Ольга Петровна, проживая одна и не имея средств к существованию, публиковала о своем положении, прося о помощи. Эти публикации в газетах и привели к ней Василия Карловича Занфтлебена. Переговорив с нею о чем-то не по-русски, Василий Карлович, по свидетельству ее прислуги, сразу покончил дело: Ольга Петровна переехала к нему в дом будто бы на должность учительницы к малолетней его дочери Августе и на должность чтицы при нем самом с жалованием по 100 рублей в месяц. Свидетельницы Кунт и Яблоновская, дочери покойного, утверждают, что никакой учительницы у малолетней сестры их не было и, таким образом, положение молодой, 24-летней девушки, бедной и одинокой, в доме богатого старика-вдовца на большом жалованьи, но без всяких действительных обязанностей, нельзя не признать весьма прозрачным. Впрочем, по-видимому, и сама подсудимая не считает нужным отрицать известный характер своих первоначальных отношений к покойному, и вот, следовательно, при каких обстоятельствах будущая вторая жена вступила в дом Занфтлебена.
Судите сами, как должны были отнестись сыновья и дочери покойного к этой особе, когда увидели, что она прямо и неуклонно идет к тому, чтобы сделаться женою их отца, их мачехой.
Ольга Петровна, вступая в дом Занфтлебена, застала там некоторых его родственников: то были сестры покойного, Крадовиль и Хемниц. Первая из них в особенности враждовала с первою женою и, быть может, именно потому весьма скоро сошлась со второю; у этой последней было настолько практического смысла, чтобы понять, что для того, чтобы удержаться в доме, чтобы смело идти к предположенной цели, нужно заручиться союзницею, и она видела поддержку себе в лице г-жи Крадовиль. Сестры покойного не имели своего собственного, значительного состояния; г-жа Крадовиль владела магазином, который продала; но даже сообщить о сумме, за которую она продала его, она не пожелала; никаких других сведений о ее состоятельности мы не имеем. Г-жа Хемниц, по-видимому, не имела совсем никаких самостоятельных средств. Мало-помалу, медленно, но верно совершается резкая перемена в отношениях между детьми и отцом. Дурно относились к Ольге Петровне будущие пасынки и падчерицы ее, но как было не относиться дурно, когда в семью вторгается посторонняя женщина, когда старые знакомые, друзья семьи Данцигер и Легейде, Данцигер в особенности,— он не легкомысленный человек,— сказали покойному, что с той минуты, когда Ольга Петровна из его сожительницы сделается его женою, они уже не дадут ему руки! Вы слышали, что Данцигер твердо сдержал свое слово: он виделся с Занфтлебеном после его второй женитьбы, но только в качестве нотариуса. Так относились к Ольге Петровне старые знакомые покойного, так относились к ней и дети его!
Если прежде детям изредка случалось ссориться с отцом из-за денег, скоро явился другой неизбежный и неистощимый источник постоянных ссор. 7 января 1876 года совершился брак покойного с Ольгой Петровной. 64-летний старик, дряхлый и болезненный, отделенный от могилы всего пятью месяцами, старик, которого в церковь на свадьбу вели под руки, старик, который в то время имел 8 человек детей и 10 внуков, женился на 24-летней женщине. Вы знаете жизнь, судите сами, любовь ли соединила этих людей? Для нас понятно, что со стороны одного было желание иметь верную сиделку, неразрывно привязать к себе существо, которое будет всегда тут, обязанная ухаживать за ним, больным, исполнять все его прихоти. Но что же было с другой стороны? Невольно возникает мысль, что кроме вопроса о деньгах, другого не существует, не было и быть не могло. Припомните, при каких оригинальных условиях происходила эта свадьба, во время которой совершился скандал, дошедший до полиции и даже до мирового судьи. Кто был причиною этого скандала — дети или всем распоряжавшаяся невеста, сама Ольга Петровна,— это почти безразлично, но не безынтересно вспомнить, что на свадьбу в церковь пускали только по билетам, по карточкам покойного, на которых рукою Ольги Петровны было написано «пропустить». Очевидно, принимались экстренные предосторожности к тому, чтобы оградить и обеспечить совершение обряда, который должен был доставить Ольге Петровне положение прочное, выгодное и удобное. С момента свадьбы все идет, как и следовало ожидать, по заранее составленному плану: отец все более и более удалялся от своих детей, не только от взрослых, но даже и от малолетней дочери.
