Мысль о любовнике жены почти не возникала. Раз это не он сам, что самое главное и самое неприятное, то какая разница? Так, призрак без лица, и больше ничего. Невыносимо было думать о том, что мать его детей валялась среди опавших листьев и сухого вереска, в общем, Бог знает, где и как, словно шлюха с большой дороги…

Внезапно он вскочил с кресла и бросился к двери, забыв про трость, не думая, что может поскользнуться на вощенном до блеска паркете в гостиной, подбежал к лестнице, преодолеть которую ему удалось с удивительной быстротой, учитывая его больную ногу. Приближалось время ужина. Агнес, должно быть, сейчас готовится к нему в своей комнате. Несмотря на то, что приходилось терпеть некоторые жизненные лишения, она по-прежнему старалась одеваться с изяществом.

Сидя перед туалетным столиком, Агнес примеривала к своим ушам длинные сережки с жемчужинами в тот момент, когда Гийом распахнул дверь, хотя правильнее было бы сказать, что он ее вышиб.

Она вздрогнула, и улыбка, которую она приготовила, погасла, не успев появиться, когда она увидала в большом зеркале, окантованном бронзовой золоченой рамой, пугающее лицо супруга. Искаженное судорогой гнева, оно в самом деле было ужасно. Он не дал ей времени произнести хоть слово, набросился на нее, схватил за руку, чтобы вырвать из стула, на котором она сидела, потащил к кровати и бросил, как какой-то неодушевленный предмет.

— Раздевайтесь! — приказал он.

Несмотря на страх, обуявший ее, она даже не вскрикнула, но, почувствовав под собой твердую поверхность кровати, вновь обрела уверенность:

— Вы что?.. Сошли с ума? — пробормотала она, но с оттенком презрения, который подхлестнул ярость Тремэна.

— Ни в коем случае! Первый раз я вижу вас такой, какая вы есть: легко доставшаяся дичь, которую можно сделать наспех в придорожной канаве. Итак, я полагаю, что все уже ясно, и намереваюсь переспать с вами, независимо от того, нравится вам это или нет. Раздевайтесь!

— Нет!

Она стала бледна как смерть, но ее серые, почти темные, глаза сверкали бешенством:

— Если уж вы увидели меня такой, какая я есть, то я давно уже поняла, каким вы были всегда: грубиян, мужлан…

Она не успела закончить. Гийом принялся грубо трясти ее и сдирать с нее платье. Агнес пыталась было защититься, но природная сила Тремэна, умноженная гневом, сделала ее бессильной. Он резко срывал с нее одежду, словно медведь, обдирающий кору с дерева, даже не опасаясь ее поцарапать при этом. Когда она оказалась совсем обнаженной, он оставил ее лежать на стеганом одеяле, где она свернулась в комочек в ожидании, когда он бросится на нее, чтобы привести в исполнение свою угрозу, но Гийом на мгновение замер, глядя на белое тело, к которому не испытывал больше никакого влечения. Затем, непроизвольно сложив руки на груди, с удовлетворением воскликнул:

— Ну, вот, дело сделано! — И продолжил скорее вкрадчиво, чем с угрозой: — А сейчас не хотите ли вы мне доверить имя того благородного месье, с которым вы валялись по полу в пыли старой башни? Я был бы рад узнать, кого вы согласны принимать в таких комфортабельных условиях… Итак? Я жду!

Она быстро выпрямилась, как гадюка, которая собирается ужалить, подтянула к себе одеяло и прикрылась им:

— Не рассчитывайте от меня его узнать! Да! Я обманывала вас! Да, у меня есть любовник, но кто показал мне пример? Вы только и думали, чтобы сделать мне ребенка, чтобы скорее к ней вернуться. Подумать только, и я была настолько глупа, чтобы возобновить совместную жизнь с вами!

— Вы называете это: возобновить совместную жизнь? Вы только называетесь моей женой….

— Ну и что? Что же вы себе вообразили? Что я поспешу в ваши объятия, как только вы сможете держаться на ногах?

— Во всяком случае, я не думал, что вы будете вести себя, как шлюха, рискуя опозорить этот дом и моих детей…

— Но они также и мои. Я надеюсь, что вы не оспариваете это? Вы ведь им настоящий отец?

— Благословите за это их рыжие волосы! Иначе я вышвырнул бы вас вон в одну минуту.

