— Прежде чем ехать, я хотела бы с вами поговорить, — пролепетала Виолетта с волнением, заставлявшим ее дрожать.

Клод побледнел.

— Ты хочешь поговорить со мной?

Виолетта кивнула.

«Я был прав! — подумал Клод. — Черт подери! Значит, без объяснения нам не обойтись… Что она хочет мне сказать? Что я внушаю ей ужас, что она предпочитает умереть, но не ехать со мной? Что же мне делать? Убить себя? Но я не посмею! Я боюсь! Боюсь того, что будет после смерти!»

Виолетта молчала, потупив глаза. Клод вымученно улыбнулся.

— Хорошо, — сказал он голосом, который ему показался спокойным, но на самом деле прерывался от волнения. — Хорошо, говори, раз тебе надо что-то мне сказать… Я слушаю.

И вдруг он упал на колени. На его лице было написано такое отчаяние, что Виолетта содрогнулась.

— Выслушай сначала ты меня, — произнес Клод хрипло. — Я тоже хочу тебе кое-что сказать. Я не могу больше ждать. Я тебе все объясню… или, по крайней мере, постараюсь… Молчи, не перебивай! Да, я убивал… убивал по приказу! Не пугайся так, умоляю тебя… выслушай меня до конца… Ты помнишь, что я тебе сказал, не так ли? Что я больше не заговорю с тобой и не приближусь к тебе, если ты этого не захочешь… Я стану твоей собакой, верной сторожевой собакой… Маленькая моя Виолетта, до того, как ты, по милости Всевышнего, вошла в мою жизнь, осветив ее, словно луч солнца, я просто делал свое дело, не рассуждая. Официал приходил за мной или присылал с кем-нибудь свой приказ. Иногда я отправлялся в Монфокон, иногда — на Гревскую площадь, изредка в какое-нибудь другое место; я ждал, ко мне приводили осужденного или осужденную… Я был таким же слепым орудием, как веревка или топор.

Что ты хочешь от меня услышать? Мой отец, мой дед, мой прадед — все они убивали. Я поступал так, как они. Это было фамильное ремесло…

Виолетта слушала, не в силах пошевелиться от страха. Клод сурово нахмурил лохматые брови, словно пытаясь собраться с мыслями. Он плакал, не замечая своих слез.

— Но однажды я подобрал тебя, — продолжал он, — такую крошечную, слабенькую… и такую красивую… Ты никогда не узнаешь, что творилось в моем сердце в ту минуту, когда я увидел, как ты протягиваешь к людям свои ручонки…

— Я протягивала руки… к людям? — прошептала Виолетта.

— Конечно! Я взял тебя, потому что у тебя не было отца…

— Не было отца! — воскликнула потрясенная Виолетта.

— Но ты этого не знала… ведь я тебе всегда лгал…

Виолетта с ужасом взглянула на Клода, а он, вздохнув, униженно произнес:

— Я тебе не отец…

Виолетта поднесла руки к глазам, словно желая защитить их от слишком яркого света, и прошептала:

— О Симона, моя бедная матушка Симона, умирая, ты сказала мне правду…

Она сидела, закрыв лицо руками. Клод вновь заговорил:

— Итак, я тебе не отец. Ты видишь, что можешь покинуть меня, когда захочешь. Теперь слушай. Пока у меня не появилась ты, пока я не подобрал тебя, бедную сироту (Виолетта вздрогнула), я не ведал, что такое жизнь. Были ли у меня сердце и душа? Я не знаю… Но когда ты стала моей дочерью, однажды я вдруг заметил, что стал другим… Я стал бояться убивать… Во мне появилось что-то, чего раньше не было… Вид виселицы заставлял меня содрогаться… Я представлял себе, что ты подумаешь, что ты скажешь, если вдруг чудовищная правда откроется тебе… Я начал страдать… Меня окружали призраки, проклинавшие меня… Я надеялся отдохнуть душой, уйдя на покой. Но нет! Чаще, чем прежде, призраки толпились вокруг меня… Напрасно я раздавал милостыню и усердно посещал церковные службы, на сердце моем была кровоточащая рана… И только рядом с тобой, в нашем домике в Медоне, я чувствовал, что снова становлюсь человеком… Да, Виолетта, ты мне улыбалась, и я уже не был тем несчастным, что стонет и рыдает, страшась провести ночь в темной комнате… Восторг охватывал меня… и… прости меня… временами я воображал, что ты действительно моя дочь…

Стон вырвался из груди Клода. Но прежде чем Виолетта успела что-то сказать, он торопливо продолжил:

