перед кем-либо ряд разрозненных слов, то он удерживает их с

гораздо большим трудом, чем если я произнесу те же слова в форме

рассказа. Укрепляется память и без помощи разума, а именно той

силой, которой каждая единичная телесная вещь воздействует на

воображение или на так называемое общее чувство. Я говорю

единичная, ибо на воображение воздействует только единичное.

Например, если кто-нибудь прочтет только одну любовную историю, то превосходно удержит ее в памяти, пока не прочтет нескольких

других такого же рода, потому что тогда она одна жива в

воображении; но если их несколько одного и того же рода, то мы

воображаем сразу их все, и они легко смешиваются. Я говорю также

телесная, ибо на воображение воздействуют одни только тела. Итак, если память укрепляется и разумом и без разума, то отсюда вытекает, что она есть нечто, отличное от разума, и что у разума, рассматриваемого в самом себе, нет никакой памяти и нет забвения.

Что же такое тогда будет память? Не что иное, как ощущение

мозговых впечатлений вместе с мыслью об определенной

длительности * ощущения, как это показывает и воспоминание.

Действительно, тогда душа мыслит о том ощущении, но без

непрерывной длительности; и таким образом идея этого ощущения

не

__________________

*

Если же длительность неопределенна, то память об этой вещи

несовершенна, как это каждому очевидно от природы. Действительно, часто мы, чтобы лучше поверить кому-либо в том, что он говорит, спрашиваем, когда и где это случилось. Хотя и сами идеи имеют свою

длительность в духе, однако, привыкнув определять длительность

посредством некоторой меры движения, — что происходит также и

посредством воображения, — мы до сих пор не наблюдаем никакой

памяти, которая принадлежала бы к чистому сознанию.

3

48

есть сама длительность ощущения, не есть сама память. А могут ли

сами идеи быть подвержены некоему извращению (corruptio), мы

увидим в Философии.

И

если это кому-либо покажется весьма нелепым, то для нашей цели

будет достаточно, чтобы он подумал о том, что чем вещь единичнее, тем легче она удерживается в памяти, как это явствует из только что

приведенного примера любовной истории. Далее, чем вещь

понятнее, тем она также легче удерживается. Поэтому мы не сможем

не удержать вещь наиболее единичную и доступную пониманию.

И

так, мы установили различие между истинной идеей и остальными

восприятиями и показали, что идеи фиктивные, ложные и прочие

имеют свое начало в воображении, т.е. в некоторых случайных и, так

сказать, разрозненных ощущениях, которые не возникают от самой

мощи духа, но от внешних причин, сообразно с тем, как тело, во сне

или бодрствуя, получает различные движения. Или, если угодно, понимай здесь под воображением что хочешь, только бы это было

нечто, отличное от разума, и такое, отчего душа находилась бы в

состоянии пассивности. Ибо безразлично, что здесь понимается, раз

мы знаем, что оно есть нечто неопределенное и такое, отчего душа

является пассивной, и вместе с тем знаем, как при помощи разума

освободиться от него. Поэтому пусть также никто не удивляется, что

я здесь пока не доказываю ни существования тела, ни других

необходимых вещей и все же говорю о воображении, о теле и его

устройстве. Действительно, как я сказал, безразлично, что я под этим

понимаю, раз я знаю, что это нечто неопределенное и т.д.

И

стинная же идея, как мы показали, проста или сложена из простых

идей и показывает, каким образом или почему что-либо есть или

произошло и что ее объективные действия в душе происходят в

соответствии с формальной сущностью самого объекта; это то же

самое, что говорили древние, именно, что истинная наука идет от

причины к действиям; только древние, насколько я знаю, никогда не

представляли, как мы здесь, душу, действующей по известным

законам и как бы некиим духовным автоматом.

О

тсюда, насколько это было возможно вначале, мы приобрели знание

нашего разума и такую норму истинной идеи, что уже не боимся

смешать истинное с ложным или фиктивным, и мы не будем

удивляться, что мы понимаем

3

49

некоторые вещи, никоим образом не подверженные воображению, а

что другие вещи присутствуют в воображении, будучи совершенно

противны разуму, иные же, наконец, согласуются с разумом. Ведь

мы знаем, что те действия, из которых возникает воображение, происходят по другим законам, совершенно отличным от законов

разума, и что душа в том, что относится к воображению, находится

лишь в состоянии пассивности. Из этого также очевидно, как легко

могут впасть в большие заблуждения те, кто не различает тщательно

между воображением и пониманием. К ним относится, например, что

протяжение должно находиться в определенном месте, должно быть

конечным, что его части реально различаются между собой, что оно

есть первое и единственное основание всех вещей и в одно время

занимает большее пространство, чем в другое, и многое еще такого

же рода, что все решительно противно истине, как мы покажем в

своем месте.

Д

алее, так как слова составляют часть воображения, т.е. так как мы

создаем фикции многих понятий в зависимости от того, как они

беспорядочно складываются в памяти в результате какого-либо

расположения тела, то нельзя сомневаться, что и слова, так же как и

воображение, могут быть причиной многих больших заблуждений, если мы не будем их тщательно остерегаться. К тому же они

установлены по произволу и пониманию толпы; так что они —

только знаки вещей, как последние существуют в воображении, а не

в разуме; это ясно видно из того, что всем вещам, которые

существуют только в разуме, а не в воображении, часто давали

отрицательные имена, как то: бестелесное, бесконечное и т.д.; и

притом многие вещи, которые на самом деле положительны, выражают отрицательным и обратным образом, как то: несотворенное, независимое, бесконечное, бессмертное и т.д.

Возникает это потому, что их противоположности мы гораздо легче

представляем себе; поэтому они раньше попали на глаза первым

людям и приобрели положительные имена. Многое мы утверждаем и

отрицаем потому, что ото утверждение и отрицание допускает

природа слов, а не природа вещей; поэтому, пренебрегши последней, мы часто принимали бы нечто ложное за истинное.

И

збегнем, кроме того, другой важной причины неясностей, которая

вызывает то, что разум не обращается к самому себе: именно, когда

мы не различаем между вооб-

3

50

ражением (imaginatio) и пониманием (intellectio), то мы считаем

более ясным для себя то, что легче воображаем, и думаем, что

понимаем то, что воображаем. Оттого мы рассматриваем раньше то, что должно быть рассмотрено позже, и так извращается истинный

порядок продвижения и ни о чем не достигается правильного вывода.Д

алее, чтобы перейти, наконец, ко второй части этого метода *, я

укажу сперва нашу цель в этом методе, а затем средства для ее

достижения. Итак, цель в том, чтобы иметь ясные и отчетливые идеи, т.е. такие, которые возникли из чистого разума, а не из случайных

движений тела. Затем, чтобы все идеи были сведены к одной, мы

постараемся связать и расположить их таким образом, чтобы наш

дух, насколько для него возможно, объективно передавал то, что

существует формально в природе, в ее целом и в ее частях.

Ч

то касается первого, то, как мы уже сказали, для нашей конечной