– Привыкай, – сурово отвечает дед. – Меч – что конь, ты должен срастись с ним в одно существо. Только так получаются воины. Ты хочешь стать воином?

– Хочу-у.

– Тогда нападай!

– Уй, больно!

– Где твое чувство равновесия, сосунок? Ты наносишь удар, а не пытаешься проткнуть неподвижное чучело. Чучело – оно как стояло, так и стоять будет, а противник – живой, подвижный, отступил на шаг, и осталось только за руку тебя дернуть – сам полетел носом в землю!

– Ты слишком быстрый.

– Это ты слишком медленный. Еще раз!

– Уй!

– Ну, еще красных соплей не хватало! Когда держишь меч так высоко, наподдать тебе под локоть, чтобы ты сам себе рожу распахал – что пукнуть!

– Я тебя почти достал!

– Почти не считается. Я тебя почти убил. Иди упражняйся, и пока не научишься, ко мне подходить не смей!

– Дед, а дед! А ты в скольких битвах сражался?

– У тебя волос столько на голове не наросло еще, щуренок.

– Дед, а ты во всех победил?

– Во всех битвах только Эрлик побеждает. А я – живой, и ладно.

– Дед, я во всех битвах буду побеждать!

– Сначала сопли утри.

– А вот буду!

– Сначала научись меня достать. Хотя бы поцарапать.

– Я боюсь тебя поцарапать. Ты же мой дед.

– А ты не бойся.

– Уй!

– Гляди-ка, оцарапал, паскудник! Вот я тебе сейчас всыплю!

– Ты же сам сказал!

– Так то в поединке!

– Так ты сам сказал – в жизни поединков не бывает. Либо достал – либо убит!

– Ну-ка, снимай штаны!

– Это несправедливо!

– А кто сказал, что я справедливый? И только попробуй опять кусаться! А, чтоб тебя!

– Нет, ты бейся со мной, дед! Не пущу!

– Ну ладно, сучий послед, сейчас я тебя по степи на войлоки раскатаю! Давай-ка сюда свою игрушку… Ого, да ты удар с плеча выучил! А что до того сопли жевал? Ну-ка, посмотрим, как ты от этого удара уйдешь? Э-эх… А если бы у меня в руке был меч, а не палка?

– Илуге! Очнись, Илуге! – кто-то трясет его за плечи. Темнота медленно отступает, он раскрывает глаза. У женщины рыжие волосы, синие глаза. В этих глазах есть что-то, что мешает ему провалиться обратно в бархатную, желанную темноту.

– Где… – невнятно говорит он.

– Что с тобой? Ты болен? У тебя лихорадка? – Пальцы женщины ощупывают его лицо. – Мы боялись разжигать огонь, увидят же… И снег выпал. Давай я согрею тебе руки. Ты совсем болен, совсем в себя не приходишь. Как же мы без тебя, Илуге?

– Что… случилось? – с трудом говорит он, борясь с желанием опустить веки.

– Мы уже ушли вниз по Уйгуль. Четыре дня кочуем. Все снегом занесло, такой холод… Илуге, что нам делать? Хотели вернуться в верховья, но боимся погони. А останемся здесь – замерзнем же, если костер жечь не будем. А они сюда рано или поздно все равно придут. Баргузен говорит – надо уходить дальше, за Горган-Ох. Авось отсидимся.

– Этого я не говорил, – слышится из-за ее спины. – Я сказал, что это один из путей. На крайний случай. Через Горган-Ох мы здесь только по льду сможем перейти, а река еще ох как не скоро станет. Да и даже если перейдем, подохнем там все равно. Все равно подохнем!

Голос ожесточенный, злой. Рыжая плачет, утирая слезы кончиком косы.

– Илуге! Что сделать, чтобы ты выздоровел? Я такой болезни никогда не видела. Я не знаю, как быть.

– Надо ехать, – говорит он и пытается встать.

– Куда? Куда ехать? Мы уже все, что было из припасов, съели почти! Ни лука, ни стрел не взяли. Если не добудем еды – тоже пропадем…

– Надо… ехать… – бормочет он. В висках шумит все сильнее, и сквозь этот шум он уже слышит шелест невидимых крыльев, он уже снова перед мостом из конского волоса. А по ту сторону реки…

Тьма. Воин возникает из темноты. Он идет по качающемуся мосту, словно ничего не весит, но каждое движение выдает в нем силу – литую силу опасного хищника. Зверь пришел, чтобы убить его. Снова. Илуге сжимает меч в онемевших пальцах. У него нет шансов победить. В красноватых отсветах лицо противника похоже на маску, какую надевает шаман на камлание, – шершавая кора вместо щек, черные дыры на месте глаз и рта. Из глаз глядит тьма. Удар!

