Примерно такое же впечатление производила мать и на окружающих. Стоило ей слегка коснуться кого-то – и человек неминуемо оказывался к ней привязан (формы привязанности могли быть самыми разными) до тех пор, пока она сама не решала его (или ее) отпустить.

Первые одиннадцать лет нашей с ней жизни мама не уставала рассказывать мне о том, как чудовищно обращался с ней мой отец. Когда же мне исполнилось двенадцать, она попыталась все круто развернуть и, как я теперь думаю, подготовить меня к возможному примирению с ним. Поначалу она хотела, чтобы я во всем была совершенной англичанкой. Затем все переменилось, и она захотела сделать меня индианкой, как отец. Мама рассказывала мне, что он соблазнил ее во время первой же их встречи своими баснями о водной стране, где растут редчайшие пряности, охраняемые крылатыми кобрами. В то время ей вдруг показалось, что она отыскала дорогу к сокровенной части своих корней.

В Эдинбурге многие обращали внимание на мои розовые щечки и зеленые глаза.

«Это в тебе проглядывает твое шотландское происхождение», – говорили они, таким способом вознаграждая меня за то, что на поверхность вышла ровно половина корней, для них самая привлекательная. В ответ на комплименты я кивала и мило улыбалась.

Свои черные волосы я унаследовала от прадеда по материнской линии, армейского чиновника из Глазго с одутловатым лицом и черными пронзительными глазами, встретившего, соблазнившего, а затем женившегося на моей рыжеволосой прабабке в далекой долине Читраль у подножия Тирич Мир, самой высокой горы Гиндукуша, там, где история и легенда слиты навеки. Там, в широких долинах Калаша к югу от Читраля, обитали еще не укрощенные цивилизацией родственники моей бабушки. Кафиры, «дети природы», боги которых чем-то похожи на юношей с греческих пляжей.

«Мои предки – потомки солдат из армии Александра Македонского, – говорила мне бабушка. – Вот почему у многих девушек из племени читраль рыжие или темно-каштановые волосы и светлые глаза. Взгляни на свой профиль. Он тоже наследие Александра».

Насколько мне известно, основные силы Александра Великого на обратном пути в Грецию, выйдя из долины Инда, проходили через провинцию Белуджистан, расположенную намного южнее Читраля. Хотя, конечно, никто не может исключить возможность того, что несколько отбившихся от строя воинов забрели далеко на север Индии и там мимоходом обрюхатили каких-то местных красоток. Правда, надо сказать, что и рыжеволосых греков я не так уж часто встречала в жизни.

Чтобы чем-то заполнить время путешествия из Кералы в Эдинбург, где жила моя овдовевшая бабушка, мама рассказывала новые, до той поры мне неизвестные истории о бриттах, иных повелителях моря, живших бесконечно далеко от берегов Индии и строивших дворцы из камня, а не из тика. Мы снова станем англичанами, говорила мне она, после семи долгих лет жизни в чужом мире.

Но она ошибалась. Мы так и остались чужаками. На этот раз в холодной стране. Реинкарнация в образе более примитивного живого организма – наказание за грехи прошлой жизни. Бабушка сбросила свою полуиндийскую кожу подобно змее весной и без видимых затруднений сделалась респектабельной шотландкой из рабочей семьи. По типу характера она была женщиной-ламией, пожирающей собственных детей, и она сожрала свою дочь.

Бабушка так и не простила маме того, что она называла «унижением семейной чести». А я всегда оставалась для нее живым доказательством этого преступления. Отец «официально» признал меня своей дочерью, только когда мне исполнилось тринадцать лет, в год смерти его законной жены, матери Миранды. К тому времени, когда он дал мне свое имя, что-то менять по-настоящему было уже слишком поздно. Я сделана из слишком жидкой глины, из меня всегда было трудно лепить что-то устойчивое.

Маме удалось сварганить из меня некое подобие кеджери[4], создание сомнительного происхождения, ни англичанку, ни индианку толком, а нечто неопределенное с каким-то подозрительным посторонним привкусом.

