И все же она по-прежнему чувствовала себя не в своей тарелке и мечтала как можно скорее покинуть город. Поэтому, быстро взобравшись в тележку и взяв на руки ребенка, она хлестнула коня.

Из своего укрытия Фауста зорко наблюдала за этой сценой. Однако все внимание ее было направлено не на матушку Перрен, а на малютку Лоизетту.

— Так вот она какая, эта маленькая Лоизетта!.. — загадочно произнесла она. -… Дочь младшего Пардальяна!.. Моя внучка!..

Была ли она взволнована? Кто знает! Кто мог бы с уверенностью заявить, что сумел прочесть мысли загадочной Фаусты?

Мы можем утверждать только одно: когда тележка матушки Перрен миновала монахов, тот, что был пониже ростом, высвободив из широкого рукава рясы маленькую изящную руку, благословил малышку.

— Благодарю вас, святой отец, — ответила ему Перрен. Но едва лишь тележка миновала мнимых кармелитов, как Фауста схватила д'Альбарана за рукав и, увлекая в сторону, приказала:

— Надо выследить эту женщину, узнать, где она прячет ребенка, и ни на минуту не спускать с нее глаз. Иди же, д'Альбаран.

Большими шагами д'Альбаран удалился. Миновав монастырь кармелитов, он свернул направо и вошел в ближайший дом, стоявший возле дороги.

На первом этаже его ожидала дюжина храбрецов; в отсутствие своего командира они играли в карты и в кости и потягивали доброе винцо. Однако, как и подобало вышколенным солдатам, они все делали тихо, почти бесшумно. Увидев, что вернулся их начальник, они мгновенно оставили свои занятия и выстроились, ожидая приказаний.

Д'Альбаран выбрал двоих и что-то шепнул им на ухо, после чего те тотчас же направились к выходу. Через несколько секунд они уже были в седле и мчались вдогонку за тележкой матушки Перрен. Им было поручено проследить, куда едет почтенная женщина.

Едва они скрылись за поворотом, как в дом вошла Фауста; вместе в д'Альбараном она поднялась на второй этаж. Когда через несколько минут они вновь спустились вниз, д'Альбаран был в своем обычном наряде, а Фауста облачилась в мужской костюм. Оба были закутаны в длинные плащи. Вскочив в седла, они легкой рысью направились в центр города.

Если бы Фауста еще задержалась на несколько минут, она могла бы видеть, как по улице Кассе вихрем промчалась кавалькада, остановившаяся возле домика маршала д'Анкра. Это были гвардейцы Кончини, прибывшие сюда из его особняка на улице Турнон. Их было не менее двадцати; среди них находились господа де Базорж, де Монреваль, де Шалабр и де Понтрай, коих мы называем, потому что уже имели честь встречаться с ними.

Следом за отрядом быстрым шагом шли трое мужчин; казалось, они хотели догнать всадников.

Пора вернуться к Одэ де Вальверу и Ландри Кокнару. Напомним, что мы расстались с ними в спальне Кончини. Оба были исполнены решимости последовать за Флоранс. Однако они потеряли несколько секунд, а при некоторых обстоятельствах даже одна секунда может оказаться решающей. Так случилось и на этот раз. Бросившись за девушкой, они наткнулись на захлопнувшуюся перед самым их носом дверь;

— Гром и молния! — яростно выругался Вальвер.

— Ад и преисподняя! — вторил ему Ландри Кокнар.

Вдвоем они принялись колотить руками и ногами по злосчастной двери, но та даже не дрогнула. К тому же она была замаскирована под деревянную панель, которыми были обшиты стены спальни, так что в конце концов они даже засомневались, дверь ли перед ними или глухая стенка.

Осознав тщетность своих попыток, Вальвер забеспокоился.

— Черт, похоже, что она сделана из железа, — с досадой произнес он, пнув ногой то ли стену, то ли потайную дверь.

Он попытался отыскать замочную скважину или хотя бы какую-нибудь щель, куда можно было бы просунуть кинжал, но ничего не нашел.

— Напрасный труд, — заявил Ландри Кокнар. — Наверняка дверь открывается с помощью пружины, спрятанной где-нибудь под обшивкой.

Он принялся искать невидимый рычаг, приводящий в движение пружину. Вальвер же тем временем озирался по сторонам, надеясь отыскать что-нибудь, что могло бы послужить тараном. На глаза ему попалось массивное дубовое кресло. Он схватил его и изо всех сил швырнул в дверь. После нескольких бросков кресло разлетелось на куски, дверь же не шелохнулась.

