Когда-то реклама была заповедной вотчиной художников. Потом в этом бизнесе появились настоящие профессионалы. Они осознали, что мало нарисовать роскошную блондинку в рекламируемом лифчике на мостике пиратского фрегата. Они призвали на помощь психологов и физиологов. Целые лаборатории занялись выяснением вопроса, какого цвета следует изготовлять коробки для стирального порошка, чтобы в сознании покупательницы помимо ее воли возникал образ благоухающей пены. Универмаги начали устанавливать потайные рапидные кинокамеры, нацеленные на посетителей магазина, и проявленная пленка позволяла точно определить, сколько секунд покупатель смотрел на товар не отрываясь.
Автомобильные фирмы кинулись штудировать Фрейда, выясняя, какие модели авто больше отвечают подсознательным сексуальным устремлениям будущих владельцев, а фабриканты джина начали изыскивать универсальную этикетку, равно притягательную для мужчин и для женщин.
Но существует одна отрасль промышленности, которая может позволить себе смотреть на рекламу свысока. Ей незачем пробуждать у своих клиентов нужные ей инстинкты. Это игорный бизнес. Игорные автоматы, однорукие бандиты с заманчиво торчащей хромированной рукояткой и вечно разинутой для монеток пастью, ипподромы и игорные дома — всем им незачем конвульсивно дергаться огнями скачущих вывесок или покупать целые, полосы респектабельных газет. Вся жизнь страны работает на них, ибо все вокруг вопиет, просит, умоляет, грозит, взывает: купи! Игорный же бизнес молча предлагает: выиграй — разбогатеешь, — добьешься цели. Вы остаетесь один на один с судьбой, без посредников, разве что казино удержит какой-то процент с оборота. Вы один на один со своим счастливым случаем, вам никто не мешает, и уж сегодня-то наверняка вы ухватите его за фалду и заставите вмиг сделать вас и умным, и образованным, и счастливым, и приятным для собеседников — только выиграйте!
Разные религии имели свои святые места, куда нескончаемым потоком тянулись пилигримы. Рено, Лас-Вегас, Лейк-Тахо стали Меккой для миллионов людей. Они прилетают и приезжают сюда со сладкой надеждой и уезжают убежденные, что им случайно не повезло. Если бы только шарик рулетки остановился не на № 34, а на № 33! Если бы за длинным столом шмен-де-фера остановиться на шести, а не прикупать еще карту… Но владельцы казино и отелей в столицах азарта, гангстеры и киноактеры, отставные политические деятели и миллионеры сознают свой долг перед обществом. Никто не может упрекнуть их, что они просто-напросто обирают приезжих. Они платят десятки тысяч долларов модным певцам и год за годом импортируют из Парижа прямо в пески Невады знаменитый парижский стриптиз «Лидо», в котором представительницы десятка стран символизируют собой интернациональное братство обнаженных ног, бедер и груди.
Мало того, владельцы казино и отелей — добрые люди. Они предоставляют вам номер в отеле с воздушным кондиционером за половину той цены, которую потребовали бы в любом другом месте. Да здравствует демократия! И пусть любой американец сможет совершить паломничество в храм шанса и принести себя на заклание на зеленом сукне алтаря. Долой снобистско-аристократические казино Старого Света с их фраками и пыльным плюшем! Да здравствует равенство долларов, ложащихся в аккуратные стопки на полках стальных сейфов казино!
Дэвид вышел из «боинга-707» и вздрогнул под сухим ударом невадского солнца. Оно изливалось на землю физически ощутимым густым потоком, и тени казались островками спасения.
Дэвид несколько раз потер уши, их у него всегда закладывало при посадке, сколько бы он ни глотал слюну и не разевал рот, словно вытащенная на берег рыба.
Пока Росс добрался до гостиницы, рубашка прилипла к спине, и пиджак начал казаться чугунным. Зато эйр-кондишн номера встретил его прохладой, которая была нереальной после сухого зноя улицы. Он переоделся и сошел вниз пообедать. Дэвид не слышал оживленного гула ресторанной публики, не обращал внимания на то, что ест. Он думал о том, что прежде всего ему нужно выиграть деньги. Они всегда были нужны ему, но раньше то были нужды, с которыми Дэвид привык уживаться. Он жил размеренной жизнью работающего человека, с точными часами службы, со своей пусть маленькой, но квартиркой, со встречами с Присиллой, с кино и телевизором, и привык к ней. Теперь он был выброшен из привычного ритма, предоставлен сам себе, и лишь двести долларов в кармане отделяли его от океана нищеты, омывающего остров благополучия. Пока у него были деньги, то или другое, местечко на острове было ему обеспечено. Но уйдут эти двести долларов, и его попросят с острова. Барахтайтесь, мистер, в волнах — глядишь, и снова выплывете…
За несколько дней он превратился из пристойного молодого человека, репортера «Клариона», в авантюриста, который не знал, где он будет завтра и чем займется послезавтра. У него не было никакого плана. Он знал лишь, что ему нужны деньги, много денег, чтобы уйти, убежать, исчезнуть из того мира, где Эрни Фитцджеральд рассматривает увеличенные фотографии отпечатков пальцев, отпечатков его пальцев, снятых с автомата. О, Эрни Фитцджеральд знает, что такое вещественное доказательство и прямые улики, и сумеет передать свою уверенность суду присяжных…
Дэвид расплатился и пошел в игорный зал. Переступив порог, он остановился, оглушенный гулом. В первую секунду Росс не мог понять, откуда шум исходит. Он огляделся по сторонам. Лица игроков были сосредоточенны, и они молчали, лишь изредка бросая отрывисто: «Карту! Еще карту!» И тут же Дэвид понял: он слушал мысли всех этих людей, мысли необычайно напряженные, и звук этих мыслей был похож на гул разъяренной толпы. Все эти люди наверняка не умели думать в обычных обстоятельствах, и мысли их вяло бродили в голове. Но поставив пять-десять долларов, все их существо жадно сосредоточивалось на ловко брошенной банкометом карте, и мысли их кричали, прыгали по залу, переплетаясь, словно эхо: «Только не картинку!», «Туза, туза!», «Боже, проиграл снова!», «Двойка, пусть придет двойка!»
В зале играли в «блэк-джек», род американского «очка», и, сидя за вогнутой стороной столов, банкометы бесшумно и точно, как катапульты во фраках, выбрасывали карты игрокам.
