основательно заключить, что чувства не представляют такого

прочного основания, на котором можно построить всю науку

(поскольку они подлежат сомнению), и что достоверность зависит от

других, более надежных принципов. Чтобы продолжить поиски этих

принципов, он, во-вторых, подвергает внимательному рассмотрению

все общие понятия (universalia), каковы: телесная природа вообще, ее

протяжение, форма, величина и т.д., а также и все математические

истины. Хотя эти понятия казались ему более достоверными, чем те, которые он получил посредством чувств, однако он и здесь нашел

основание усомниться в них, потому что случилось, что эти понятия

вводили в заблуждение других, а главным же образом потому, что в

его уме запечатлелось старое воззрение, согласно которому

существует всемогущий бог, который сотворил его таким, каков он

есть, и который поэтому, может быть, устроил так, что он

заблуждается даже в том, что ему представ-

1

86

ляется яснее всего. Таким образом, все было подвергнуто Декартом

сомнению.

О

ткрытие основы всякого знания. Чтобы найти истинные принципы

наук, Декарт исследовал дальше, можно ли все, что способно стать

объектом его мысли, подвергнуть сомнению, чтобы таким образом

открыть, не останется ли, наконец, чего-нибудь, в чем он никогда

еще не сомневался. Если бы он в процессе этих сомнений нашел что-

нибудь такое, что не может быть уже подвергнуто сомнению ни

согласно вышеизложенному, ни каким-либо иным образом, то он с

основанием мог бы заключить, что это могло служить ему

фундаментом, на котором он мог бы построить все свое познание.

Хотя, казалось, он сомневался уже во всем, поскольку подверг

сомнению как почерпнутое из чувств, так и познанное только

разумом, однако оставалось рассмотреть еще один объект, а именно: личность самого сомневающегося. Не в том смысле, что эта личность

обладает головой, руками и прочими членами, в чем он уже

усомнился, но поскольку она именно сомневалась, мыслила и пр.

После внимательного рассмотрения он заметил, что в этом он не

может уже сомневаться ни по одному из прежних оснований. Ибо, мыслит ли он во сне или наяву, во всяком случае он мыслит и

существует; и, если бы даже другие и он сам заблуждались в других

вещах, тем не менее они, заблуждаясь, существовали бы. Он не мог

уже предположить творца своей природы столь коварным, чтобы он

мог обманывать его и в этом; ибо мы должны допускать

существование мыслящего, даже когда он заблуждается. Наконец, каково бы ни было основание для сомнения, оно в то же время не

может не дать уверенности в существовании сомневающегося. Более

того: чем больше приводится оснований для сомнения, тем больше

аргументов, убеждающих его в своем существовании. Итак, куда бы

Декарт ни обратился со своими сомнениями, он видел себя, наконец, вынужденным воскликнуть: «Я сомневаюсь, я мыслю, следовательно, я существую».

О

ткрытием этой истины Декарт нашел одновременно и основание всех

наук, меру и правило для всех других истин, именно: все, что

представляется столь же ясно и отчетливо, как это первое

положение, истинно.

И

з предыдущего вполне очевидно, что не может быть никакого

другого основания для наук, кроме этого, так

1

87

как во всем прочем можно легко сомневаться, в этом же — ни в коем

случае. Относительно этого основного положения, однако, следует

заметить, что утверждение: «я сомневаюсь, я мыслю, следовательно, существую», не представляет собой умозаключения с опущенной

верхней посылкой. Ибо, если бы это было умозаключение, его

посылки должны были бы быть яснее и очевиднее самого

заключения: «я существую», и, следовательно, это «я существую» не

было бы первым основанием всякого познания. Равным образом оно

не могло бы быть достоверным заключением, так как его истинность

зависела бы от предыдущих общих понятий, которые автор уже

подверг сомнению. Таким образом, это «я мыслю, следовательно

существую» есть единственное в своем роде суждение (unica propositio), равнозначное следующему: «я есть мыслящий».

К

роме того, чтобы предупредить возможную путаницу, надо знать

(ибо это также должно быть познано ясно и отчетливо), чем мы

являемся. Если это познано ясно и отчетливо, то мы не будем уже

смешивать нашего существования с другим. Итак, чтобы вывести все

это из предыдущего, наш автор продолжает следующим образом.

О

н припоминает все, что он раньше думал о себе: что его душа есть

нечто тонкое, распространенное подобно ветру, огню или эфиру в

более грубых частях его тела; что его тело ему более известно, чем

душа, и воспринимается отчетливее и яснее. Теперь он находит, что

все это, очевидно, противоречит тому, что он только что познал с

достоверностью: ибо он мог сомневаться в своем теле, но не в своей

сущности, поскольку он мыслил. Более того, поскольку он не

воспринимал тела ни ясно, ни отчетливо, то согласно предписанию

своего метода он должен был отвергнуть его как ложное. Затем, принимая во внимание то, что он уже установил относительно себя, он не мог считать все телесное принадлежащим его. сущности, и он

продолжал исследовать, что же именно относится к его сущности

таким образом, чтобы в этом уже нельзя было сомневаться и должно

было вывести отсюда свое существование. И он установил

следующее: он хотел обеспечить себя от обмана; он желал понять

многое; он сомневался во всем, чего не мог ясно понять; до сих пор

он утверждал, что существует только одна истина; все остальное

он отрицал и отвергал, как ложное; многое

1

88

он — представлял в воображении даже против своей воли; наконец, многое он воспринимал так, будто это исходит от чувств. Из

каждого из этих положений он мог вывести свое существование с

равной убедительностью, ни в одном из них нельзя было

сомневаться, и, наконец, все эти истины могли быть мыслимы под

одним атрибутом. Отсюда следовало, что все они верны и относятся

к его природе. Поэтому, говоря: «я мыслю», он имел в виду все

модусы мышления, а именно: сомнение, понимание, утверждение и

отрицание, хотение и нехотение, воображение и восприятие, как

виды мышления.

З

десь прежде всего надо заметить то, что особенно полезно для

последующего, когда речь будет идти о различии между телом и

душой, а именно: 1) что эти модусы мышления могут быть познаны

ясно и отчетливо независимо от всего остального, еще

сомнительного; 2) что ясное и отчетливое понятие, которое мы

имеем о них, становится темным и спутанным, если к этим

состояниям прибавить нечто еще сомнительное.

О

свобождение от всех сомнений. Чтобы достигнуть достоверности во

всем, что он подверг сомнению, и устранить всякое сомнение, Декарт продолжает исследовать природу совершеннейшего

существа, чтобы убедиться в его существовании. Ибо, если бы

удалось установить, что это совершеннейшее существо существует, что его мощью все создано и поддерживается и что его природе

противен обман, тогда будет устранено основание сомнения, возникшее из того, что автор не знал причины своего собственного

бытия. Именно тогда он узнает, что способность различать истину от