И велено ему было пойти в место возвышенное. И еще мало было повелеть патриарху ради свершения столь великого дела во имя Господне пойти в место возвышенное: там надо взобраться на гору, то есть, иными словами, оставить, по влечению веры, дела земные и обратиться к вышним.

Путь Авраама

4. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего и наколол дров для всесожжения. Он взял с собою сына Исаака и двоих из отроков своих и достиг места, указанного ему Господом, на третий день. Авраам встал утром. Может быть, это упоминание об утре в Писании свидетельствует о том, что предбудущий рассвет уже забрезжил в его душе. Он оседлал своего осла, приготовил дрова и взял своего сына. Он не размышлял, не хитрил, ни с кем не советовался, но без промедления отправился в путь.

Он достиг места, назначенного ему Богом, на третий день. Пока что я обойду молчанием таинственный смысл упоминания о третьем дне и воздам должное мудрой проницательности Того, кто искушал. Поблизости гор не было, а между тем всему было назначено произойти на вершинах; и путь к ним занял три дня; а тревожные мысли осаждали, а отцовская нежность надрывала душу. И все это время, время ожидания, отец мог непрерывно видеть сына, с ним разделял трапезу; и все эти ночи ребенок прижимался к отцу, спал у него на груди, покоился у его сердца. Смотрите: вот она, вершина испытания.

Третий день всегда чреват тайной. Народ, исшедший из Египта, на третий день принес жертву Богу, на третий день очистился. И воскресение Господне случилось на третий день. И многие другие таинственные дела вершились в день третий…

По мере восхождения к власти Константина отношение к Церкви менялось, и когда он наконец стал полновластным владыкой Империи, Церковь после двух веков преследований была признана в правах, а затем стала блюстительницей государственной религии. Император, озабоченный восстановлением единства и укреплением государства на новых основаниях, сообразил, сколь полезным союзником в этом деле может оказаться христианство. Перемена была настолько разительной, что многим современникам грезилось установление Царства Божия на земле.

На самом деле все обстояло далеко не так радужно. Разрешенной Церкви выпало теперь «испытание не менее грозное, чем гонения, — тягостная опека государства». Видные деятели Церкви незамедлительно почувствовали угрозу и воспротивились преемникам Константина. Понять их нетрудно, если припомнить, что вселенский Никейский собор был созван мановением императора, а не папы, и проходил у него во дворце. Сам кесарь говорил вступительную речь (как если бы Джон Кеннеди или Шарль де Голль открывали Ватиканский собор). К тому же император еще даже не был крещен.

Политическое вмешательство в дела Церкви серьезнейшим образом угрожало ортодоксии. Императоры, попавшие под влияние придворных епископов, брались законодательствовать в богословии, как в политике. «В один прекрасный день Церковь проснется арианской», — замечал трезвый Иероним. На высоте положения оказались епископы, подобные Афанасию и Иларию. Их сопротивление не сломили ни козни, ни ссылки. Уступить в конце концов пришлось Империи.

В четвертом веке великие учители Церкви продолжали бороться против несметных ересей и восполнять урон, наносимый Церкви. И жизнью своей и сочинениями трое каппадокийцев опровергали заблуждения. Когда Григорий Назианзин стал константинопольским епископом, сторонников церковной ортодоксии оставалась буквально горстка. Православие и единство возобладали лишь благодаря усилиям святых Отцов Церкви.

Во второй половине столетия настал, как выражаются историки, золотой век патристики, эпоха идейного расцвета Церкви. Главнейшие пастыри и богословы христианской древности как на Востоке, так и на Западе, созревшие в школах языческой культуры, поставили античную мысль на службу Евангелию.

«Отцам IV — начала V в. в. принадлежит драгоценнейшая заслуга соединения наследия античности, еще не вполне затронутого распадом, с христианской духовностью, достигшей подлинной зрелости», — пишет А. Марру (Н. Marrou).

