называется также и тот, кто ставит других ниже, чем того требует

справедливость, а потому в этом смысле самомнение должно быть

определено

5

66

к

ак удовольствие, возникшее вследствие ложного мнения, именно

вследствие того, что человек считает себя выше других.

Самоунижение же, противоположное такому самомнению, должно

было бы быть определено как неудовольствие, возникшее из

ложного мнения, именно из того, что человек уверен, будто он ниже

других. Признав это, мы легко поймем, что человек, объятый

самомнением, необходимо бывает завистлив (см. сх. т. 55, ч. III) и

всего более ненавидит тех, кого всего более хвалят за их

добродетель; что его ненависть к ним не легко победить любовью и

благодеянием (см. сх. т. 41, ч. III) и что он находит удовольствие

только в присутствии тех, которые льстят его бессильному духу и из

глупого делают безумным. Хотя самоунижение и противоположно

самомнению, однако самоуниженный весьма близок к объятому

самомнением. Ибо так как его неудовольствие возникает вследствие

того, что он судит о своем бессилии по способности или добродетели

других, то его неудовольствие, следовательно, ослабится, т.е. он

будет чувствовать удовольствие, если его воображение будет занято

созерцанием чужих недостатков; отсюда родилась известная

пословица: «Несчастному утешение иметь товарищей по несчастью».

И, наоборот, он будет чувствовать тем большее неудовольствие, чем

более будет чувствовать себя ниже других. Отсюда происходит то, что никто не бывает так склонен к зависти, как люди

самоуниженные, что они стремятся подмечать поступки людей более

для того, чтобы злословить их, чем для того, чтобы исправлять, и, наконец, что они хвалят только самоунижение и гордятся им, однако

таким образом, чтобы тем не менее казаться самоуниженными. И все

это вытекает из означенного аффекта с той же необходимостью, как

из природы треугольника следует, что три угла его равны двум

прямым; и я уже сказал, что я называю эти и подобные им аффекты

дурными только в рассуждении одной человеческой пользы. Но

законы природы обнимают собой общий естественный порядок, часть которого составляет человек; это я заметил здесь мимоходом, чтобы кто-либо не подумал, будто я хотел рассказывать здесь о

пороках и нелепых поступках людей, а не показывать природу и

свойства вещей. Ибо, как я сказал в предисловии к третьей части, я

рассматриваю человеческие аффекты и их свойства точно так же, как

и прочие естественные вещи. И, конечно, человеческие

5

67

аффекты показывают если не человеческое могущество и искусство, то могущество и искусство природы не менее, чем многое другое, что привлекает наше внимание и в созерцании чего мы находим

удовольствие.

О

днако продолжаю излагать относительно аффектов то, что приносит

людям пользу и что причиняет им вред.

Теорема 58.

Г

ордость ( gloria) не противна разуму, но может возникать из него.

Д

оказательство. Это ясно из 30 опр. аффектов и из определения

честного, которое смотри в сх. 1 т. 37 этой части.

С

холия. Гордость, называемая пустой, есть самодовольство, находящее себе поддержку единственно в высоком мнении черни, и

когда последнее уничтожается, то уничтожается и самое

самодовольство, т.е. (по сх. т. 52) то высшее благо, которое каждый

любит. Отсюда происходит, что, кто гордится мнением черни, тот

ежедневно беспокоится, старается и хлопочет сохранить свою

репутацию. Чернь ведь изменчива и непостоянна, и потому если

репутации не поддерживать, то она скоро уничтожается. Мало того, так как все стремятся стяжать себе одобрение толпы, то каждый

легко подрывает репутацию другого, а отсюда, так как дело идет о

том, что считается самым высшим благом, возрождается непомерное

желание каким бы то ни было образом подавить друг друга, и тот, кто, наконец, выходит победителем, более гордится тем, что он

повредил другому, чем тем, что принес пользу себе. Поэтому-то

такая гордость или самодовольство на самом деле пусты, так как суть

ничто.

К

акие замечания должно сделать о стыде, это легко можно заключить

из того, что мы сказали о сострадании и раскаянии. К этому

прибавлю только, что как сострадание, точно так же и стыд, хотя и

не составляют добродетели, тем не менее хороши, поскольку они

показывают, что человеку, который стыдится, присуще желание

жить честно, точно так же как боль называется хорошей, поскольку

она показывает, что поврежденная часть еще не загнила. Поэтому, хотя человек, который стыдится какого-либо поступка и

подвергается в действительности неудоволь-

5

68

ствию, однако он совершеннее бесстыдного, не имеющего никакого

желания жить честно.

В

от что я хотел заметить касательно аффектов удовольствия и

неудовольствия. Что касается до желаний, то они бывают, конечно, хороши или дурны сообразно с тем, возникают ли они из хороших

аффектов или дурных. Но в действительности (как это легко можно

заключить из сказанного нами в сх. т. 44), поскольку они

зарождаются в нас из аффектов, составляющих состояния пассивные, все они слепы и не приносили бы никакой пользы, если бы люди

легко могли достигать того, чтобы жить по одному только

предписанию разума, как я в немногих словах покажу.

Теорема 59.

К

о всем действиям, к которым мы определяемся каким-либо

аффектом, составляющим состояние пассивное, независимо от

него мы можем определяться также и разумом.

Д

оказательство. Действовать по разуму (по т. 3 и опр. 2, ч. III) есть не

что иное, как делать то, что вытекает из необходимости нашей

природы, рассматриваемой в себе самой. Неудовольствие же (по

т. 41) дурно постольку, поскольку оно уменьшает или ограничивает

эту способность. Следовательно, из этого аффекта мы не можем

определяться ни к какому действию, которого не могли бы сделать, руководствуясь разумом. Далее, удовольствие бывает дурно лишь

постольку, поскольку оно препятствует человеку быть способным к

действию (по т. 41 и т. 43). А потому и в этом отношении мы также

не можем определяться ни к какому действию, которого не могли бы

совершить, руководствуясь разумом. Наконец, поскольку

удовольствие бывает хорошо, постольку оно бывает согласно с

разумом (ибо оно состоит в том, что способность человека к

действию увеличивается или поддерживается) и составляет

состояние пассивное лишь постольку, поскольку способность

человека к действию не увеличивается до того, чтобы он мог

адекватно представлять себя и свои действия (по т. 3, ч. III с ее сх.).

Поэтому если бы человек, подверженный удовольствию, был

приведен к такому совершенству, что стал бы адекватно

представлять себя самого и свои действия, то он сделался бы еще

способнее к тем

5

69

действиям, к которым он способен уже вследствие того, что

определяется аффектами, составляющими состояния пассивные. Но

все аффекты относятся к удовольствию, неудовольствию или

желанию (см. объясн. 4 опр. аффектов), а желание (по 1 опр.

аффектов) есть не что иное, как самое стремление действовать.

Следовательно, ко всем действиям, к которым мы определяемся

вследствие какого-либо аффекта, составляющего состояние

пассивное, мы можем и независимо от него приводиться одним