— Ты предполагаешь еще долго меня тут держать? — спросил он.

— До тех пор, пока ты не сможешь держаться на ногах. Нужно понаблюдать за тобой несколько недель и посмотреть, как тебе удастся восстановить способность ходить…

— Это слишком долго! Не можешь ли сказать Потантену, чтобы он принес письменные принадлежности, а потом седлал свою лошадь?

— Что ты собираешься делать?

— Извиняться, конечно! Я хочу вернуться домой!

— Сейчас?

— Чем скорее, тем лучше! Пока я не могу двигаться, мне будет и в своей кровати не хуже, чем в твоей. Там я и дождусь твоего приговора. Даже… если мне предстоит остаться импотентом, что весьма возможно, не правда ли, доктор? Несмотря на то, что я уже привык и здесь, но свой дом — это все-таки свой дом. А моя дочка будет самой лучшей сиделкой…

Аннеброн покачал головой и вышел из комнаты чуть сгорбившись и с упавшим сердцем. Опьянение предыдущей ночи и ожидание новой встречи со своей возлюбленной не смогли облегчить сожаление об этой дружбе, едва зародившейся, которую теперь приходится душить обманом. Но ему стало бы легче, если бы человек, которого он обманывает, перестал быть его гостем. Хотя его не покидала мысль о том, что Агнес скоро опять будет жить под одной крышей с таким притягательным человеком, как Гийом Тремэн…

Оставалось узнать, чувствует ли молодая женщина, может быть даже не отдавая себе в этом отчета, готовность вернуться к тому, который так сильно мучил ее даже в бреду?

К своему удивлению, когда после любовных утех он попробовал заговорить с ней на эту тему, то Агнес отнеслась к его словам равнодушно и безмятежно, с какой-то неожиданной покорностью.

— Хочу я этого или нет, но он хозяин этого дома, откуда я, разумеется, не имела никакого права его выгонять. Меня до сих пор удивляет, как он смог с этим согласиться. Может быть, я перепугала его тем, что пригрозила убить себя и детей…

— Ты так сказала?.. — воскликнул ошеломленный Пьер.

— В порыве гнева можно дойти до безумства и наговорить таких глупостей! Я сама не знала, что говорю! Единственное, чего я добивалась, это ранить его. Мне хотелось, чтобы он испугался…

— Такого человека, как он, трудно напугать. Мне не часто доводилось встречаться с такими отважными людьми. Ну, что бы там ни было, скажи, ты собираешься отвечать на его письмо?

— Я сделаю лучше: завтра я сама приеду в Амо…

Чувство сострадания, которое испытывал доктор, стало более горьким с тех пор, как он узнал, до чего пришлось дойти его любовнице, чтобы выгнать Тремэна: он рассчитывал обнаружить в ее голосе ликование.

— Видно, ты будешь счастлива, если он вернется. Однако это означает конец нашим отношениям…

Смех молодой женщины убедил его, что он не ошибся, и в то же время он почувствовал, как она крепче прижалась к нему:

— Не беспокойся! Я постараюсь разыскать укромное местечко, где нам с тобой будет хорошо… Но я действительно буду рада его возвращению, потому что он сам об этом попросил. А иначе мне пришлось бы самой ехать за ним: в этих местах слишком много людей, которые любят его, и мне нечего им сказать. Очень утомительно в течение такого долгого времени встречать только укоризненные взгляды. И потом, теперь есть ты.

— И я люблю тебя, ты же знаешь!.. Люблю так, что потерял голову.

Подобное заявление заслуживало вознаграждения, и он получил его от Агнес через час.

Как только ее коляска въехала во двор дома Аннеброна, Агнес поняла, что ошибалась, надеясь, что ее визит пройдет незамеченным: около каждого дома был кто-нибудь, кто подметал перед дверью, кто протирал форточку. Даже в замке Дюресю горничные вовсю готовились к предстоящему приезду своих хозяев Буайер де Шуази. Можно подумать, что все люди из округи ждали Агнес! Наверное, тут не последнюю роль сыграл длинный язык Сидони Пуэншеваль… Вероятно, все они вообразили, что она приехала просить прощения, но это не имело никакого значения: зеркала в Тринадцати Ветрах убедили ее в том, что в ее облике нет ничего, что могло бы дать повод думать, что она раскаивается: шелковое платье в серую и розовую полоску и шляпа, украшенная лентами и цветами, которая отбрасывала нежную тень на ее прекрасное лицо.

