– Со мной человек боярина Милославского, холоп Первушка Псковитин. Родичи у него во Пскове да многие знакомцы. И мне боярин Илья Данилыч дал того человека, чтобы во Псков послать и тебе дать помогу через псковских дворян.

– Что же тот холоп – сам заводчик, что пустят его во Псков?

– Он сколько лет и во Пскове не был. Да шлю я с ним письма ко всяких чинов людям, к стрелецкому голове, к дворянам, к подьячим. А те люди меня слушать станут, по моему письму учинят.

– Стало, так – войска не надобно, а на место боярина князь Хованского с войском один холоп Милославского будет силен?.. Так, что ли? – ядовито спросил Хованский. – Там – Никон, а тут – тьфу ты, просто холоп!..

– И так и не так, боярин, – объяснил окольничий. – Воры псковские злы. Осадой придешь – биться станут. А ты не ходи осадой. Сиди в Новегороде, жди. Станут они лазутчиков слать: что в Новегороде учинилось? Скажут лазутчики: учинилось добро – повинное челобитье писали, пришел боярин, нового воеводу в съезжую посадил для разных дел, а никого не обидел. Давай отворим ворота и боярина призовем во Псков.

– Никон, что ли, тебя научал? – спросил недоверчиво Хованский.

– Я, боярин, привычен своим умом жить! – вспыхнул Ордин-Нащекин. – Я тебе ранее сказывал, где войско держать подо Псковом, а ныне дворянам то же скажу, и она нам помешки чинить не станут, к стенам допустят…

– По плечу ли холопишке экое дело – сердцами заводчиков завладеть? – усумнился Хованский.

– Не он станет сердцами владать, боярин, мы станем. Он лишь письма свезет. Человек сей верен. Там у него отец. Заводчика Прошку Козу он знает. С моим человеком верным, подьячим Захаркой, знаком, – пояснил окольничий. – Боярин Илья Данилыч на промысел надо Псковом его обещал во дворяне возвесть – разорвется холоп ради чести.

– Из холопов дворян деять?! – воскликнул Хованский. – Много берет на себя кум Илья Данилыч! Эдакий дворянин, глядишь, на дворянской девице женится, а через два колена внуки станут себя от князя Рюрика почитать!.. С тобой холоп?

– Коней у двора бережет, – сказал Афанасий.

Первушку призвали в дом.

Войдя в покой, он помолился на образ, прежде чем отдал поклон боярину. Хованский разглядывал его, пока он крестился.

– Во дворяне лезешь, холоп? – резко спросил он.

– Государю служу по силе, боярин. Чего заслужу, тем пожалует, – отвечал Первой.

– Как же ты к ворам пойдешь? Головы не снесешь!

– Наше дело – куды укажут, туды идти. А башки что жалеть – не боярская голова: холопий кочан и срубят – иных много!

– Ты сметлив, – довольно сказал Хованский.

– Чем бог послал, – скромно отозвался Первушка.

– Иди. Как надобен будешь – скличу, – сказал Хованский.

– Сей в дворяне влезет! – признал он задумчиво, когда вышел Первушка, и добавил: – Что же, раз государь указал – оно и закон: будем сидеть в Новегороде, волховску семгу ясти да письма к ворам слать.