Макс озадаченно взирал на жену. Кто знает, может, у нее стресс от лекарств? Депрессия?

Марина угадала его мысли.

— Не смей смотреть на меня, как на ненормальную! Меня тошнит от твоей неискренней заботы! Тебе всегда было наплевать на меня! На мои мысли, увлечения, пристрастия. Ты был занят собой. С чего такие перемены? В честь какого праздника ты взялся разыгрывать заботливого супруга?

Макс молчал. Его «несопротивление» подлило масла в огонь.

— Знаешь, я решила.., я думаю, нам надо разойтись.

— Марина, о чем ты говоришь? Как тебе в голову такое могло прийти? — наконец ожил Макс. — Мы всегда были образцовой семьей.

— Вот! Именно! Мне надоело быть образцом! Я хочу быть собой! Собой!

— Кто тебе мешает, Мариночка? Разве я заставляю тебя делать что-то противоестественное? Изображать кого-то? Ты всегда была собой.

— Я двенадцать лет живу чужой жизнью. Оглядываюсь на твоих приятелей, твоих клиентов. Я одеваюсь так, как у вас принято, ем то, что считается вкусным в вашем обществе, говорю банальности, которые хотят от меня услышать. Надоело.

— Марина, ты больна.

— Ну и что? Что это меняет, Максик? Я должна умереть? Тихо и скорбно, как принято в нашем милом кружке?

Макс оторопело наблюдал за женой. Нужно было почаще консультироваться у профессора. Почему ему никто не посоветовал подключить психиатра? Что происходит с женой, в конце концов? Это невроз? Психоз?

Между тем Марина улеглась на диване и сложила руки на груди, изображая покойника.

— Вот так вот чинненько лягу и смирно помру. А вы все так же чинно пошмыгаете носами и скажете, какая я была примерная жена и отличная хозяйка.

— Марина, не шути так…

Если бы Марина была чуть повнимательнее в тот момент, то она непременно заметила бы, как желваки заходили по скулам мужа. Но ее слепила непонятная ярость и подстегивало раздражение.

— Я не желаю чинно умирать! — почти кричала она. — Я хочу жить! Сколько бы мне ни осталось! Хочу быть собой, черт возьми! Танцевать на шумной непрестижной вечеринке, грызть чипсы и плевать семечки, жевать жвачку и гонять на велосипеде! Пусть я умру в подъезде, в автобусе, в метро — мне наплевать! Эта карга еще за мной побегает!

Макс внимательно следил за женой. Он почти не слышал, ЧТО она говорит. Видел лишь искаженное страданием родное лицо. Макс любил и жалел жену, он сердцем чувствовал ее боль, но понять не мог. Такой он ее не знал.

Бурный всплеск эмоций не на шутку напугал его. Вызвать «скорую»? А вызывают ли «скорую» по поводу истерик? И что ей станут делать? Успокаивающий укол? Врач предупредил, что любые препараты нужно согласовывать лично с ним.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — спокойно проговорил Макс, опускаясь в кресло. — Я постараюсь тебе помочь.

— Я хочу остаться одна. Пока не вернутся девочки, я хочу жить одна.

Макс решил не перечить. Нужно дать ей выговориться. Пусть говорит что угодно. А завтра он разыщет профессора и проконсультируется.

— Ты хочешь остаться одна — здесь?

В общем-то идея Марины показалась ему не такой уж и страшной. Квартира хорошо обустроена. Марине будет удобно.

— Нет, здесь я не останусь.

Макс сцепил руки в единый кулак. Спокойствие. Он понял, что испугался.

— Почему? Я мог бы пожить у родителей, если ты…

— Нет. Здесь я не хочу. Здесь все мне напоминает о прошлой жизни. О собственных ошибках. Не хочу.

Макс почувствовал, как начинает гореть лицо. Он лихорадочно соображал.

— Ты хочешь, чтобы я снял тебе квартиру?

— Ты не понял, Макс. Я хочу с тобой развестись. Естественно, нам придется делить имущество. У нас есть эта квартира и часть дома в деревне. Пожалуй, я согласна на часть дедова дома.

Наконец Макс не выдержал.

— Да вы что, с ума все посходили? — вскипел он. — Один жену бросил, уехал в берлогу, оказывается, это заразно? Теперь моя жена выбрасывает аналогичный финт. Дурдом на выезде!

— Что особенного? Я всегда хотела жить на природе и.., творить…

— Тво.., что? — Макс вытаращил на жену глаза. — Что ты собралась делать.., на природе?

