Зашелестело платье, распространился легкий запах «Джой», и Дэзи поспешно вышла из комнаты.

Филип проводил ее взглядом.

«Как молодо выглядит мама сегодня, – подумал он. – В мае она отметила свое пятидесятишестилетие, но на вид она гораздо моложе. У нее гибкая, почти девическая фигура, совсем нет морщин, и, поскольку она избегает солнца, цвет лица – безупречно английский. От нее так и веет свежестью, молодостью. Даже несколько седых прядок, пробивающихся сквозь черноту волос, не старят ее. Нечасто так бывает. Впрочем, Эмма тоже прекрасно выглядела до самого конца».

Филип допивал коньяк, когда в гостиную вернулась Дэзи.

– Джейсон кланяется, Пип, – сказала она. – Он согласен с тобой, что не стоит сразу же тащить Полу на ферму. Может, устроим лучше в субботу небольшой прием в ее честь. Ты как? Сможешь быть?

– Ну разумеется! Ни за что не упущу шанса повидаться со Стручком. Слушай, мама, давай-ка все же посмотрим балансовый отчет. Он у меня с собой, и мне хотелось бы…

– Ты же прекрасно знаешь, Филип, что в этом нет нужды, – перебила его Дэзи. – Я совершенно не разбираюсь в бизнесе, а ты мне постоянно подсовываешь эти бумаги.

– Мама, но в конце концов «Макгилл Корпорейшн» – это твоя компания.

– Глупости. Ты же знаешь, что она моя только по названию, а на самом деле хозяева вы с Полой. И я вам полностью и заранее во всем доверяю. Бабушка ведь тебя всему научила. Она совершенно полагалась на твои ум и деловое чутье. Вот и я тоже.

– Спасибо за доверие, ма, и все же прошу тебя взглянуть на эти бумаги. Позволь мне принести их. – С этими словами Филип вышел в холл и тут же вернулся с дипломатом.

Дэзи неохотно взяла бумаги и принялась их просматривать – впрочем, только чтобы сделать приятное сыну.

Филип исподтишка посматривал на мать. Как потрясающе она выглядит в этом шелковом платье! Какой необычный фиолетово-синий цвет, вроде глицинии у нее в саду. Он подчеркивает синеву ее глаз. Как и сапфиры на ее шее и в ушах – недавний подарок Джейсона, как мать пояснила за ужином. Право, везунчик этот Джейсон Рикардс.

Дэзи подняла голову и посмотрела на сына. Улыбнувшись, он передал ей еще одну пачку бумаг.

– Нет-нет, с меня довольно, – простонала Дэзи, сделав жалобную мину. – Ты же сам знаешь, в этом нет никакого смысла. Для меня это сплошная тарабарщина.

Филип только улыбнулся. Старая песня.

– Ладно, давай я тебе все объясню, – Филип подсел к ней на диван. На протяжении следующего получаса он путешествовал с Дэзи по страницам бухгалтерских документов, изо всех сил стараясь донести до нее их смысл. Так повелось с давних пор.

Этой ночью Филип не вернулся в город.

Он поехал в свой дом в Пойнт-Пайпер. Предварительно он позвонил дворецкому и сказал, что приедет, но ждать его не надо. Так что, когда он в одиннадцать вечера притормозил у подъезда, никого из прислуги уже не было.

Он прошел прямо к себе в берлогу, бросил дипломат на диван, открыл бар и налил себе коньяка. Затем отправился на террасу. Облокотившись о балюстраду и потягивая коньяк, он устремил взгляд вдаль, где плескались волны океана, черного как деготь, под безлунным небом.

Из головы у него не шли слова матери.

Ей хотелось женить его, чтобы он не закончил свои дни в одиночестве. Смех да и только. Словно женитьба гарантирует избавление от одиночества. Часто, напротив, она усугубляет его. Он никогда не был женат, но некоторое время делил кров с одной женщиной и прекрасно знает, что присутствие другого человека ничего не меняет. И уж меньше всего прогоняет дурные мысли.

Филип отличался довольно беспорядочным образом жизни. Дэзи это беспокоило. Но поделать с этим Филип ничего не мог. Он вздохнул. «Что-то слишком много женщин в последнее время, даже для меня», – неожиданно с неприязнью подумал он.