Современные нейропсихологи полагают, что индивидуальность, нравственный выбор, чувство вины – все это проблемы чисто генетические. Человеческий мозг, по их словам, подобен экспонированному негативу, которого ждет проявитель из различных социальных воздействий и обстоятельств. Ваша жизнь и судьба уже запечатлена на пленке, возможно, несколько «передержанной» или «недодержанной» в ходе воспитания, но в любом случае этот отпечаток не что иное, как генетическая карта, полученная вами от предшествующих поколений, и вы едва ли что-то способны в ней изменить – вам остается только послушно следовать по начертанным на ней тропам.

По наследству в нашем семействе передавалось чувство вины точно так же, как в других семьях из поколения в поколение передаются порок сердца или близорукость. Чувство вины как медленно убивающий яд, капля за каплей...

Не прошло и трех минут, как я закончила телефонный разговор с Калебом Мистри, договорившись с ним о встрече, и телефон зазвонил снова. Из морга звонил Дилип.

– Мисс Бенегал, извините за беспокойство. Но не захватили ли вы – конечно, совершенно случайно – кассету с записью устного отчета заместителя следователя по особо важным делам? – В трубке слышались встревоженные голоса каких-то людей. – Она... кажется, пропала, – продолжал он. – И по этому поводу возник страшный шум, обвиняют всех подряд. Охрана сообщила заместителю следователя о несанкционированном посещении представителями прессы патологоанатомической лаборатории...

– Я держала пленку в руках, когда вошел Рэм и, возможно, действительно забыла ее вернуть в суете. – Я порылась в сумочке и обнаружила кассету в боковом кармашке. – О, Дилип, мне очень жаль, что я доставила вам такие неприятности.

– Ничего страшного, мисс Бенегал, – отозвался он, его голос сделался почти не слышен из-за нараставшего шума других голосов, которые начинали переходить в откровенный крик. – Не будете ли вы так добры занести кассету в бли... – голоса стали еще громче, – прямо сейчас, немедленно, если можно.

В воздухе ощущалась какая-то тяжесть, которая обычно бывает перед дождем. А я находилась в туристической поездке в стране, где когда-то давно родилась. Что я могла по-настоящему знать об особенностях ее погоды? Гуру от метеорологии в радиоприемнике внезапно изменили характер своих пророчеств по сравнению со вчерашним днем и теперь клялись, что муссон придет не раньше, чем через шесть дней. Десятого июня, уверенным голосом заявляли они, словно речь шла о государственном празднике. И все им верили.

Остается только восторгаться той поистине религиозной вере, которую синоптики способны внушать многим из нас. Предсказатели погоды, как большинство пророков, редко оказываются правы, но в отличие от множества других лжецов, вещающих по самым разным СМИ, спокойно сохраняют не только работу, но и доброе имя.

– Роз Бенегал, – назвала я свое имя охраннику у ворот студии Калеба Мистри, не скрывая восторга от его выцветшей формы, по-видимому, какой-то древней бутафорской реликвии из реквизита военно-исторических фильмов.

– О да, мадам.

Он щелкнул каблуками, изящно отсалютовал мне перед тем, как сесть в мое такси, за которым следовала нагнавшая нас толпа ребятишек. Они прижались лицами к стеклам машины, выкрикивая традиционную мантру всей индийской уличной детворы:

– Как вы зову?

Как меня зовут? Я никогда не знала точного ответа на этот вопрос.

– Они думают, что вы – знаменитая кинозвезда, – пояснил охранник, и ворота студии закрылись за нами, отделив от разочарованных маленьких поклонников.

Автомобиль проследовал по двору в направлении круглого строения без окон, напоминавшего разрушающийся мавзолей викторианских ценностей.

– Это – «Ледяной дом», – продолжал он, – там проходят съемки. В 1870-е годы британцы хранили здесь лед, который они привозили большими глыбами, упакованными в войлок и опилки, по морю из Северной Америки от самых Великих озер.