Сам Господь предписал нам в Евангелии не называть никого на земле нашим отцом, ибо имеем единого Отца, иже на небесех. Ученику, что упомянул о своем умершем отце, Он ответствовал: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Мф 8, 22). Ибо ученик говорил об умершем отце, а Отец уверовавших жив.

(† до 215)

Европейский путешественник, сойдя нынче на берег в александрийском порту, едва ли сумеет составить даже отдаленное представление о былом величии этой столицы, мировой ярмарки на перекрестке африканских и азиатских путей в центре Средиземноморья. Трудно вообразить себе эту толчею, это громадное скопление народа, все прибывавшего и во времена Птолемея, и в III–м веке, в эпоху Климента и Оригена.

Город отдал в распоряжение мыслителей несравненную библиотеку, а местный Музей стал университетом эллинизма. Изготовление папируса также помогало распространять философскую мысль. Население города большей частью состояло из торговцев и ремесленников, и тем не менее это был интеллектуальный центр, наследовавший изнеженным Афинам, способный затмить и самый Рим. Здесь сошлись все философы, наставники и учители веры. Александрия была мировым перекрестком идей и философских школ.

ХРИСТИАНСКАЯ АЛЕКСАНДРИЯ

Когда около 180 г. Климент появился здесь, в городе было уже десять епископов. Видимо, христианство вначале укоренилось среди евреев — они составляли около трети населения города и отличались духовной восприимчивостью, — а затем распространилось и в языческой среде. Аполлос, о котором идет речь в 1–ом послании к Коринфянам, был родом из Александрии.

В египетской столице, бок о бок с великой Церковью, обосновались гностические школы Валентина, Василида, Карпократа, чьи доктрины по существу или в частностях предопределили впоследствии европейский путь веры. Пантэн, несомненно прибывший из Сицилии, возглавлял, подобно Иустину, особую школу, она была похожа на христианский университет широтой охвата дисциплин и на тесную общину — ограниченным числом учеников, сплоченных вокруг учителя.

ИСКАНИЯ

Здесь завершились путешествия и искания Климента: он обрел учителя и свет истины. В свой черед он стал учителем. В христианские дидаскалии, как тогда называли школу, он принимал людей образованных и богатых, стремясь в процессе обучения слить воедино Евангелие и культуру. Христианство, исшедшее из семитской среды, обретало благодаря ему греческую закалку. Александрия стала на исходе II века колыбелью христианского эллинизма. Он был первым из тех, кто возвеличил Церковь.

У Климента было римское имя, возможно — имя хозяина, отпустившего его на волю. Родился он, вероятно, в Афинах около 150 г. в языческой семье. Получил хорошее образование. Очевидно, был причастен к таинствам Деметры Элевсинской, затем обратился в христианство. Обстоятельства его обращения неизвестны. Его могла пленить возвышенность и чистота евангельской морали. Вероятен и другой, более интеллектуальный мотив: христианское вероучение привлекло его как завершение греческой философии.

Обратившись, Климент отправился путешествовать и объездил южную Италию, Сирию и Палестину в поисках авторитетных наставников, прежде чем встретился в Александрии с вожделенным Пантэном. Он пребывал здесь до начала преследований Септимия Севера, до 202–203 гг. В изгнании продолжал служить Церкви и трудился над своими сочинениями. В сохранившемся послании Эусебия он упоминается как «счастливый пресвитер». Был ли он в самом деле священником? Историки продолжают об этом спорить. Он умер незадолго до 215 г., так и не вернувшись в Египет.

О жизни его известно мало, однако человек виден в его сочинениях явственно: здесь сказалось и обаяние его личности, и вера, и образованность. Последняя, впрочем, была разносторонней, но вряд ли достаточно глубокой. Он поражает своей восприимчивостью ко всему возвышенному и благородному. Евангельское одушевление не только не ослабило этой его способности, но помогло ей стать универсальной. По натуре энтузиаст, поэт и мистик, убедительный, красноречивый, проявлявший в некоторых случаях недюжинную интуицию, Климент пленяет своей свежестью, непосредственностью, чуткостью, своим неизменно живым воображением.

