…Они вернулись к машине, когда на поля ложились прозрачные тени. Шли притихшие и молчаливые. А когда сели в машину, Никита долго еще смотрел на Викторию блестящими глазами, полными горячего шоколада.
— Не смотри, — сказала она и развернула его голову в сторону дороги. — Поехали. Мне не терпится съесть мамонта.
— Насчет костра не обещаю, нас подключили к газовой трубе. А насчет мамонта… Сегодня я буду твоим мамонтом. Можно?
— Ты больно костлявый.
— Зато ты — мягкая…
Кит потянулся к ней всем корпусом. Вика поняла, что они не двинутся с места при таком раскладе.
— А ну поехали! — цыкнула она, и Никита притворно-испуганно включил зажигание.
Когда позади осталась цветочная река, она наконец решилась спросить:
— Как Марина?
— Сама увидишь.
Вика уставилась на Никиту. Тот невозмутимо вел машину.
— Когда увижу?
— Сегодня.
— Ты хочешь сказать, что Марина сейчас в Живых ключах?
— Именно. Кажется, у нее.., ремиссия. Это так называется? Ей стало лучше.
— Почему ты мне сразу не сказал?! — подпрыгнула Вика и нажала на гудок. Машина обиженно взвизгнула. — Как тебя назвать-то, не знаю! Интриган!
— Ага, скажи я тебе, ты бы разве стала задерживаться.., у какой-то там речки?
Он хитро сверкнул глазами.
— Но как же она? Кто с ней? Ведь за ней ухаживать надо?
— Баба Лена носит ей живую воду из ключа. За молоком я хожу. А вообще-то Марина просила привезти тебя. Чтобы ты ей помогла, пока…
— Что?
Вика опешила. А она-то думала…
— Так это значит… Марина тебя попросила приехать за мной, так?
— Да, но…
— Дура. Какая же я дура! Останови машину.
— Вика, ты меня не правильно поняла!
— Останови машину!
Вика не знала, куда пойдет. Волна обиды, стыда, разочарования гнала ее прочь. Она зло шагала по дороге, яростно размахивая руками. Слезы душили ее. Никита ехал за ней следом потихоньку. Вика не могла остановиться. Если бы Никита догнал ее, она расцарапала бы ему лицо. Устроить такое представление! Сыграть с ней такую шутку! А потом заявить, что она нужна просто в качестве сиделки. А цветы, река — это так, по дороге… Совмещение приятного с полезным!
Господи, и когда она перестанет таращиться на мир сквозь розовые очки? Толстая дура!
Ветер сушил ее слезы, едва они проступали на лице.
— Вика, ты мне нужна, — донеслось из машины.
Она остановилась, развернулась и зло посмотрела на Никиту. Глаза у него были виноватые. Но это Вику не растрогало.
— Я всем нужна! Только это и слышу: Вика, сделай для меня то, сделай это. У тебя, дескать, нет ничего своего. Ты всем обязана! Никого не интересует, чего же хочу я! Чего я жду от жизни и о чем мечтаю!
— Вика, я не так сказал. Я просто не умею говорить, ты все перевернула.
— Так! Я но желаю об этом больше разговаривать.
— Если ты не хочешь ехать к Марине…
— Как раз к Марине я и поеду! Я с радостью помогу ей, поскольку она действительно нуждается в помощи. Но тебя, Никита, я больше знать не хочу! Понял?
Они приехали в Живые ключи в сумерках. Молчание разделяло их непроницаемой стеной.
Глава 19
Дом оказался тихим и внимательным. Марине временами чудилось, что сами стены наблюдают за ней, готовясь к преобразованию. «Я ничего не нарушу, — говорила она дому. — Я лишь постараюсь сделать тебя уютным».
