В Тринадцати Ветрах, как и повсюду в Котантене, жители были обеспокоены нехваткой зерна и съестных запасов. В избытке были лишь напыщенные речи и угрозы представителей (особенно люди из Шербурга домогались настоятеля монастыря Ля Марн, который, кстати, и не был уж таким злобным). Хлеба не было, добывание продуктов питания затруднено, но особенно надо было опасаться англичан, чьи суда бороздили море вокруг всего полуострова, начиная от Джерси, который оказал радушный прием «королевскому представителю» принцу Буйонскому и многочисленным эмигрантам, и кончая островами Сен-Маркуфа, захваченных вооруженными пиратами с кораблей Сиднея Смита. И теперь рыбаки очень редко осмеливались покидать порт, расположенный на восточном побережье.
Благодаря предусмотрительности Клеманс Белек обитатели дома Тремэна были более-менее сыты и даже старались помогать другим. Они просто экономили на всем — вот и все!
Свечи зажигали теперь только перед тем, как лечь спать. Гостиная, столовая и почти все комнаты были закрыты. Обитатели дома проводили все время на большой кухне, где огонь в печи согревал и освещал одновременно. Во время еды все рассаживались за длинным столом, следуя особому протоколу, которого Клеманс и Потантен придерживались очень строго: во главе стола сидел, разумеется, Гийом, напротив него по другую сторону — Элизабет, занимая место, предназначавшееся для ее матери. Осознавая честь, выпавшую на ее долю, она играла свою роль с удивительным достоинством.
Каждый вечер Гийом проводил часть времени в библиотеке, чтобы зафиксировать в своем дневнике либо основные события минувшего дня, либо недавние или предстоящие. Жозеф Энгуль и Бугенвиль вернулись в Котантен. После сентябрьской резни знаменитый мореплаватель рассудил, что Суисн слишком близко расположен к Парижу. После 10 августа, когда началось истребление швейцарцев, он предоставил Пьеру и Футижу, которые охраняли его дом, возможность вернуться в свой родной кантон. Благодаря его хлопотам и деньгам, которыми он их снабдил, им удалось, переодевшись, благополучно покинуть пределы Франции. Семья навигатора выехала немного позже в Бекетьер, что недалеко от Гранвиля, оставив Суисн и сотни розовых кустов на попечение и под охраной бравого Кошэ. Разумеется, шевалье, верный своей прекрасной даме, был рад возможности следовать почетным эскортом вместе с друзьями. Но, благополучно проводив их до самых дверей и оставив в надежном убежище, он не решился претендовать на большее и, не без сожаления, правда, возобновил путь на Шербург, где сразу же затосковал. Поэтому он частенько наведывался в Тринадцать Ветров, где чувствовал себя менее одиноко.
Вопреки развернувшимся в городах репрессиям и беспорядкам, происшедшим по вине Комитета по надзору — среди прочих пострадали гостиница Меснильдо в Валони и дом маркиза д'Аркура, которые были немилосердно разграблены булочником Артелем, сапожником Лебризе и еще неким Лонжьеном, — а также, не считая нескольких слуг, насильно занесенных в армейские списки, и нескольких крупных собственников, брошенных в тюрьму, в деревнях в основном удавалось сохранять относительное спокойствие. Ситуация осложнилась после истории, приключившейся в Гранвиле: 24 ноября 1793 года вандейская армия, направлявшаяся к морю, чтобы воссоединиться там с эмигрантами из Джерси и Англии, окружила старый город. Ле Карпантье, как депутат от Конвента в новом департаменте Ла-Манш, примчался из Шербурга, чтобы взять город под защиту. Защита была слабая, но благодаря ей удалось остановить наступательное движение королевской армии. В результате этой операции, названной позже «попыткой избежать каторгу», был положен конец порядку. Наступило время произвола и беззакония, особенно когда было официально утверждено революционное правительство. Политическая полиция широко развернула свою деятельность в округах, и тюрьмы наполнялись. Даже миролюбивый и добродушный Бугенвиль оказался взятым под стражу в Кутансе.