Начинаются ссоры, вражда, несогласия и раздоры растут и в количестве, и в качестве не по дням, а по часам. Отцу посылают анонимные письма, как бы написанные детьми, но в действительности принадлежащие неизвестным авторам. Мало-помалу происходит окончательный разрыв отца с детьми, сам отказавшийся от детей отец остается одиноким.
В этом разрыве отношений следует отметить одно важное обстоятельство: покойный Занфтлебен еще при жизни первой жены составил духовное завещание, в котором все свое имущество завещал ей, а в случае ее смерти — детям, и душеприказчиками назначил своих старых друзей, Данцигера и Легейде, предварительно заручившись их согласием; когда же скончалась его жена, то по вновь написанному завещанию, душеприказчиками оставались по-прежнему те же лица, а все имущество предоставлялось без всяких ограничений поровну всем детям. В 1876 году, после своей вторичной женитьбы, Василий Карлович очутился со своей молодой женой один: с детьми и с внуками, даже со своей прежде любимой малолетней дочерью он прервал отношения; оставили его и старые друзья, впрочем, не все — остались Безобразов, Титов, которого Данцигер за 20 лет своего знакомства с Занфтлебеном видел у него всего два-три раза. И вот с этого времени начинается новое знакомство, приобретение новых друзей, друзей, которые довольно высоко поставлены в обществе, как генерал Гартунг, граф Ланской, и которые не ограничивались с Занфтлебеном одними денежными отношениями, люди с известными именами удостаивали покойного своим вниманием, вступали с ним в продолжительные разговоры, выслушивали его рассказы о семейных делах, по-видимому, оказывали ему некоторое внешнее уважение; и князь Суворов-Италийский оказывается довольно близко знаком с образом жизни Занфтлебена, который и ему подробно рассказывал о своих детях и семейных делах. Покойный был весьма откровенен и с Бегичевым, Титовым и Безобразовым, как видно из их показаний, но никто не стоял в отношении к нему так близко и дружественно, как граф Ланской и генерал Гартунг.
Таким образом, к январю и февралю 1876 года в образе жизни покойного и окружавшем его кружке лиц произошло некоторое изменение, но несмотря на это, мы имеем несомненные доказательства того, что старик в сущности остался таким же, каким сделала его многолетняя жизнь, что, кроме изменения в привычках и отношениях к окружающим, в его характере не произошло других резких перемен, что из скупого он не сделался щедрым, на склоне дней своих не изменил взглядам и убеждениям, выработанным в нем жизнью, и, допуская над собой некоторое влияние жены, он далеко не безусловно подчинился ей. Доказательством этого служит то новое, третье и последнее духовное завещание, которое в марте 1876 года было засвидетельствовано покойным у нотариуса. В то самое время, когда, по словам свидетелей, явно расположенных выгораживать подсудимых, дети относились настолько враждебно к отцу, что отец даже будто бы обвинял их в посягательстве на свою жизнь и представлял сыновей своих полицейской власти для заключения под стражу, подавал на них жалобу высшим властям и т. д., этот самый отец пишет духовное завещание, по которому из всего своего состояния назначает только 10 тысяч своей второй жене, 500 рублей своему верному слуге Мышакову, а все остальное распределяет поровну между теми детьми, которые, как вас хотят уверить, были его злейшими врагами и чуть ли не посягали на его жизнь! В это же время покойному нужно было назначить опекуншу над своей малолетней, прежде любимой дочерью, которая занялась бы ее воспитанием, заменила бы ей мать. Кого же он назначает? Ольгу Петровну, свою вторую жену? О, нет! Он опекуншей назначает одну из своих дочерей, с которой враждовал, как и со всеми другими,— г-жу Матильду Яблоновскую.