Поняв всю бесплодность своих попыток, они вынуждены были отказаться от них.

Однако их планы никаких изменений не претерпели. Решив сделать то, что следовало бы сделать в первую очередь, Одэ и Кокнар бросились к входной двери, той самой, которую последний, ворвавшись в спальню Кончини, самолично запер на ключ. Дверь эта выходила на лестницу, ведущую во двор дома. Но как ни дергали они замок, как ни старались повернуть ключ, дверь не открывалась.

— Клянусь чревом Господним! — возмутился Ландри Кокнар. — Я же сам запирал ее!

И, охваченный суеверным ужасом, он, стуча зубами, произнес:

— Здесь не обошлось без колдовства!

— Дурак, — бросил Вальвер.

И невозмутимым тоном объяснил:

— Нет тут никакого колдовства, просто кто-то запер нас с другой стороны.

— Но я бы услышал его! — возразил Ландри Кокнар.

— Сомневаюсь, — пожал плечами Вальвер. — К примеру, скажи мне, слышал ли ты, как открывалась и закрывалась потайная дверь? Ведь она открылась, а потом захлопнулась… захлопнулась так плотно, что мы, как ни стараемся, никак не можем ее открыть.

— Ваша правда, — согласился Ландри Кокнар и задумался.

В нем вдруг проснулись его изначальные страхи:

— Однако мне показалось, что с той стороны нет замочной скважины. Да-да, точно нет!

— Скажи лучше, что ты ее не заметил. Но как бы то ни было, кто-то сумел запереть нас здесь, перекрыв все выходы, и мы попались, словно мыши в мышеловку.

Слова Вальвера приободрили Ландри Кокнара. Уверившись, что все происшедшее — дело человеческих рук, он перестал бояться и направил свои недюжинные способности на поиски выхода.

Мы считаем необходимым сообщить, что, бегая в поисках выхода из спальни Кончини, Одэ де Вальвер окончательно успокоился. Как мы помним, он страшно боялся, что с его невестой случится какое-нибудь несчастье. Но время шло, к нашему герою вернулось умение размышлять — и он пришел к выводу, что непосредственная опасность ей пока не грозит: Кончини и Мария Медичи наверняка не сразу определят участь девушки. На это им понадобится по меньшей мере день, а то и два. Поэтому с той непоколебимой уверенностью, которая присуща только двадцатилетним, Вальвер решил, что за это время сумеет выбраться из ловушки и — в случае необходимости — придет на помощь своей возлюбленной.

О том, что он может вот-вот погибнуть, Вальвер даже не думал. Но это не означало, что он сложил руки и решил ждать, когда по воле небес их мышеловка распахнет свою дверцу. Нет, Вальвер, прошедший школу шевалье де Пардальяна, всегда и прежде всего полагался только на самого себя.

Внимательно изучив входную дверь, обитую толстым стеганым шелком, он обнаружил, что она сделана из прочного тяжелого дерева. Несколько мощных ударов плечом не поколебали ее. Наученный горьким опытом борьбы с потайной дверцей, Вальвер не стал пытаться взламывать ее, а сразу же устремился к окну.

Несмотря на то, что на улице был день, окна в спальне Кончини были занавешены плотными шторами. В комнате горело множество свечей, источавших резкий сладковатый аромат, призванный возбуждать чувства влюбленных. Когда одурманенная непривычными запахами очередная жертва страсти Кончини совсем изнемогала, флорентиец либо гасил свечи, либо оставлял некоторые из них гореть, чтобы своим неярким светом они создавали подходящую обстановку.

Вальвер отдернул шторы, распахнул окно — и наткнулся на деревянные ставни, обитые той же тканью, что и дверь, и вдобавок запертые на огромный висячий замок.

Ландри Кокнар, внимательно следивший за всеми действиями своего хозяина, усмехнулся:

— Когда я служил Кончини, мне доводилось бывать у него в спальне. И знаете, сударь, там буквально все — двери, окна, стены — были обиты стеганым шелком, прекрасно заглушавшим крики тех девиц, которые, попав к нему обманом или уведенные насильно, решались звать на помощь, пытаясь избежать назойливых объятий вельможного развратника. Я же, сударь, настоящий олух, раз не вспомнил об этом раньше.