— Что ж, граф, наблюдайте за дорогой, — улыбнулся Пардальян. — В случае с Фаустой двойная бдительность никогда не помешает. Однако позвольте вам заметить, что одной только осторожности недостаточно. Надо постоянно сопоставлять и думать. Вы прочитали записку Фаусты. Если бы вы немного поразмыслили над ней, то поняли бы, что она ждет моего ответа; будь я на ее месте, я бы поступил точно так же. Поэтому я и позволил себе ослабить бдительность. Она не предпримет ничего ни против меня, ни против вас, поскольку вы находитесь со мной, пока не получит от меня ответ.
— Черт побери, вы совершенно правы, какой же я болван, что об этом не подумал! — воскликнул Вальвер.
За разговорами они не заметили, как доехали до Банье. В деревне Пардальян поинтересовался, не проезжали ли здесь носилки в сопровождении многочисленного эскорта. Ответ был отрицательным.
— Отлично, — сказал себе Пардальян, — значит, девочку отвезли не в Париж… Или по крайней мере отвезут туда не сразу. Фауста приняла все меры предосторожности, чтобы я не нашел свою внучку и не забрал обратно.
Они продолжили путь и без происшествий прибыли в гостиницу «Золотой ключ». Вечер они провели вместе, равно как и весь следующий день. Но все было спокойно. Ни Фауста, ни Кончини не объявились.
Пардальян стал прежним — то есть обрел присущее ему насмешливое добродушие. Принял ли он решение, как вести себя с Фаустой? Этот вопрос чрезвычайно волновал Вальвера, восхищавшегося выдержкой шевалье, но не осмеливавшегося ни о чем его спрашивать; сам же Пардальян об этом не заговаривал.
Утром следующего дня, четверть часа спустя после прихода в гостиницу Вальвера, который теперь большую часть времени проводил вместе с Пардальяном, в комнату шевалье постучала мадам Николь и сказала, что двое мужчин жаждут побеседовать наедине с шевалье де Пардальяном.
— Прикажите этим господам подняться сюда, — бросил Пардальян.
Как только дверь за мадам Николь закрылась, шевалье воскликнул:
— Пусть меня изжарят живьем, если это не люди Фаусты, пришедшие за ответом на послание.
А так как Вальвер из скромности собрался удалиться, Пардальян живо остановил его:
— Останьтесь, сын мой. Ваше присутствие не будет лишним.
Вальвер послушался и тихо удалился в угол.
Мадам Николь ввела двух посетителей и сразу вышла. Гости стояли на пороге, прикрывая лица плащами и дожидаясь, пока хозяйка гостиницы не затворит за собой дверь. Однако Пардальян сразу угадал, что одним из посетителей была сама Фауста, а другим — ее верный телохранитель великан д'Альбаран.
Все четверо учтиво раскланялись; со стороны могло показаться, что встретились лучшие друзья, а не заклятые враги. Однако на предложение Вальвера сесть Фауста и д'Альбаран ответили отказом. Из этого можно было сделать вывод, что они не собирались задерживаться в комнате надолго. И действительно: Фауста без обиняков приступила к делу.
— Шевалье, — начала она, — я пришла за ответом на свое письмо; мне известно, что вы получили его.
— Как, принцесса, — насмешливо воскликнул Пардальян, — вы сами пришли за ответом? Какая честь для моего скромного жилища!..
— Шевалье, — сурово ответила Фауста, — я не привыкла перекладывать свои дела на других.
— Как я вас понимаю, принцесса! — снова усмехнулся Пардальян.
И сменив насмешку на ледяную вежливость, добавил:
— Позвольте мне прежде всего вернуть вам ту драгоценную безделушку, которую вы столь неосторожно оставили в пустом доме; любой бродяга мог зайти туда и взять ее.
— Я знала, что кинжал попадет в надежные руки, — ответила Фауста, беря кинжал, протянутый ей Пардальяном.
Немного помолчав, она спросила:
— А если я попрошу вас оставить у себя это оружие на память обо мне?..
— Я охотно бы согласился, сударыня, если бы речь шла о простом кинжале. Но эта игрушка слишком дорога для меня, поэтому, к великому своему сожалению, я не могу ее принять, — вежливо отказался Пардальян.
— Хорошо, не будем больше говорить об этом, — не стала настаивать Фауста.
