ёп же ж его мать, вы там што, мозги к ебеням отморозили?! Я, блять, за вас тут по зонам гнию, жопу рву, а вы хуями груши околачиваете?!!!».
Рафаэл Самвэлович Геворкян, 1965 года рождения, отсидел все отмеренные ему семь лет срока и вышел на волю по звонку…
«Чисто по-братски»
В местах лишения свободы арестанту запрещено иметь наличные деньги. Вместо них он получает «боны» – специальные чеки на определённую сумму для отоваривания в магазине колонии.
Во время одной из таких «отоварок», когда у окошка «ларька» скапливается толпа зэков, один из них, крепкий работяга из кузнечного цеха Пархом, уже отходя от прилавка с приобретённой жрачкой, поймал за руку ширмача Васеньку, когда тот пытался втихую «увести» (стащить) у него пачку грузинского чая. Ну, понятно, поднял кипиш (скандал)… Бить, правда, не стал: Васенька крутился с так называемыми «чёрными» – то есть с профессиональными уголовниками, которые в колонии «держали масть».
Поволок Пархом карманника на «разборку» к «положенцу» – зэку, который считается неформальным лидером в колонии (то, что раньше называлось – «пахан»). Так, мол, и так, вот и свидетели есть…
«Положенец» с громкой погремухой Слон замялся. С одной стороны, всё ясно. С другой: как ни крути, а Васенька – свой, вся «братва» его знает и по зоне, и по воле… Созвал Слон так называемую «первую пятёрку», или «блаткомитет» (вроде зоновского Политбюро). Посовещались, вызывают к себе Пархома и Васеньку.
– Слышь, Пархом, – говорит арестанту «положенец», – ну чего ты? Что за кипиш на болоте, что за шухер на бану14? Ты же «мужик» с понятиями. Васенька, конечно, погорячился, мы его поправим. Но и ты должен его понять. Он – «кармаш» по жизни. А «кармаш» – это как пианист, у него пальцы должны быть постоянно в движении, чтобы навыков не потерять. Вот он и «щиплет» помаленьку. Не в обиду, замнём этот базар чисто по-братски…
Вздохнул Пархом и пошёл восвояси. Но обиду всё-таки затаил…
И через несколько дней, подойдя к Васеньке, мирно курившему во дворе своего отряда, кузнец со всего маху заехал ему по уху! Тот отлетел на несколько метров и отключился. А Пархом взял пачку сигарет и спокойно ушёл.
Что тут поднялось! Ещё бы: работяга ушатал «честного босяка»! Вызвали тотчас Пархома авторитеты на свою «правилку» (грозный суд): как же ты, такой-сякой, творишь здесь голимый беспредел (откровенное беззаконие)?! На что Пархом вежливо отвечает при скоплении всего арестантского народа:
– Братва, вы же знаете, я второй срок тяну, и всё – за гоп-стоп (грабёж на испуг). А у «штопорилы» (грабителя) удар должен быть, как кувалдой. Практиковаться нужно, чтобы навыки не потерять. Вот и приходится когда-никогда треснуть кого ненароком. Так что, не в обиду, замнём этот базар чисто по-братски…
«Сегодня я последний раз побрился…»
Остался Васильич на этом свете без родины и флага – проще говоря, один-одинёшенек. В свои пятьдесят шесть лет имеет он за сутулой зэковской спиной семь судимостей по благородным воровским статьям: и по древней 162-й, и по старой 144-й, и по новой 158-й15. Ну, положим, не совсем уж без никому «пассажир»: два старших брательника есть, оба алкаша, один сам недавно с зоны откинулся; да сеструха с племяшами, которой вся её родня по мужской линии давно обрыдла. В общем, хрена лысого кто «дачку»16 бродяге тусанёт17.
Вот и рысачит18 Васильич по зоне с утра до вечера, восьмерики крутит19: где бы чего выкружить20, как бы перекантоваться. Там что-то от чужой посылки отломится, здесь чифирнуть ребята пригласят, тут братва от щедрот подбанчит21 за байку из старой лагерной жизни. Ну, бывает, в нардишки пофартит – на мелочь, конечно, да и то с новичками: битый арестант с Васильичем если и сядет шпилить22, то разве что под Азовский банк23. Потому – что со старика взять: голимый, как бубен24…
Рад бы зэк подработать копейку на «промке»25: не тот уже возраст, чтобы жать на блатную педаль26 (мол, пусть «быки»27 рогами упираются, а я – крадун по жизни). Только ведь сроду ничего тяжелее хрена в руках не держал. Да к тому же производство в колонии еле теплится, классным «пахарям» – и тем работы не хватает.
Вот и приходится Васильичу вертеться, как ужу под вилами. Изворачивайся, а стойку держи. Дашь послабление, заметит по тебе народец, что бедствуешь и мыкаешься, – никто не пожалеет, а наоборот, сходу зачислят в «чертяки»28. И потом, как ластами ни шлёпай, к порядочным арестантам уже не прибьёшься.
У Васильича в последнее время к тому идёт. Ну, прикид29 арестантский пока ещё терпеть можно. Это пусть молодняк блатует и жужжит30 в своих «Адидасах» да «Пумах» (поглядели бы мы, как они в таком наряде лет десять назад в локалке бы появились! Дубаки31 эти костюмчики вместе со шкурой содрали бы…). Старому каторжанину довольно обычной «лагерной тройки»: пайка, майка да фуфайка. Если ты не «чушкарь»32 позорный, арестантскую робу да шкерята33 всегда можешь содержать в аккурате.
Со жрачкой тоже, в принципе, не проблема: битый каторжанин найдёт, что кинуть на кишку. Да и поголодуешь, ништяк, небольшой барин. Было время, в шизняке по пятнадцать суток парился в системе «день лётный – день пролётный»34.
Самая большая проблема для Васильича… бритьё. Вот уж, казалось бы, невелика беда: какую-нибудь «тяпочку» всегда «вырулить» у пацанов можно. До последнего времени так и было. Но чем дальше, тем хуже. Жадный пошёл арестантский люд, сварливый. Каждый грош считает, каждую кроху под себя гребёт. Хуже того, даже в ларьке бритву не купишь: только поганая «полова»35, сигареты да просроченное печенье. И как-то неожиданно оказалось, что вот уж пятые сутки Васильичу бриться нечем. Председатель СДП, проходя мимо, бросил:
– Ты чего это, дед? Оброс щетиной, как кабан… Подводишь отряд! Не доводи до греха, чтоб я твою седину не позорил!
Побриться, конечно, надо бы, думает Васильич. И не в председателе дело, чихать на него, козла косячного36. А вот если братва37 обратит внимание – это уж грех большой. Но кто же из ребят свой станок даст? Только попроси, сразу попадёшь на острый арестантский язычок – и пиши пропало. А время идёт. Председатель, чувырло братское, шутить не будет. Вот уж точно глухой форшмак38: попасть в шизняк из-за небритой рожи! Запомоят39 зэки на всю оставшуюся жизнь…