— А мне что до этого? Она плохо с нами поступила, и вы сами об этом знаете! Так почему же мы теперь должны о ней заботиться?

— Возможно, она в самом деле плохо обходилась с Адель, хотя в последнее время я начинаю в этом сомневаться. Но с тобой — никогда! Она оставила тебе в наследство дом наших предков! Может быть, теперь, когда ты кое-чего достиг в жизни, ты, наконец, найдешь время позаботиться о ней?

— У меня нет на это средств. Но если вы возьмете на себя заботу о ней, не буду вам мешать. Вы достаточно богаты, да и потом — она ведь ваша тетка!

Гийом хотел резко ему ответить, но пекарь Луи Кантен, проходящий мимо них в этот момент со своими сыновьями, услышал окончание фразы и без труда догадался, о чем шла речь:

— Это не его дело, Адриан! Поверь мне, ты неправильно распределил обязанности. Мать — это святое, и все заботы о ней лежат на твоих плечах. По правде говоря, ее трудно назвать порядочной женщиной, но я точно знаю, что она всегда была хорошей матерью… даже если тебе с твоею сестрой удалось убедить Гийома в обратном…

— А ты чего вмешиваешься… гражданин? — сквозь зубы проворчал тот. — Теперь это дело всей нации — заниматься стариками. И наилучший способ найти для этого деньги — заставить раскошелиться богатых. Прекрасная мысль, кстати! А так как один такой Крез стоит сейчас перед нами, то я хочу предложить ему взять на себя обязанность позаботиться обо всех неимущих в наших краях. Да… надо бы обсудить это кое с кем. Кажется, это неплохая идея…

Искра гнева сверкнула в темных глазах Тремэна, и он схватил Адриана за широкие отвороты его модной курточки:

— Послушай меня внимательно, лицемерная тварь! Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-нибудь указывал мне, как я должен поступать по отношению к беднякам, но если ты сам не станешь помогать своей матери…

В мощных руках Тремэна Адриан задрыгал ногами и завизжал как резаный поросенок. Старый Кантен и его сын Мишель поспешили вмешаться.

— Оставь его, Гийом, — посоветовал старик. — Ты же видишь, он совершенно пьян. Какой от него прок? К тому же он и так не на многое способен даже со всеми этими выкрутасами. Достаточно с него городского совета…

Адриан, почувствовав под ногами твердую почву, поспешил поскорее убраться восвояси, изрыгая на ходу бессвязные угрозы, не забыв, правда, захватить с собой бутыль сидра со стола муниципального буфета.

— Приглашаем вас к нашему столу, Гийом, — предложил старый пекарь. — Нам всем было бы приятно разделить с вами компанию.

Гийом не стал противиться. Ему нравились члены семейства Кантенов, которые вместе с другими — с такими, как семьи Бода и Косселена, — были, казалось, хранителями достоинства, спокойствия и приличий Сен-Васта перед лицом бредовых лозунгов и фанфаронства клики одержимых. Под крышей их дома Гийом чувствовал себя защищенным, и потому он старался продлить эти ощущения, прекрасно понимая, что по возвращении домой ему предстоит противостоять дурному настроению Агнес, для которой этот праздник — День Республики — явился своего рода личным оскорблением.

Он нашел Агнес в ее комнате, где она, сидя у окна, читала волшебные сказки маленькой Элизабет, уютно устроившейся у нее на коленях. Именно малышка первой увидела его и, тут же забыв про приключения своего любимого кота в сапогах, выскользнула из рук матери, чтобы броситься в объятия отца.

— А вот и мой папочка! — радостно закричала она. — Мой папочка пришел!

Переполненная внезапно нахлынувшей любовью к нему, она затопала ножками, требуя, чтобы он взял ее на руки. Разумеется, он не в силах был устоять перед этим сияющим личиком и распахнутыми навстречу его поцелуям глазами. Он поднял ее и усадил к себе на плечи, а она обхватила своими маленькими ручками его шею и глубоко вздохнула, успокоенная и счастливая. Оба теперь представляли собою прекрасную пару, достойную кисти художника, но суровый взгляд Агнес не смягчился при этом. Напротив, тучи в ее серых глазах, казалось, сгустились еще больше.