ЛИЧНОСТЬ

Ньюмен назвал притягательность Климента музыкальной. Этот александриец и в самом деле был по–человечески глубоко притягателен, легко и естественно становился центром общения, относился к ближнему с открытым сердцем, радостно и доверчиво. В противоположность Тертуллиану, он подкупает своей мягкой сдержанностью, чужд крайностей, об этом свидетельствует хотя бы его отношение к богатству и к браку.

Христа он видит в облике наставника, и этот облик, со всеми должными оговорками, весьма пристал ему самому. Он — прирожденный воспитатель, трезвый, наблюдательный, порою лукавый, знающий меру в наказании и обличении греха. Он не впадает в показное негодование, но мудро изобличает онтологическую и нравственную тщету чревоугодия, кокетства, роскошества, сребролюбия. Он неизменно стремится обращать, воспитывать, направлять людей к совершенству.

Климент — скорее учитель, нежели писатель. Его устная речь весьма отличается от письменной. Несмотря на весь свой блеск, Климент — писатель велеречив, туманен и усложнен, он нередко утомляет отсутствием внешней четкости, плана и метода. Но читатель, сумевший справиться со стилистическими помехами, откроет для себя христианского мудреца, наставника, чуждого всякому педантизму. Он «детоводительствует» нас, приобщая к тайне своей жизни и к своей пламенной вере. Постоянно находясь среди людей, этот философ привык мыслить конкретно и связывать наставления с жизнью. Философские проблемы интересовали его лишь в той мере, в какой открывали путь к преобразованию человека.

СОЧИНЕНИЯ

Сохранились три его главных произведения, которые образуют как бы трилогию: «Слово увещательное», «Педагог» и «Строматы». Они отражают последовательность его духовного пути, его обращения к совершенству.

Первое сочинение — его полное название «Слово увещательное ко грекам», обращено к читателю–язычнику и отличается отработанным слогом и слаженной композицией. Читается оно легко, привлекает изяществом, непринужденностью тона и неподдельным волнением. Хорошо понимая психологию александрийской среды, Климент проницательно угадывает в скептицизме тайную тревогу и тайное ожидание.

Книгу открывает Гимн Христу, ритмизованный, пластичный, исполненный проникновенного лиризма. Это новое песнопение по красоте превосходило все легендарные. «И сей потомок Давидов, Логос Господень, бывший прежде Давида, презрел лиру и кифару, их бездушные струны; но озвучил Духом Святым нашу вселенную и нашу землю, тело и душу человеческую. И волею Его тысяча голосов слилась в песнопении к Господу. И сам Он воспел славу Господню вместе с сим хором человеческим» (1, 5, 3).

Вслед за этим лирическим вступлением Климент обозревает дохристианские вероучения и установления, обнажая их слабость и недостойность. И все же философы почтенны в его глазах. Климент выводит на сцену Платона и задает ему вопросы. Платон отвечает цитатами из «Тимея» и как бы подсказывает дальнейший ход рассуждения. За философами идут поэты. В «Слове увещательном» повторяется мысль Иустина: сочинения Платона проясняются с помощью Писания. Но истину в полноте ее надо искать у пророков, которые обращались ко всем людям. Согласно Клименту, Писание стало книгой книг.

Книга заканчивается, подобно симфонии, вводной темой: единением человечества вокруг Христа.

Климент ведет речь о язычестве как человек, знакомый с ним изнутри; он, как впоследствии Августин в «Граде Божьем», и не думает осыпать его проклятиями. Он хочет не унизить противника, но помочь ему самому ощутить слабость язычества, пробраться сквозь туман, застилающий ему взор, к познанию Бога и восторженно возгласить словами Эсхила: «Славься, о свет!»

Такова эта книга, исполненная пыла и поэтичности, одушевленная стремлением не только просветить, но и задеть за живое, вызвать у язычников горячий ответный отклик: «Поспешим же мы, живые образы Логоса, любящие Бога и подобные ему. Поспешим же, о поторопимся и примем бремя Его и устремимся к нетленности» (12, 121, 1).