К счастью, он был достаточно хорошо известен и любим повсюду, чем, кстати, очень гордился, поэтому ему не пришлось жаловаться на строгость режима: к нему допускали близких, которые имели возможность принести ему что-нибудь вкусное из еды, а также спрятанные в карманах записочки. Разумеется, Жозеф Энгуль тут же примчался на помощь своему дорогому другу. Накануне он говорил с Тремэном, который также намеревался принять в этом участие. Но Энгуль посоветовал ему не вмешиваться.
— Тебе лучше оставаться дома: здесь тоже много людей, нуждающихся в твоей помощи…
На самом деле так и было. Положение было очень серьезно, и угроза с каждым днем возрастала. Был вынужден эмигрировать Феликс де Варанвиль. Он был в ярости и уезжал против воли, но в противном случае его бы арестовали как «мятежного офицера». Роза, привыкшая брать на себя бремя ответственности и управляться с хозяйством в отсутствие мужа, с момента его отъезда перестала плакать. Она продолжала следить за работами на полях, в доме, но теперь никто больше не слышал, как она смеется. Гийом, разумеется, старался защищать ее и ее детей и оказывать им помощь. Он предложил ей укрыться вместе с детьми на время в Тринадцати Ветрах, но она отказалась.
— Пока еще никого не убили, мой дорогой Гийом, — заявила она ему, — и потом, я так привыкла к своим диванам!
— Если какая-нибудь банда из тех, что шатаются в Валони и в окрестностях, примутся за твои диваны, я бы не хотел, чтобы вы сгорели вместе с ними…
— Уверяю тебя, у меня есть чем защищаться, к тому же я метко стреляю! Пусть они грабят мои кладовые, но дом Феликса…
Правда, Гийому все-таки удалось добиться установления в маленькой караульной башне их небольшого замка колокола: в случае необходимости — один удар в набат, и он примчится на помощь. Однако надежда на то, что он никогда не услышит этого звона, была велика: Розу очень любили в округе, так же как, впрочем, и старушку де Шантелу, которая, как это ни странно, перестала то и дело падать в обморок после разграбления ее гостиницы в Валони. Настроенная воинственно, она не говорила больше ни о чем, кроме как о том, что, если кто-нибудь посмеет ворваться в Варанвиль, она своею собственной рукой готова размозжить ему голову ударом кочерги. Большую часть дня мадам де Шантелу проводила теперь наверху в караульной башне рядом с колоколом, обозревая окрестности в морскую подзорную трубу, которую позаимствовала у Феликса.
Странная вещь, но с тех пор, как Бюто забрал молодых слуг и опустошил конюшни в Тринадцати Ветрах, он больше не предпринимал никаких других шагов. Надо сказать, что, став агентом Комитета общественного спасения, Бюто все усилия приложил к тому, чтобы развернуть в районе, который был ему подвластен, войну с Богом, отдав на разграбление своих банд церкви и соборы. Из них они уносили все, что могли, пачкали стены, разбивали скульптуры и оскверняли помещения, устраивая там стойла для скота и свинарники (где только они находили корм для свиней в это тяжелое время?!).
В Сен-Васте, население которого во время волнений сохраняло примерное и достойное спокойствие, банда под предводительством Адриана Амеля и несколько дезертиров из форта пытались организовать охоту на священников. Но поскольку им никого не удалось найти, — возможно, потому, что тех слишком хорошо прятали, — они накинулись на церкви. Распятие с Христом бандиты вынесли из церкви и сожгли в Потри. В самом храме они устроили себе жилье, оставив место и для своих лошадей. Кропильницы служили для животных водопоем, а их всадники испражнялись в священные чаши…
Тем благочестивым и набожным жителям, которые хотели бы продолжать совершать обряды, было предписано отправляться в Ридовиль, где церковь стала «конституционной» и где кюре Нобо только что женился на своей служанке, но, разумеется, никто туда не ходил. Люди из окрестностей тоже не посещали эту церковь, тем более что отныне Ридовиль больше не существовал: власть одним росчерком пера уничтожила его, заявив, что отныне все окрестности присоединены к «Порт-Васт». Адриан и его приспешники за все это время насладились всласть, терроризируя и притесняя самых слабых. И в то же время они не решались осуществить набег на Ла Пернель, где большой дом и старая церковь, возвышавшиеся на отвесных со стороны моря высоких скалах, казалось, бросали вызов всем им и им подобным.