Оглядывая свою личную жизнь беспристрастно, Филип вынужден был признать, что она суха и бесплодна как большая пустыня. Никогда у него не было ничего серьезного с женщинами. И никогда не будет. Что ж с того? Он давно пришел к выводу, что лучше всего просто удовлетворяться сексом, который не влечет за собой никаких осложнений. Он, одиночка по натуре. Во всяком случае собственное общество ему пока не наскучило.

Допив коньяк, он вернулся в дом. Ему, Филипу Макгиллу-Эмори, и в голову не могло прийти, что скоро, к счастью ли, к несчастью, но жизнь его круто переменится. И уже навсегда.

– Я хочу продать акции «Сайтекс».

В тишине гостиной материнского дома эти слова прозвучали как разорвавшаяся бомба, и Пола почувствовала, что не только мать с братом, но и она сама вздрогнула.

Дэзи с Филипом застыли от изумления. Не в силах произнести ни слова, они молча глядели на Полу.

Та, в свою очередь, переводила взгляд с Филипа на Дэзи. Она не собиралась ничего говорить сегодня вечером, тем более так прямо. Но коль скоро слова вырвались, надо было договаривать до конца.

Пола набрала в легкие воздуха, но тут мать прервала неловкую тишину.

– Не понимаю, – сказала она. – Что это ты вдруг решила продавать акции?

– Тому много причин, мама, но главная заключается в том, что цены на нефть сильно упали, и, поскольку мировой рынок перенасыщен ею, я чувствую, что они будут падать и дальше. К тому же, как ты знаешь, «Сайтекс» и без того уже давно висит у меня на шее как ярмо, так что лучше избавиться от него раз и навсегда. Продадим наши сорок процентов, и делу конец.

– Ясно, – негромко проговорила Дэзи, сдвигая брови и переводя взгляд на Филипа.

Тот промолчал.

Он поднялся, прошел к застекленным дверям и вгляделся в отдаленные огни Сиднея. Город сверкал, и Башня Макгилла царила над ним даже ночью.

Неожиданное заявление Полы застало его врасплох, и он пытался понять, в чем тут дело. Филип медленно повернулся и, возвращаясь на место, пристально посмотрел на сестру. Несмотря на загар, она выглядела усталой, и Филип подумал, что лучше бы ей отдохнуть, чем обсуждать дела. Тем не менее по ее глазам он понял, что она ждет его ответа.

– Положение может измениться, Пола, – сказал наконец Филип. – Так всегда бывает. Цены на нефть прыгают, иногда даже сильнее, чем сейчас, и если уж продавать, то надо выбрать более благоприятный момент, когда мы сможем получить побольше, как тебе кажется? Скажем, когда цены поднимутся.

– А когда это будет? Повторяю, хотя ты сам не хуже моего это знаешь, что сейчас мировой рынок забит нефтью. – Пола вздохнула и устало покачала головой. – На складах сотни тысяч баррелей, и мировой спрос упал на пятнадцать процентов после того, как картели в семьдесят девятом году искусственно взвинтили цены. Я действительно уверена, что дальше будет только хуже. Цены падают и падают. И продолжаться так будет еще долго. По моим расчетам, до восемьдесят пятого.

– Ну, милая, у тебя что-то уж слишком мрачные прогнозы, – засмеялся Филип.

Пола промолчала. Откинувшись на диване, она помассировала шею. Усталость давила на нее, и она снова пожалела, что затеяла этот разговор.

Дэзи повернулась к дочери и сказала озабоченно:

– Пола, но ведь я обещала матери никогда не продавать акции «Сайтекс», точно так же, как она в свое время обещала то же самое Полу. Отец говорил, что от этих акций ни в коем случае нельзя отказываться, что бы там ни происходило, и…

– Времена меняются, мама.

– Конечно, и я первой готова это признать. Но я никак не могу свыкнуться с мыслью, что надо продавать эти акции. Мне как-то не по себе.

Пола пристально посмотрела на мать.

– Пари держу, если бы бабушка была жива, она согласилась бы со мной, – сказала она и подавила зевок.

Она вдруг почувствовала головокружение, комната поплыла у нее перед глазами. Если она сейчас же не пойдет в спальню, то заснет прямо здесь, на диване. Но тут заговорил Филип, и ей пришлось вновь собраться.

– Какое, собственно, имеет значение, – произнес он, – если в течение года, двух или трех-четырех лет, дивиденды будут меньше? Маме не так уж нужны эти деньги.