Илуге встречает его, позволив посоху скользнуть туда, куда ведет его инерция, мягко уходит в сторону и бьет с разворота. Мост качается, противник начинает проваливаться в пропасть. Острый конец скипетра вонзается ему в плечо, разрывает плоть до кости. Илуге дико кричит от боли. А мертвец, ухмыляясь, снова на мосту, – зацепив Илуге, будто рыбу гарпуном, он вновь обрел равновесие.

Илуге с яростью, застилающей глаза, делает шаг вперед, на мост, вырывая лезвие из плеча. Его меч слишком короток, но это вопрос быстроты, терять ему нечего. Под ногами – поющая пустота, полнящаяся странными, гулкими вздохами, полными невыразимой печали. Мост под его ногами, ногами смертного, угрожающе скрипит.

Мертвец отступает на два шага и ждет. Чего? В железном небе грохочет, словно Эрлик, покровитель кузнецов, кует новую звезду на своей чудовищной наковальне. Голова Илуге разрывается от боли, ноги теряют опору… Он прыгает назад, почти не надеясь ощутить почву под ногами. Падает, и склизкий камень под щекой кажется ему благословением. Почему противник не сбросил его в пропасть?

Удар! Скипетр ударяет о камень там, где только что была его голова. Осколки брызжут во все стороны, резкая боль и что-то теплое стекает по подбородку. Кровь?

Противник уже почти ступил на землю. Тогда – конец. Илуге еще не успел встать во весь рост, он из своей позиции выворачивается влево, отталкивается от земли левой рукой и бьет ниже, целясь в пах. Удар! Ему почти удалось – меч ощущает сопротивление кожаного панциря, распарывает его… Свистит скипетр, со всего маха ударяя его по спине, – так, что из легких выбивает весь воздух. Силясь вздохнуть, хрипя, Илуге пытается вдохнуть, когда бронзовый шлем закрывает небо. Тьма…

– Вот они! – Из-за сопки вылетают всадники с бунчуком из бычьих хвостов – тотемом баяутов.

Жеребец под ним нервно перебирает бабками. Красивая масть – серый в яблоках. Подарок отца. Они одно целое, уже давно.

Степь умыта недавним летним дождем и свежа, словно поцелуй девушки. Он хорошо помнит этот вкус, вкус теплых и нежных поцелуев в полутьме у догорающего костра, когда…

Баяуты все ближе, видны орущие что-то на чужом языке рты. Они ждут их, выстроившись в линию, упругие и сосредоточенные, словно кижуч, идущий на нерест. Отец высоко поднял руку: когда махнет, нужно все сделать быстро, очень быстро. Ошибки не должно быть, даже в первом бою.

Краем глаза он замечает движение отцовской руки, и, прежде чем она опустится, он уже до уха натягивает тетиву. Баяуты уже на расстоянии выстрела, и они тоже тянут стрелы из колчана. Все решат мгновения. Стрела со свистом уходит вперед. Промахнулся! Он промахнулся. От досады хочется взвыть, но некогда, нельзя. Нужно рвануться с места как можно быстрее – неподвижные, они служат хорошей мишенью, и весь расчет на то, что баяуты пошлют стрелы туда, где их в это мгновение уже не будет. Поэтому резко вбок – и вперед по широкому кругу, навстречу визжащим ублюдкам! Промахнулся? Пусть – сейчас он вернет свое, и отрезанные уши врага еще украсят его пояс!

Рядом с виском свистнула стрела, обдав волной воздуха. Хвала Аргуну, пронесло! Где-то сзади истошно заржала лошадь, в которую попали. Чья? Оглянуться назад некогда – прямо на него прет редкозубый баяут с совершенно диким лицом, размахивая над головой ужасающего вида топором. Если такой попадет в него или в коня…

Он бросает коня вправо – умница Ойдо, мгновенно подчиняется, и теперь баяуту труднее достать его, – если, конечно, тот не левша. Правда, он и себя лишает удобной позиции – но не зря же дед научил его метать нож? Он бросает широкий обоюдоострый клинок так, как его учили, – развернувшись на полкорпуса, с левой руки быстрым движением назад. Есть! Нож воткнулся в спину, а что дальше – нет времени, он скорее чувствует, чем видит, нацеленную на него стрелу. Соскользнуть с седла, прижаться к коню сбоку, вцепившись в седло, – давай, Ойдо, не подведи, Облачко! Пронесло! Можно метнуть еще нож, пока баяут открылся, вытаскивая следующую стрелу из колчана. Ножом грудные пластины не пробить, а вот бок, где панцирь крепится кожаными ремешками, не прикрыт, и он бросает второй нож. Больше у него нет. Но и этот поражает цель – баяут, нелепо взмахнув руками, слетает с седла. Вторые уши!