— Я был недостоин такого счастья, и я тебя потерял… Я не в силах передать словами, что мне пришлось выстрадать за эти годы одиночества и отчаяния! И вот в ту минуту, когда я вновь обрел тебя, когда я вернулся к жизни… ты узнаешь, кем я был!.. Это значит, что я не искупил свои грехи и час прощения для меня не пробил… Вот… ты знаешь все… Прошу тебя об одном: позволь мне тебя спасти… доставить в безопасное место… А потом я уеду. Я полагаю, теперь… теперь, когда ты знаешь… я не имею права глядеть на тебя… и, конечно, ты не можешь больше называть меня своим отцом!

Клод опустил голову. Он стоял на коленях, напоминая тех несчастных, которых во множестве повидал на эшафоте. Виолетта подняла на него взгляд, сиявший, как утренняя заря, и нежным, ласковым и чистым голосом сказала:

— Отец… мой добрый папа Клод… обними меня… Я так люблю тебя!

Клод резко вскинул голову.

— Что ты сказала? — пробормотал он.

Виолетта, не отвечая, сжала своими маленькими ручонками огромные руки палача и заставила его подняться с пола; когда Клод — растерянный, задыхающийся, побледневший от радости — упал в кресло, она села к нему на колени, положила свою прелестную головку ему на грудь и повторила:

— Отец… мой дорогой отец… обнимите вашу дочь!

Клод зарыдал.

Следующий час для мэтра Клода был наполнен таким счастьем, что прошлое словно стерлось из его памяти. Этот час стоил целой жизни. Он преобразился. Ослепительный свет залил эту сумрачную душу, угрюмое прежде лицо теперь лучилось тем веселым добродушием, какое бывает на лицах людей, о которых обычно говорят:

— Какой славный и счастливый человек.

— Пошли, — сказал он вдруг. — Я чуть не забыл! Впрочем, ничего плохого не должно случиться, ведь нас наверняка считают мертвыми… Согласись, что это отличная шутка! — добавил он, раскатисто смеясь. — Мертвый? Более живым я никогда еще не был!.. Мы могли бы не уезжать, даже если бы нас не считали мертвыми, ведь никто бы не подумал, что мы скрываемся здесь, в моем доме. Но мне страшно оставаться в Париже! Я так страдал в этом городе!

— Бедный отец! Вы не будете больше страдать.

— Все, пытка кончилась! — продолжал мэтр Клод. — Ах! Виолетта, мое сердце готово выскочить из груди… Никогда бы не поверил, что я могу узнать подобное счастье… Я! Но довольно болтать, пошли…

Виолетта тихо покачала головой.

— Как, ты не хочешь ехать?

— Отец, вы же сами сказали, что все хорошо и что здесь мы укрыты лучше, чем в любом другом месте.

— Это так… но все же почему?..

— Я пока не хочу покидать Париж, — сказала Виолетта, опустив глаза. — Останемся здесь хотя бы на несколько дней.

— Как ты пожелаешь. Это чудесный дом. Я тебе говорил, что мне в нем страшно?.. Не обращай внимания, я болтаю глупости, это от радости. Итак, мы остаемся, решено!.. Госпожа Жильберта! Отошлите лошадь и карету. Моя дочь хочет остаться здесь…

Старая служанка суетилась вокруг Клода и Виолетты. Со всех ног она бросилась выполнять приказание.

— Это еще не все, отец, — сказала Виолетта с улыбкой, — мы остаемся, но сегодня утром мне нужно выйти в город.

— Выйти? Тебе? — удивился Клод.

— Мне нужно пойти на постоялый двор «Надежда», — ровным голосом произнесла девушка.

— А-а! Припоминаю… Ведь пока я держал тебя на руках, ты многое успела поведать мне… Бедная Симона умерла… а потом, потом!.. А! Черт подери, я вспомнил! Молодой человек, который принес цветы? Ты собираешься к нему, да? Ну-ка, расскажи мне о нем немного!.. Сначала его имя… Ты краснеешь? Почему? Я люблю этого молодого человека, потому что он любит тебя…

— Я не говорила этого, — прошептала девушка бледнея.

— Но я-то догадался! Достойный молодой человек! Так как же его зовут?

— Я не знаю, — сказала Виолетта со вздохом.

Клод расхохотался, и от его смеха зазвенели оконные стекла. Он был взволнован. Он ходил по комнате, брал девушку за руку, чтобы поцеловать ее, садился и немедленно вскакивал.