По большей части они крестились в зрелом возрасте, хотя и происходили из христианских семей. После учебы им доводилось подвизаться на мирском поприще. Все греческие отцы проходили своеобразную выучку (новициат) у отцов–пустынников и возвращались к ним же. Они следовали своему духовному призванию и становились сначала священниками, потом епископами. Великими епископами славен этот век.

Христианское образование предполагало наставления в вере (катехезы) и проповеди. Дабы прояснять сознание и укреплять нравы, Святые отцы, чей ум формировался в светских школах, решительно вступали в богословские споры. Они укрепляли веру, поставив ей на службу философскую культуру, и действовали отнюдь не в избранном кругу, а в гуще своего народа, среди людей бедных и смиренных. В союз с властителями и богачами они никогда не вступали, но, постоянно напоминая им о великих началах справедливости и уважения к человеку, закладывали основы христианского правопорядка.

Отцы обогатили Церковь всеми сокровищами греческой мысли. Их деятельность и их творения открывают новую эру и начинают историю христианской цивилизации.

(†373)

В христианской древности Александрия выдвинула череду замечательных людей. Своей культурой, деятельностью, святостью они заслужили нашу память. В III в. она дала Климента и Оригена: они‑то и создали здешнюю школу мысли, заложили основы знаменитой александрийской богословской традиции.

Афанасий явился в одном из позднейших поколений. Еще в детстве ему довелось узнать гонения, однако это не поколебало его, закалило характер и воспитало в нем непримиримость, которую противники постоянно ставили ему в вину. С несгибаемостью мученика он защищал православие, утвержденное на Никейском соборе. Вся его жизнь была борьбой с арианской ересью, отрицавшей божественность Христа.

МУЖ ЦЕРКВИ

Будущий александрийский епископ был, в отличие от каппадокийцев, не учителем, а истым церковным человеком. «Он уделял занятиям мало времени, — пишет Григорий Богослов, — ровно столько, чтоб не прослыть невеждой».

Мы ничего не знаем ни о его воспитании, ни об учителях, ни о научных занятиях. Сам он сообщает, что первые его наставники погибли во время гонений. Стало быть, они были христианами. Афанасия сформировала Церковь; с нею связаны все его достижения, она была его жизненной средой, его родиной, его семьей. Он выступал на ее защиту бестрепетно — так сын защищает свою мать.

В Афанасии больше чувствуется египтянин, нежели грек. Ему привычней было изъясняться и писать по–коптски. Сам из простонародья, о чем свидетельствует его живой, уличный язык, для бедных он был своим человеком и в случае надобности умел управляться с толпой. Народ оставался верен своему трибуну, община его любила, и с простыми людьми у него не было трудностей; трудности создавал клир, богословские пререкания, политические треволнения. Подобно некоторым своим преемникам, он скорее напоминает христианского фараона, нежели церковного сановника или философа.

Это отчасти объясняет его особый пафос; натура несгибаемая и деятельная, он не пренебрегал ни уловками, ни шантажом, лишь бы обернуть дело на пользу ортодоксии. Иные времена, иные нравы! Впрочем, александрийские нравы всегда отличались некоторым своеобразием. География тоже кое‑что объясняет в людях. Неверно было бы судить Афанасия или Кирилла по нашим меркам.

В бытность диаконом Афанасий сопровождал своего епископа Александра на первый вселенский собор. И таким образом был свидетелем победы веры над ересью Ария. Вполне возможно, что в этой победе Афанасию принадлежала некая закулисная роль. Он был и остался неуклонным последователем никейских решений, а позднее даже почитал себя живым зерцалом ортодоксии, что осложняло и ожесточало многие конфликты.

Епископ Александр умер в 328 г., признав Афанасия своим достойнейшим преемником. Избрание, однако, прошло не без трудностей, как отмечает панегирист Афанасия Григорий Богослов: препятствием служила его молодость (ему было тридцать два года), цельность его характера, его резкая и непримиримая позиция в борьбе с арианством. Эта борьба стала содержанием всей его жизни, и в последующие сорок пять лет он выступал против арианства вначале в союзе со светскими властями, а затем, когда власть предала ортодоксию, то и против властей. Пять изгнаний не сломили его сопротивления и не ослабили его духа.