«Уважаимый гражданин прокурор,
ёп вашу мать, козлиная твоя рожа, я тибе читвёртый рас пишу, какова хуя ты там жопой кресло протираишь?!!!!»
«В обласной суд
Косационая жалоба
Я Геворкян Рафик Самвэлович осуждён по бесприделу такими же пидарасами как вы, и до сих пор не могу ни где добится справедливости. Если вы наканец ни расмотрите мою жалобу и ни привлечёте к ответствиности виновных в часности начальника рай отдела милиции подполковника Степанцова В. Г., следывателя Ширяева Н. П., судью Генеральченко Ю. М., начальника колонии подполковника Жирова С. С. и другую сволоч, я вас всех гандонов периловлю на воле и за яйца повешаю! И выибу в рот…»
«Уважаимый гражданин министр,
я удевляюс, ибать твою жопу, как ты собрал под своим руководством столько мудаков. Единствинное обяснение што ты такой жи мудак как тваи подчинёные!..»
«В Верховный Совет СССР
Уважаимые дипутаты, я блять, никода ни ходил на выборы и щаслив, што не я вас блидей выбирал. Сука, я бы сичас буть моя воля, вас всех пидарасов ис Калашникова положил, тварей гнойных, вымостил бы вашими трупами Красную площадь и всю дорогу, блять, от Еревана до Магадана! Какова хуя вы там сидите, когда безвинных людей ни за что гноят по лагерям?!!! Бляди вы конченые, и власть ваша блятская, и всех вас коммуняк, надо вешать на столбах а Мавзолей на хуй взорвать и насрать там огромную кучу гамна штобы вы все, хуилы маржовые ходили и нюхали!..»
Разумеется, и в страшном сне нельзя представить, чтобы подобные сочинения могли пройти лагерную цензуру. Рафик не доверял даже «прокурорскому ящику» для жалоб, куда формально не должно было проникать недреманное око колонистского цензора. Продуманный9 армянин пускал свои письма только нелегальными путями через доверенных людей: подкупленных водителей с фабрики, на которую вкалывали арестанты, или освобождавшихся зэков.
После первых же произведений талантливого кавказца на голову подполковника Жирова посыпался шквал возмущённых звонков «сверху» с требованиями унять «распоясавшегося хулигана». Получив копии писем Геворкяна, Сергей Сергеич долго не мог прийти в себя от ужаса. Несколько дней его мелко трясло, появилось лёгкое нервное заикание. Оправившись от потрясения, Жиров вызвал арестанта в свой кабинет и обрушил на него такую воспитательную речь, по сравнению с которой лексика Рафиковых писем казалась рождественским посланием Санта Клауса малюткам из сиротского дома. Начальник оперативно-режимного отдела капитан Дима Кутков лично отметелил «обнаглевшее животное» дубиналом и ногами так, что армянин неделю провалялся в санчасти, откуда его прямым ходом переправили в помещение камерного типа сроком на три месяца.
На фронте борьбы за справедливость наступило временное затишье. Но ненадолго. Зализав раны и вернувшись в отряд, Рафик с новыми силами ринулся в бой. Тайными путями-дорогами армянские «голуби»10, расправив свободолюбивые крылья, рванули на волю.
Остальные «пассажиры» с интересом наблюдали за неравной схваткой арестантского Давида и судебного Голиафа. Многие не упускали случая подсказать Геворкяну нужную фразу или оборот:
– Рафик, а ты уже писал про «чмушные рыла»?
– Братэлло, чиркни там, что у них всего одна извилина, и та делит жопу надвое!
– Не забудь, что ты ебал их день рождения…
Далеко не все жалобы и прошения «Бедолаг» приводят к реальным результатам. Однако Рафиковы послания оказались на редкость действенными: видимо, пробрали адресатов до глубины души. Вскоре Геворкяна неожиданно вывезли из колонии в следственный изолятор.