Опустив кинжал в карман камзола, она продолжила:
— Вернемся к делу…
— То есть к ответу, которого вы от меня ждете, — еще более холодно уточнил Пардальян.
И, придав своему лицу простодушное выражение, произнес:
— Мне кажется, сударыня, что вы отлично знаете, что именно я намерен вам отвечать. Ведь мы с вами давние знакомые, и вы меня прекрасно изучили.
— И все же я прошу вас точно сформулировать ваш ответ.
— Хорошо. Тогда я скажу, что не вижу оснований менять свои намерения относительно ваших планов. Намерения же мои вам хорошо известны, я изложил их вам во время нашей последней встречи, в присутствии герцога Ангулемского. Как вы помните, наше свидание едва не окончилось моей гибелью. Впрочем, в том, что я остался жив, вы вовсе не повинны. Неужели вы еще не поняли, принцесса, что я чертовски привязан к жизни и вовсе не собираюсь пока расставаться с ней? Убить меня не так-то просто! О, я вовсе не собирался откровенничать, — извините, вырвалось…
— Напомните, что вы мне тогда сказали, — серьезно ответила Фауста.
— Я сказал вам, — ответил Пардальян, глядя прямо в глаза Фаусте, — что пока я жив, вы не будете королевой Франции. И я готов вам это повторить.
— Это означает, что вы станете сражаться со мной?
— Да, насколько хватит моих сил, — ледяным тоном ответил Пардальян.
— Хорошо ли вы подумали?
— О принцесса, вы подарили мне для раздумий целый день и две ночи. Уверяю вас, этого более чем достаточно.
Вальвер и немой свидетель этой сцены д'Альбаран с восхищением наблюдали за словесным поединком двух давних врагов. Пардальян — невозмутимый, с легкой улыбкой на губах, Фауста — холодная и надменная — оба говорили так, словно речь шла о ничего не значащих пустяках. Никто и не подумал бы, что речь шла о жизни и смерти участников беседы, а также об участи многих людей, среди которых был и венценосный ребенок Людовик XIII.
Тем временем Фауста бесстрастно произнесла:
— Так, значит, вы бросаете на произвол судьбы свою внучку?.. Хотите горя собственным сыну и невестке?
— Я никого не собираюсь бросать и никому не желаю горя, — без тени тревоги в голосе возразил Пардальян.
И с равнодушным видом, который не раз вводил в заблуждение его противников, он заметил:
— После долгих размышлений я пришел к выводу, что судьба моих детей зависит прежде всего от того, хватит ли у меня сил одержать победу над вами. Вопрос в том, как долго будет продолжаться наш поединок и кто выйдет из него победителем. Я убежден — я уже говорил вам об этом и теперь лишь повторяю, — что в проигравших останетесь вы. Так что участь моих детей решится сама собой. Что же до времени… видите ли, мне кажется, что борьба наша не затянется. Иначе и быть не может.
— Так, значит, вы надеетесь забрать у меня крошку Лоизу?
— Я не надеюсь — я уверен.
Последние слова Пардальян произнес с таким нажимом, что Фауста невольно вздрогнула. Однако принцесса мгновенно взяла себя в руки.
— Что ж, попытайтесь, — злорадно улыбаясь, ответила она.
— Простите, — ответил Пардальян, — я вовсе не утверждал, что стану разыскивать девочку. Я даже не говорил, что заберу ее; вы сами это сказали.
— Но вы сказали, что уверены в этом. А чтобы забрать девочку, ее надо найти. А чтобы найти, надо искать. Ищите, Пардальян, ищите — и мы посмотрим, удастся ли вам найти ее.
Первый раз за всю беседу она прибегла к легкой иронии. Было ясно, что она совершенно уверена в своей победе. Пардальян хорошо понял ее. Однако и он еще не потерял веру в себя. Поэтому, ехидно улыбнувшись, он ответил:
— Я не стану ее искать, не стану забирать. Вы сами вернете мне девочку.
— Вам так кажется, — улыбнулась Фауста.
— Так оно и будет, — церемонно поклонился Пардальян. И, выпрямившись, повторил, выделяя каждое сказанное им слово:
— Вы сами вернете мне девочку… и сделаете это с радостью.
— Ну, это мы еще посмотрим, — ответила Фауста, скрывая ярость под обольстительнейшей улыбкой.