому на «ты», как к другу своему, и друга этого делает своим душеприказчиком по завещанию. Граф Ланской утверждает, что он вовсе не знал о назначении его душеприказчиком, что впервые ему сообщили об этом уже после смерти покойного, у самого гроба его, но это объяснение, помимо своей явной неправдоподобности, опровергается еще следующим обстоятельством: тот же самый граф Ланской знал о существовании и содержании последнего духовного завещания, знал, что Гартунг душеприказчик, и вместе с тем не знал, что такое же звание, такое же право принадлежит и ему самому. Почему граф Ланской не желает признавать, что он заведомо был душеприказчиком, для меня непонятно; я думаю, напротив, что граф Ланской изъявил свое желание на принятие звания душеприказчика; из показаний Данцигера и Легейде мы знаем, что Занфтлебен, прежде чем назначить их душеприказчиками, удостоверялся в их согласии. Да и само собой разумеется, что каждый завещатель, желающий, чтобы последняя его воля была исполнена, должен заручиться таким согласием. Поэтому представляется ни с чем несообразным чтобы кто-нибудь решился назначить другого своим душеприказчиком помимо его воли.
Теперь о генерале Гартунге и степени его имущественной состоятельности к 1876 г. Вопрос этот, господа присяжные заседатели, есть вопрос немалой важности: он почти равносилен вопросу о том, была ли у подсудимого побудительная причина совершить преступление. Если доказано, что он был и есть человек вполне обеспеченный, что у него денег много, что из источника своих доходов он получает больше, чем нужно по его потребностям, или, по крайней мере, вполне достаточно для их покрытия, что денежные дела находились в блестящем, а не расстроенном положении, тогда, конечно, обвинение в имущественном, корыстном преступлении теряет почву под собой, особенно если бы этим преступлением нельзя было сразу достигнуть быстрого и полного обогащения. Поэтому необходимо точно выяснить, в таком ли хорошем денежном положении находился генерал Гартунг на самом деле? Нет, судебное следствие неумолимо отвечает вам, что денежные обстоятельства Гартунга к 1876 г. были в самом печальном положении. Несмотря на то, что он получал 5 тысяч рублей содержания, занимая довольно видный служебный пост, денег этих ему далеко не хватало, и он был погружен в долги. В этом отношении достаточно будет указать, что имя Гартунга и уплата им процентов не выходили из вексельной книги Занфтлебена, что векселя подсудимого охотно сбывались по 25 копеек за рубль, как показал Николай Занфтлебен. Если мне скажут, что этому последнему, как потерпевшему, трудно поверить — я отвечу предложением в таком случае поверить подсудимому, графу Ланскому, который в одном из писем своих пишет Гартунгу: «Ведь ты знаешь, твои векселя продаются по 25 коп.», а если много векселей известного лица находится в обращении, если их продают за четверть цены, и то не особенно успешно, то вы сами поймете, какой отсюда неутешительный вывод об имущественной состоятельности и даже о самом кредите такого лица. Кроме того, в течение того же 1876 года с Гартунга по векселям взыскивалось в общей сложности до 11 тысяч рублей, и по этим взысканиям судебный пристав с исполнительным листом уже являлся к подсудимому для описи движимого имущества. Это тоже вряд ли может служить доказательством того вполне удовлетворительного денежного положения, на котором настаивает подсудимый.
Итак, денежные обстоятельства генерала Гартунга в 1876 году были не только не в блестящем, но в самом печальном, чуть не в бедственном положении. Он получал содержание, которое достаточно обеспечивало бы другого; возраставшие долги, платеж больших процентов и всякие затруднения, с этим сопряженные, все более и более опутывали его, и вот то положение, в котором мы застаем подсудимого Гартунга ко времени особенно короткого сближения его с Занфтлебеном, ко времени принятия им на себя звания душеприказчика. А когда по важному вопросу об имущественных интересах следует считать доказанным, что лицо, обвиняемое в корыстном, имущественном преступлении, непосредственно перед временем его совершения крайне нуждалось в деньгах и находилось в самых запутанных, затруднительных денежных обстоятельствах, тогда мысль о виновности этого лица получает новую вероятность и правдоподобность, тогда побудительной причины к совершению преступления далеко искать нечего — тогда она налицо.
В 1873 году генерал Гартунг вместе с Федосеевым впервые сделал заем у Занфтлебена по поводу поставки лошадей на Венскую всемирную выставку. Нуждаясь в деньгах, Гартунг занял у него под векселя 20 тысяч рублей, затем, путем, о котором придется еще говорить впоследствии, векселя эти переписывались, по ним уплачивались проценты, которые покойный Занфтлебен, несмотря на дружеские свои отношения к подсудимому, продолжал брать с него в своем обычном, весьма высоком размере, так что и для Гартунга, как и для некоторых других должников покойного, несмотря на все их старания, дружба со старым дельцом была сама по себе, а высокие проценты сами по себе. В сближении Гартунга с покойным немалое значение выпадает на долю Ольги Петровны; она исполняла все приказания мужа, она была хозяйкой в доме его, она вела его книги и переписку, писала Гартунгу письма от имени старика. По показанию бывшего слуги Гартунга, Зюзина, которого ни в каком случае нельзя заподозрить в желании показать что-нибудь невыгодное для подсудимых, генерал Гартунг очень часто бывал у Занфтлебена, завтракал у него и обедал, словом, бывал у него в доме, как человек хорошо знакомый, весьма близкий, чуть ли не дружный с хозяином дома. Втроем — покойный, его жена и генерал Гартунг — они не только сходились дома, но, по удостоверению одного свидетеля, предпринимали загородные поездки, в Петровский парк... Невольно возникает важный вопрос: в чем же кроется причина этого сближения, в силу каких побуждений оно совершилось, каким образом могло существовать и поддерживаться?