— Вы бы дошли и до такого?

— Почему бы и нет? Разве не вы показали мне пример?

— Да, это правда. Я… я забыла.

Ее голос вдруг сделался жалобным. Она сидела на кровати, прижав к груди скомканное одеяло. Гийому показалось даже, что в ней что-то надломилось. Он вспомнил вдруг молодую девушку в сером платье; тогда на ужине в Валони она сидела с натянутым видом, и серые глаза ее были такие грустные. Ему стало жалко жену.

— Ну так что? — спросила Агнес после недолгого молчания. — Что вы собираетесь со мной делать?

— Я не знаю, — пожал плечами Гийом. — Хочу я этого или нет, но даже если наш брак не более чем ошибка, мы все-таки связаны друг с другом… Вы дали мне семью, которая так дорога мне… Никогда я не мог себе представить, что все может так произойти…

— Напротив. Вы слишком хорошо себе все представляли, поддерживая второй брак в нескольких лье от этого дома. Думали ли вы обо мне, о наших детях, когда вы и ей сделали одного? У вас такой вид, словно вы не понимаете, что повторяется та же история, но только теперь ваша гордость страдает от мысли, что я отдалась другому!

— Можно подумать, что вы этим горды! Могу я узнать, наконец, о ком идет речь?

— Разумеется, нет! Вы должны удовлетвориться тем, что это — месть. Однако я не вижу причин скрывать от вас, что он сумел снова сделать меня счастливой и что я не жалею ни о чем, скорее наоборот! Это была моя маленькая радость: когда я возвращалась, согретая его ласками, я видела вас — бессильного, прикованного к кровати. Я сгорала от желания сразу же рассказать вам о том, что я только что пережила… со всеми подробностями! Он — один знакомый, которого и вы сумели хорошо оценить…

Тремэн замахнулся, чтобы ударить, разбить это насмешливое лицо, которое осмеливалось торжествовать с таким бесстыдством. Но, сделав над собой огромное усилие, ему все-таки удалось с собой совладать. Его рука опустилась.

— Полагаю, что мы уже все друг другу сказали! — объявил он холодно. — Я еще не знаю, что с нами произойдет. Единственное, что я знаю точно: я не останусь рядом с вами больше ни одного дня! Один раз вы меня уже выгоняли. Сегодня, будьте довольны, я ухожу сам… Я причинил вам боль, и вы отплатили мне тем же. Возможно, это честная война. Тем не менее я считаю, что нам необходимо расстаться. Хотя бы, на некоторое время! Завтра я уезжаю в Париж…

Она отреагировала немедленно:

— Это Жозеф Энгуль вас зовет? Письмо, которое вы сегодня получили от него…

— Возможно.

— Это не ответ.

— Несомненно. Но вы слишком скоро забыли начало нашей… беседы. Теперь не вы задаете вопросы.

Она встала и направилась к комнатке, где были развешаны ее платья, оставляя на полу остатки своей одежды. Проходя мимо зеркала, она на мгновение задержалась и, посмотрев на себя внимательно, осторожно поправила пальчиками жемчужные серьги.

— Какой же вы болван! — вздохнула она. — Подумать только, я была так горда тем, что вы только что сделали около Татиу! Горда настолько, что хотела отметить вместе с вами это событие. Я бы уже вот-вот согласилась воссоединиться с вами, а вы взяли и все испортили! Ну, ладно, поезжайте в Париж, мой дорогой супруг! И тем не менее, — добавила она, став от ревности удивительно проницательной, — не забывайте, что вы дали мне кое-какое слово! И что я вас от него не освобождала…

Разумеется, такое бесстыдство привело в замешательство Тремэна. Он передернул плечами и, повернувшись к ней спиной, пошел к двери, открыл ее, но задержался на пороге.

— Какая плохая у вас память, Агнес! Вы забыли, что вы уже освободили меня от него. При свидетелях, разумеется! Вспомните! Это было в старой башне недалеко от Круа д'Орвиль! Вы больше не в таком положении, чтобы выдвигать свои требования, моя дорогая! На этом я с вами прощаюсь!

На рассвете следующего дня Гийом в сопровождении Дагэ отправился на почтовую станцию в Валонь, чтобы пересесть там в дилижанс, направляющийся в Париж.