— Наконец-то вы изволили вернуться! — сухо сказала она.

Не желая принимать ее игру, он попытался с юмором отнестись к ее словам:

— Наконец? Это что, упрек? Можно подумать, что вы без меня скучали.

— И тем не менее, — бросила она с едва скрываемым раздражением, — мне всегда недостает вас, когда вы в отъезде. А если я ничего не говорю при этом, это не значит, что мне это безразлично! Просто я понимаю, что у вас очень много дел! Да и потом, вы не тот человек, чтобы курсировать по кругу между домом и конюшней. Но как вы могли решиться показаться на этом ужасном празднике?!

— Ужасном? Почему вы так говорите! Разве вы там были? Торжественная месса перед алтарем во славу Родины на свежем воздухе, а точнее, на свежем ветру, при стечении всего народа… Я не вижу в этом ничего ужасного…

— А я вижу! И я не знаю другого алтаря, кроме как во имя Бога, а эта Родина, откуда всеми силами пытаются выжить короля, ничего не стоит. Насколько я знаю, мы не греки и не римляне — зачем нам республика? Тем более что эти избранники народа, которые лезут изо всех щелей, буквально как сорняки, даже не умеют скрыть своего желания дорваться до власти… Держу пари, что из наших там никого не было?

— А кого вы называете «нашими»?

— Разумеется, людей благородного происхождения!

Тяжкий вздох вырвался из груди Гийома. С тех пор как революция охватила мало-помалу всю страну, раздражение его жены возрастало все больше, разбудив в ней своего рода чувство кастового превосходства, странную необходимость постоянно подчеркивать свое аристократическое происхождение.

— Меня, таким образом, вы к ним не относите. По вашему разумению, я — не «ваш». И дети, разумеется, — тоже.

— Не говорите глупостей, Гийом! Возможно, вы не являетесь таким по рождению, но вы — мой муж! А что касается детей, то о них не нужно и говорить! Я происхожу из старого дворянского рода, и они имеют полное право присоединить мое имя к вашему!

Опасные искры вспыхнули в глазах Гийома. Осторожно, как только мог, он расцепил крепкие объятия своей дочурки, сомкнутые вокруг его шеи, нежно поцеловал ее в щечку и, подойдя к двери, позвал Белину, которая несла дозор около двери в коридоре, и передал ей малышку, несмотря на ее протесты.

— Немного попозже мы пойдем с тобой прогуляться! — пообещал он, чтобы восстановить спокойствие. — А теперь нам с твоей мамой надо поговорить.

После их ухода он раздраженно закрыл дверь, хлопнув створками с такой силой, что Агнес, посчитавшая себя победительницей на поле брани и перелистывавшая страницы книги Шарля Перро, вздрогнула от неожиданности. Лицо Гийома, искаженное гневом, навело ее на мысль, что события разворачиваются совсем не так, как ей казалось. Но она не успела и рта открыть. Он тут же пошел в атаку:

— Давайте договоримся, мадам Тремэн, раз и навсегда! Мои дети будут носить мое имя, я не потерплю, если к нему будет добавлено еще что-нибудь!

— Но это по меньшей мере странно! Даже если вы и не видите в этой частице, которая добавляется к имени и свидетельствует о дворянском происхождении, ничего, кроме тщеславной забавы, то это еще ничего не значит! Если это поможет им впоследствии продвинуться в обществе…

— В обществе? — взорвался Гийом, злобно рассмеявшись. — В каком, скажите, пожалуйста? В таком, как общество ваших предков? В том самом старом обществе, которое рассыпается у нас на глазах? Если события будут и дальше так разворачиваться, то однажды может случиться так, что ваша частица не облегчит, а затруднит им продвижение в обществе!

— А вы настолько уверены, что этот бардак, который устроили какие-то босяки, будет длиться вечно?

— Разумеется, нет! Но остается всего лишь узнать, что будет после этого. А пока скажите-ка мне на милость, какое имя вы бы хотели присоединить к тому, которое я унаследовал от отца и передал своим детям? Надеюсь по крайней мере, что это не имя де Нервиля?

— А почему бы и нет? Оно одно из самых древних в стране, и потом — это же и мое имя!