– На пересуд! – возбуждённо строили догадки зэки. – А ведь прав оказался, паршивец. Чётко всё просёк: с этими мразями надо только так базлать. Они по-другому не врубаются. Ох, скостят армяшке срок!
– Бери выше, – уточняли бывалые каторжане. – Стали бы из-за «скощухи»11 на СИЗО выдергивать… Отменят приговор к едреней матери.
И те, и другие оказались глубоко не правы. Это выяснилось, когда Рафик, разъярённый и брызгающий слюной, вновь появился в родном бараке. Уважаемые граждане судьи по доброте душевной впаяли славному сыну Нахичевани-на-Дону новый срок – два года! Причём по статье, с которой до сих пор администрация колонии не сталкивалась…
– Я эту суку утоплю, как Герасим Дездемону! – срывающимся голосом рычал начальник Жиров. – Всё, неполное служебное мне уже клятвенно гарантировали. У меня на зоне политик объявился! Статья 70 – «Призывы к насильственному свержению советского строя»! Ему мало было какому-то козлу в кабаке яйца на вилку насадить – теперь он, блядь, в диссиденты записался!
– Не понял юмора, – удивлённо пробурчал начальник производства Зеньковский, сосредоточенно разливая по стаканам «Столичную». – К чему он там призывал, террорист хуев? Из него же политик, как из говна пуля…
– А ты почитай, почитай! – И Сергей Сергеич, вынув из ящика пачку бумаг, зло швырнул их на стол.
Это были не письма. Это были поэмы. «Маленькие трагедии». Булыжник – оружие пролетариата, запечатанный в конверт и обрушенный на тупые чиновничьи головы. Краткий курс истории ВКП(б) с подробными интимными пояснениями. Рафик Геворкян не щадил ни почившего в бозе дедушку Ленина, ни отца всех народов Иосифа Виссарионовича, ни прораба перестройки Михаила Сергеевича с супругой. Отдельной строкой проходила славная история ленинского комсомола, представителей которого Рафик перед лицом своих товарищей торжественно клялся душить, резать и долбить в заднепроходное отверстие. Лопоухий революционер также выражал надежду, что скоро эта ебучая власть накроется пиздой, и обещал всеми силами способствовать скорейшему достижению столь благородной цели. Для чего предлагался джентльменский набор эффективных средств: от удушения коммунистических младенцев пионерскими галстуками до обращения к президенту Соединённых Штатов – «штоб он один раз ёбнул к хуям собачьим по этой блядской стране нейтронной бомбой потому што ни хуя с нас, пидарасов, толку всё равно не будет!»
– Сильная вещь, – резюмировал начальник производства Зеньковский, конспективно ознакомившись с собранием сочинений Геворкяна. – Вообще-то на «пятнашку»12 тянет. Но нынче же кругом гуманисты. Слушай, поделись по-братски, у тебя ж этого барахла много. А то иногда дома, вечерком, так хочется приколоться после трудового дня… Красиво же, падлюка, излагает!
– Пошёл ты… – хмуро отрезал «хозяин»13 и залпом выплеснул в свою глотку содержимое стакана.
Что касается Рафика, нежданный подарок судьбы совершенно выбил его из колеи. Он ходил по зоне как мешком пришибленный и даже не реагировал на издёвки и подколки арестантов, сыпавшиеся на него как из рога изобилия. Кавказца словно подменили. Один только вид шариковой ручки или листа чистой бумаги вызывал в нём чувство омерзения.
Так продолжалось около двух месяцев – пока не грянули известные события 19 августа. После разгрома заговора коварных гэкачепистов и запрета коммунистической партии Рафик неожиданно воспрянул духом.
– А, ссуки, дождались! – злорадно смаковал он провал реваншистских замыслов «красной контрреволюции». – Наша взяла! Теперь-то вся правда наружу вылезет! Теперь-то справедливость восторжествует!
И вскоре соседи армянина по бараку могли наблюдать, как он сосредоточенно сочиняет очередную челобитную:
«Уважаемый Борис Николаевич,