Деревянные ступени скрипели, когда она поднималась на верхний этаж. Подъем давался ей с трудом, и на последней ступени она сдавалась — садилась отдыхать. Марина гладила ладонью отшлифованную поверхность перил и смотрела вниз. Подолгу так сидела и присматривалась: потолочная балка, дверь на веранду, окно в кухне…
Она думала о доме. Каким он может быть, если к нему приложить руки? Можно сделать так, а можно — эдак. Вот если окно, ведущее на веранду, завесить тяжелой плотной шторой — в гостиной установится прохладный полумрак. Если же повесить прозрачную белую занавеску, то ветер, проникающий с веранды, станет колыхать ее, навевая покой и легкость. Марине был ближе ветер. Она радовалась, поймав себя на мысли о том, что впервые за долгое время не думает о болезни, о будущем, о муже, о детях. Ее мысли были об отвлеченных вещах. Пробивающуюся невесть откуда энергию она направила на фантазию по поводу полузаброшенного дома. И фантазия с готовностью расправляла крылья. Она подбрасывала Марине все новые идеи, нюансы, подробности. Фантазия обрастала деталями и побуждала к действию. И Марина принялась действовать. Она съездила в город и привезла именно ту полупрозрачную ткань, которую видела в своих фантазиях. Поездка в город далась ей нелегко. И когда на середине лестницы у нее закружилась голова, Марина села на ступеньку и принялась злиться. Марина делала так всякий раз, когда болезнь напоминала о себе.
Марина вспоминала энергию злости, возникшую у нее в день ухода Виктории, и без труда включала в себе знакомый рычаг. На сей раз злилась она на собственную слабость. «Неженка! — ругала она себя. — Хватит прикидываться! Руки-ноги целы, голова на месте. Ишь расселась! Бери себя за шиворот и поднимай!»
И брала, и поднимала, и дотаскивала до кровати, и разрешала поваляться полчасика, не больше. Прийти в себя. А потом — снова за дело. Освобождала веранду от хлама. Ставила стремянку и вешала занавеску. И долго потом любовалась на дело рук своих. Никита предлагал помощь, но Марина старалась не злоупотреблять. Ей хотелось со всем справиться самой. И — справилась. Каждая маленькая победа радовала ее и толкала вперед. Она мечтала обустроить дом к приезду девочек. Дальше она свои мечты не пускала. К последнему разговору с Максом она старалась мысленно не возвращаться. И ей это, можно сказать, удавалось. По крайней мере она почти не думала о муже, отдавшись целиком новому занятию.
Ей стало намного легче, когда она решила расставить все точки над i. И уехать. В тот день она особенно пристально наблюдала за Максом. Она сидела, вязала в гостиной, а он суетился по дому, сновал туда-сюда. Постоянно спрашивал: не нужно ли чего? Его услужливость начинала раздражать. И почему он не едет в свое адвокатское бюро? Зачем изображает заботливого супруга, если все — от начала до конца г-фальшь? Видимость семьи. Можно подумать, он действительно озабочен ее состоянием. Хоть бы уж он занялся чем-нибудь. Раньше часами просиживал за компьютером, не замечая никого и ничего вокруг. Не, желал знать о своей жене ни на грамм больше того, что она для него придумала. Ее интересы, внутренняя жизнь давно были за пределами их отношений. Трещина выросла до размеров пропасти. Ее увлечение восточной философией, историей, религией, ее любимое чрт-искусство — все было настолько неинтересно мужу, что он начинал откровенно зевать и перебивал ее, едва она пыталась заговорить об этом. Он ничего не желал знать о ней.
Макса устраивал существующий порядок вещей, и он никоим образом не хотел его нарушить. Из создавшейся картины Марина смогла сделать один вывод: она неинтересна мужу. Они чужие. И она замкнулась, предоставив Макса самому себе. Нет, внешне она оставалась прежней. Она все так же провожала его на работу по утрам, устраивала его приемы, бывала с ним на банкетах и вечерах у знакомых. Но больше уже никогда не приглашала к себе в душу. Дверца захлопнулась. Довольно долго Марина без труда терпела такой расклад. Тем более Макс, похоже, ничего не замечал. Теперь же, после больницы, после того непредвиденного взрыва злости, Марина едва сдерживала себя, чтобы не нахамить Максу. Но тот по-прежнему ничего не замечал. Или не хотел? Когда в очередной раз он возник перед ней с подносом в руках и предложил выпить горячего молока, Марина не выдержала.
— Я так больше не могу! — вскипела она. — Ты обращаешься со мной, как с парализованной старухой! Это невыносимо!
— Но ты.., я только хотел… Не стоит так нервничать. Если хочешь, я уйду.
— Нет, это я уйду! Мне невыносимо в этой квартире! Здесь нет мне места!