Потантен ждал ее у крыльца. Помогая Агнес выходить из коляски, он широко улыбнулся ей от всего сердца:

— Какое счастье, мадам Агнес, видеть вас здесь!

— Я тоже рада, мой друг…

С достоинством главного церемониймейстера, сопровождающего королеву, он провел ее в дом, где Сидони опустилась в глубоком реверансе, приветствуя гостью, а потом он так же величественно подвел ее к комнате Гийома. Пьера Аннеброна нигде не было видно… Скромный по природе, и к тому же совершенно не желая присутствовать при встрече и примирении двух супругов, он предпочел оставаться в своем рабочем кабинете до конца их свидания.

Не говоря ни слова, Потантен открыл дверь и склонился в полупоклоне, держась за ручку двери, готовясь закрыть ее, как только Агнес войдет. Она вошла и оказалась лицом к лицу с Гийомом. Оба были сконфужены и удивлены: ее память хранила его изможденным и умирающим, он же вспоминал о ней как о фурии, с лицом, искаженным от гнева. Гийом первым пришел в себя:

— Оказывается, я уже позабыл, до какой степени вы можете быть прекрасны! Возможно, это связано с повседневной жизнью: впечатления меркнут от частого повторения. Представьте себе, мои сожаления стали сильнее.

— Я возвращаю вам комплимент, Гийом. Для человека, который чуть не отправился на тот свет, вы выглядите неплохо и удивительно похожи на того, каким вы были раньше. Может быть, только менее оживленный.

— Плохая копия… наполовину инвалид! Но были бы вы здесь, если бы случилось иначе? Ваше присутствие бесконечно приятно мне… Не хотите ли подойти поближе?

Движением руки он предложил ей стул у изголовья кровати, но жест был рассчитан на большее. Агнес поняла его правильно: скинув накидку из розового шелка, она приблизилась и вложила свою ладонь в его протянутую руку. Прикосновение вызвало у нее озноб, и это напугало ее. Все пошло совсем не так, как себе вообразила Агнес. Она приготовилась играть роль ангела, готового прийти на помощь, великодушной доброй феи, намеревающейся оказать благодеяние — из жалости и сострадания согласиться простить несчастного калеку, а вместо этого она обнаружила, что испытываемые ею чувства очень похожи на те, которые овладели ею в первую их встречу. Лишившись ног, этот дьявол остался таким же притягательным, как и раньше! Может быть, даже в еще большей степени! Его коротко подстриженные вьющиеся волосы, жесткие, как конская грива, прекрасно сочетались с округлившимся лицом, кожа которого вновь приняла свой обычный оттенок меди и бронзового загара.

Почувствовав, что почва уходит из-под ног, она попыталась осторожно выдернуть свою руку, но Гийом крепко ее держал.

— Агнес!.. В письме я просил вашего прощения. Вы приехали, чтобы меня простить?

— Иначе меня бы здесь не было. Кроме того… я тоже хотела просить вас…

— Не говорите больше ничего!.. В противном случае мы никогда не закончим, — прервал он ее, улыбнувшись, потом вдруг серьезно спросил: — Хотите ли вы, чтобы мы попытались вместе заново построить наш брак? Мне кажется, что если мы запасемся терпением… и нежностью, то сможем этого добиться…

Неожиданно туман прекрасных чувств, который окутал молодую женщину, рассеялся. Снова ревность проснулась в ней, и она бросила раздраженно:

— Терпением? Нежностью? Какой пылкий брак мы собираемся воссоздать?.. У вас короткая память, Гийом, или же слово «любовь» вас пугает, когда речь идет обо мне?

— Верите вы или нет, но я никогда не переставал любить вас, — тихо ответил помрачневший Гийом. — Вы и дети уже давно стали частью меня.

— Но ведь это другой вы отдали то, что, я полагала, должно принадлежать только мне. Теперь не говорите, что вы любите меня!

Устало вздохнув, Тремэн отпустил ее руку и отвернулся:

— Вы можете верить или не верить в это, но у меня нет другого средства убедить вас. Я только добавлю, что дама, о которой вы говорите, уехала…