Узкий луч света от карманного фонарика на секунду задержался на одеяле, под которым вырисовывалась фигура спящего человека, свернувшегося калачиком.

«Спит, как ребенок», – подумал Якубовский и осветил его лицо.

Парень мгновенно вскочил, зажмурился от яркого света. Пришедший вместе с Якубовским мужчина с нескрываемым интересом смотрел на него.

– Имя? – резко прозвучал голос полковника.

– Ганс Клос.

– Год рождения? Место рождения? Родители?

– 5 октября 1921 года, Клайпеда… Отец – земский начальник, Герман Клос, мать – Эмилия фон Верскер…

Якубовский повернул выключатель, в комнате стало светло.

– Достаточно, – сказал он все еще стоявшему парню. – Как себя чувствуешь, Сташек? Надеюсь, не сердишься за этот внезапный визит?

– Ну что вы! – бодро ответил паренек. – Привыкаю. Здесь меня не балуют.

– Ты должен забыть, что когда-то был Станиславом Мочульским, – сказал мужчина, вошедший в комнату вместе с Якубовским. Это был заместитель начальника специальное школы, до войны – известный врач-психолог.

Учебный комбинат, как обычно называли эту школу, занимал небольшую территорию, но, если бы кто-то из немцев внезапно оказался здесь, он подумал бы, что попал в Германию. Все, кто находились в этой школе, ежедневно слушали лекции и доклады на немецком языке, изучали немецкие воинские уставы, армейские распорядки, таможенные правила и почтовые положения, готовясь к выполнению особых заданий командования Советской Армии. Никто из них не знал точно, когда и куда будет направлен, но их часто заставляли повторять заученные легенды, проверяли их реакцию и выдержку, обучали особым приемам, учили бесшумно подкрадываться и наносить удары. Все эти люди ненавидели врага, вероломно напавшего и стремящегося поставить на колени их родину. Они готовились к выполнению особого задания за линией фронта, в глубоком тылу противника. Конечно, не каждому из них удастся идеально преобразиться в немца, не каждый сможет перевоплотиться в другого человека так, как Сташек – в Ганса Клоса.

– Как там настоящий Клос? – спросил Сташек.

– Постепенно раскалывается. Уже многое рассказал. Не может понять, чего мы от него хотим… А ну-ка покажи свою шею, наверное, уже зажило? – поинтересовался Якубовский.

Сташек наклонил голову, и полковник осмотрел почти невидимый шрам ниже правого уха, потрогал пальцем. Советский хирург постарался сделать все возможное, чтобы безболезненно оставить на шее Сташека шрам. Такой же шрам был у Ганса Клоса – результат падения с лошади в детстве.

– В порядке, – отметил Якубовский. – Не отличишь от настоящего. А как со стрельбой из личного оружия?

– Хотите проверить? – выручил его заместитель начальника спецшколы.

– Как, сейчас, ночью? – удивился полковник.

– Наше стрельбище приспособлено к обучению в ночных условиях.

Они прошли во внутренний двор. За небольшим ручейком, через который был перекинут мостик, находилось стрельбище, окруженное двумя высокими земляными валами. Уже светало.

– Включить тебе освещение, Клос? – спросил заместитель начальника школы.

– Попытаюсь так, – ответил Сташек. Ему очень хоте лось, чтобы проба удалась, но он понимал, что стрельба из пистолета будет для него нелегким делом.

Это была необычная стрельба – мишень устанавливалась неподвижно против стрелявшего. Стрельбище имело форму полукруга, по которому на расстоянии нескольких десятков сантиметров одна от другой были установлены мишени. За каждой мишенью находились сигнальные лампочки, которые на миг загорались и гасли. Загорались они по очереди, но в разное время. Задача состояла в том, чтобы вовремя поразить мишень, за которой вспыхивала лампочка, а таких огоньков в течение минуты загоралось девять, то есть столько, сколько было боевых патронов в пистолете.

Заместитель начальника школы вошел в будку, где находился пульт дистанционного управления сигнальными огнями. Блеснул огонек справа. Сташек мгновенно нажал курок и, сразу же повернувшись, механически выстрелил в другую светящуюся точку, с левой стороны, потом, почти не целясь, в три поочередно блеснувших огонька ближе к середине и снова в два с левой стороны. И когда он подумал, что это конец, блеснуло еще раз в середине. Прозвучал последний выстрел. Все подошли к мишеням. Три десятки, пять – на границе семерки и восьмерки, и один выстрел поразил пятерку.

– Не расстраивайся, Клос. – Мочульский почувствовал прикосновение руки заместителя начальника. – Я преподнес тебе небольшой сюрприз: экзамен длился всего полминуты, за это время ты уложил бы девять фрицев… Не выпьете ли стаканчик крепкого чая? – обратился он к Якубовскому. – А потом поезжайте с миром. У Клоса все в порядке.

– Да, время не ждет, – сказал полковник. – Через час мы должны быть на аэродроме. Нас там ждут. Еще денька два, – взглянул он на Клоса, – будешь приглядываться к своему двойнику. Теперь поговорим о семье, родственниках… Ты выучил все то, что я тебе написал?

– Да, – усмехнулся Сташек. – Тетушка Хильда, сестра моей матери, имеет трех дочерей: самая красивая – Эдит, в которую я был влюблен, когда мне было только пятнадцать лет. Если хотите, расскажу и о дяде Хельмуте… А может быть, перечислить все болезни, которыми страдала тетушка Хильда? Самый серьезный ее недуг – хронический ревматизм…

– Если бы ты знал, как все это важно, – сказал Якубовский. – Роль, которую мы предназначили тебе, не имеет прецедента. Я, во всяком случае, о подобном не слышал. – Полковник внимательно посмотрел на Сташека, который после того как его остригли немного короче, был неотличим от настоящего Ганса Клоса.

– А что потом? – спросил Сташек.

Занятый своими мыслями, Якубовский не ответил. Он шел вперед. Его беспокоило, как этот паренек, перевоплотившись в совершенно другого человека, будет держаться там, за линией фронта, в глубоком тылу врага, где не будет заместителя начальника училища, не будет Якубовского, не будет вообще кого-нибудь, кто мог бы в случае необходимости оказать этому двадцатидвухлетнему парню помощь или дать нужный совет, когда он останется в одиночестве, окруженный врагами, где секундное промедление может повлечь за собой провал и гибель этого парня. Не ошибся ли он, полковник Якубовский, доверив этому юноше такое ответственное задание? Не совершил ли непоправимой ошибки? Нет этого не может быть. Якубовский не мог ошибиться…