— Что-нибудь своими руками. Рисовать, например.

— Рисовать? А ты когда-нибудь пробовала рисовать? Ты кисточку в руки брала?

— Вот и попробую.

Марина лежала на диване и щурилась с какой-то странной снисходительной улыбкой. Его гнев, похоже, успокоил ее, и она забавлялась его замешательством. Макс встал и заходил по большой гостиной. Теперь его беспокоила мысль: нарочно она его дразнит или непроизвольно? Неужели она это все всерьез? Могла и нарочно, в отместку за его измены. Похоже, она догадывалась о них. А кто виноват в том, что он изменял? Кто? Раньше у них все было хорошо. Он Марину буквально на руках носил. Попросила бы луну с неба — достал бы. Таскался с ней по филармониям, хотя всегда предпочитал футбол. И приемы эти светские терпеть не мог, а терпел, потому что Марина считала, что он должен поддерживать имидж. А потом почувствовал ее охлаждение. Когда это произошло? Черт его знает, упустил. Завела она себе кого, что ли? Конечно, Макс запросто мог вычислить, кто занимает мысли его жены. Мог. Но не стал. В конце концов, это унизительно. Потом как-то по радио стихи хорошие услышал. Про ревность. Дескать, пусти сомнения в душу, и они там поселятся. И каждая мелочь станет подтверждением ревности. Вроде у Марины никого не было. Или она хорошо скрывала? Это «или», видимо, прочно обосновалось у него в душе. Оно потихоньку расчищало там себе теплое место. И вероятно, тогда, чтобы не унижать себя придирками, стал заводить интрижки на стороне — подстраховался. Когда-то давно, еще до свадьбы, они с Мариной говорили о своем отношении к изменам. Он тогда был уверен, что их с женой этот вопрос не коснется, и потому рассуждал на предложенную тему с холодной головой. Он тогда, помнится, выдвинул такую концепцию: если это случится, что не исключено, то пусть это произойдет так, чтобы он не знал. Марину такая концепция устроила, и она подтвердила: да, она тоже не хотела бы знать об изменах мужа. Никаких признаний в порыве откровения. Когда же дело коснулось реальности, Макс доходил до белого каления, мучаясь ревностью и неизвестностью. Марина явно охладела к нему. Но кто соперник? Иногда ему казалось, что лучше бы она прямо объявила, что изменяет ему. Однако в минуты, когда ему начинало казаться, что она именно об этом хочет завести речь, он резко обрывал ее на полуслове и уходил от разговора, сославшись на дела. Сам потом ненавидел себя за трусость. Отчуждение росло. Макс изменял Марине, не особенно стараясь скрывать свои приключения. Мстил. Надеясь, что это ее остановит, напугает. Вернет. Когда она заболела, он даже поначалу несколько успокоился: вот теперь она поймет, что нужна только ему. Он окружит ее заботой, любовью, вниманием. Он станет выполнять любой ее каприз. Она вернется домой другой.

Поймет, что, кроме него, ей никто не нужен. И все будет как раньше Когда Максу объявили, что надежды на выздоровление Марины нет все рухнуло. Она отобрала у него шанс. Жизнь потеряла всякий смысл. Но его зачем-то вытолкнуло из смерти в жизнь. Вот теперь, меряя шагами гостиную, он недоумевал: зачем же? Чтобы слушать этот бред? А может.., может, у нее действительно есть другой?

Он круто затормозил посреди комнаты.

— Марин, у тебя есть другой мужчина?

Марина взглянула на мужа в полном недоумении.

— Хороший вопрос на смертном одре, — усмехнулась она.

Макс судорожно сглотнул. Ему было не до смеха, и Марина это поняла.

— Нет, Максик, у меня никого нет. И никогда не было. Сейчас меня волнует в общем-то не это. Как жаль, что ты так мало меня знаешь…

— Ну тогда расскажи мне о себе. — Макс подавил готовый вырваться вздох облегчения. — Я готов слушать тебя хоть всю ночь.

Марина зевнула:

— Ты знаешь, я спать хочу. Поздно.

Марина стащила плед со спинки дивана, укрылась им и свернулась клубком. Макс хорошо помнил эту ее привычку — свернуться клубком. Марина положила под щеку гобеленовую «думку» и закрыла глаза. Длинная челка упала на нос и вздрагивала от дуновения. Макс невольно потянулся и убрал волосы. Марина вздохнула и повернулась к нему спиной. Он взял поднос с остывшим молоком и отправился на кухню.