Ёмоги надула губы и повернулась спиной к Носу.

Два огромных дуба развесили свои ветви подобно зонтику над галереей, соединявшей одно крыло с главной частью дома, и над внутренним двориком. Молодые листья, вместе с засохшими прошлогодними, плотным покрывалом нависали над землей. Выглянув из своего убежища, Конно-мару зашевелился и облегченно вздохнул. Густо переплетавшиеся ветви давали ему возможность вытянуться или даже лежать в листьях, как в колыбели. Воин прятался там целый день, пока воины Айтого вели поиски, и, если бы его обнаружили, он намеревался по сучьям ускользнуть на крышу. Теперь уже было темно, и Конно-мару видел несколько бивачных костров, которые горели вдоль стен.

Он припомнил события последних нескольких дней и попрекнул себя за трусость. У него было несколько шансов, чтобы осуществить то, что намеревался, но всякий раз его подводил недостаток мужества. Но сейчас Конно-мару решил твердо: сегодня ночью он убьет Токиву, ничуть не думая о своей собственной безопасности. Час проходил за часом, воин ждал, пока в доме заснут. Ближе к полуночи Конно-мару пауком соскользнул по дереву и прокрался в направлении комнаты, в которой еще горел единственный огонек. Теперь он уже был хорошо знаком с домом и знал, что это комната Токивы. Перебравшись через перила, воин прокрался вдоль галереи и прижался к двери. Она оказалась заперта. Но теперь достаточно слегка приоткрыть замок кинжалом и всем телом навалиться на дверь. Хотя на шум наверняка прибегут слуги и воины, он тем временем сможет вонзить кинжал в Токиву. Что после этого случится с ним, не имеет значения.

И тут он вздрогнул, заслышав голос:

– Кто там?

Это был женский голос. За дверью послышался шелест шелка. Конно-мару отскочил от нее. Дверь распахнулась, и выглянуло бледное лицо Токивы, озаренное светильником, который она держала.

– Вы, случайно, не Конно-мару? – спросила женщина.

Воин застыл в изумлении. Токива же не выразила ни удивления, ни страха. Следующие слова она произнесла шепотом:

– Конно-мару, я была уверена, что это вы – любимый слуга господина Ёситомо. Идите сюда, входите, нас не должны услышать часовые, – сказала Токива, жестом приглашая парня в дом. Она скрылась за шелковой занавеской, а Конно-мару проскользнул за ней и притаился в углу комнаты.

Токива вернулась и тихо закрыла дверь. Фитиль в светильнике ярко горел; на письменном столе были разложены сутры, с которых она делала копии.

О Конно-мару и его замыслах в отношении ее жизни Токива услышала от Ёмоги, но эти откровения не встревожили женщину; она лишь спокойно выразила удивление по поводу того, что на протяжении нескольких дней он находился так близко. Когда Ёмоги показала ей послание, которое воин Гэндзи оставил в саду привязанным к дереву, Токива, кажется, взволновалась и сказала: «Конно-мару был хорошим и преданным слугой, и его едва ли можно винить за те чувства, которые он испытывает ко мне».

Некоторое время оба они сидели и наблюдали друг за другом. Огонь в светильнике затрепетал, поднялся и тревожно потух. Конно-мару не увидел ничего отталкивающего в неподвижной фигуре, сидевшей перед ним. Токива, темные волосы которой спадали вниз на складки ее шелковой одежды, была абсолютно спокойна. Голова женщины слегка наклонилась, будто Токива что-то обдумывала. Конно-мару чувствовал, как его конечности наливаются свинцом и обессиливают. Что удерживало его от того, чтобы приблизиться и вонзить в нее кинжал? С каждым мгновением сердце воина слабело и наполнялось жалостью. Он не находил в Токиве никаких признаков порочной, вероломной женщины. Взгляд упал на молельню, перед которой стояла горелка с благовониями, от нее поднималась ввысь белая струйка. Он еще раз взглянул на Токиву и вздрогнул, ощутив хрупкость плеч под ее одеждой.

– Конно-мару, вы помните, как давным-давно приходили ко мне с посланиями от господина Ёситомо?

Спокойный голос, кажется, вернул парню разум. Взгляд стал жестким, когда он наклонился к Токиве:

– Итак, вы не все забыли?

– Как я могла забыть, – тихо ответила она.

– Вы, коварная женщина, как можете говорить об этом с таким бесстыдством! Вы действительно воплощение зла!

– Вы правы, Конно-мару. Я хотела, чтобы кто-нибудь сказал мне об этом – обвинил меня, выразил презрение, пристыдил.

– Это действительно так?

– Это правда, Конно-мару. Вы можете убедиться в этом сами; я не пытаюсь от вас убегать.

– Да, это так. Но это, должно быть, мимолетное сожаление.

– Я не сожалею ни о чем, что сделала. Я делала только то, что хотела.

Рука Конно-мару лихорадочно ощупывала меч. Легкое движение руки, и он мог бы воткнуть его острие в любую часть ее тела.

А Токива задумчиво продолжала:

– Для женщины нет другого выбора… По крайней мере, для меня.

Когда Токива говорила, казалось, что через мгновение она упадет в обморок, но этого не последовало.

– Если вы решитесь отомстить мне, убив меня, тогда действуйте. Я готова… Я не буду пытаться убежать, не закричу от страха, – спокойно произнесла Токива, протягивая какие-то письма, которые как будто были у нее наготове. – У меня одна, последняя, просьба. Эти письма адресованы каждому из моих детей, это мои последние послания сыновьям… А это… это письмо моего господина Ёситомо. Позаботьтесь о том, чтобы оно дошло до кого-нибудь из дома Гэндзи, кому можно доверять. Это все, о чем я вас прошу.

После этого она отвернулась от Конно-мару и сложила руки перед маленьким образом Каннон в молельне.

Конно-мару смутился. Он помнил этот серебряный образ, который стоял в комнате его хозяина. Ёситомо молился перед ним каждым утром и вечером. В замешательстве Конно-мару обратился к письму, которое было написано знакомым почерком Ёситомо. Это было последнее послание его хозяина Токиве. Он прочитал его со слезами на глазах.

– Простите меня, моя госпожа. Как я мог быть таким дураком? Правильно говорил этот монах Монгаку – я был не в своем уме с моими мыслями о мести, а вы, беззащитная женщина, намного мужественнее меня. – Наступила тишина. Конно-мару пытался овладеть собой. Затем он продолжал: – Если бы я убил вас, моя жизнь стала бы еще мрачнее жизни Монгаку. Теперь я понимаю свою глупость. Я начну жить заново, жить мужественно… Я обещаю, что письмо моего господина попадет к Гэндзи, живущим на востоке, а эти письма к вашим детям будут своевременно доставлены каждому из них мною собственноручно.

Конно-мару бросился бы к ногам Токивы, но она быстро встала, открыла дверь, выглянула и тут же закрыла ее.

– Я вижу бивачные костры. Не лучше ли вам здесь дождаться рассвета?

Но Конно-мару уже собрался уходить. Он вынул темный шарф, закутал им лицо, обернув длинные концы вокруг плеч.

– Вам не надо беспокоиться обо мне, моя госпожа; они не смогут меня увидеть.

С этими словами он шагнул к двери, широко распахнул ее и растворился в ночи. Через несколько мгновений Токиве показалось, что на стене, огораживающей домик, показалась темная фигура и будто в знак прощания махнула ей рукой, и в ответ она повыше подняла светильник.