– Ну, ты, убирайся отсюда! Ну!

Сайгё не собирался оказывать им сопротивления, но он почувствовал, как стоявший рядом Сайдзю затрясся от гнева, и крепко сжал руку своего ученика. Они были монахами-собратьями на протяжении двадцати лет, но Сайгё знал, что его бывший слуга Сайдзю в душе оставался горячим воином. Как часто он предостерегал ученика, чтобы он сдерживал свой темперамент!

Кротость Сайгё, однако, еще больше взбесила воинов.

– Ну, ты что, глухой? – прокричал один из них.

Схватив монаха за воротник, он толкнул его так, что тот оказался на берегу и растянулся на земле. Голова Сайгё ударилась о камень, и он тихо застонал; над глазом потекла струйка крови. Монах стал звать Сайдзю, который наконец пришел ему на помощь.

Бывший слуга был вне себя.

– Так вот как вы, Ёсикиё, когда-то храбрейший из императорских стражников, ведете себя, когда вас оскорбляют! – неистовствовал он. – Если вы думаете, что я примирюсь с таким обращением, съежившись, будто побитая собачонка, то на этом конец моей праведной жизни! Я дал обет избежать мук ада, но это хуже участи осужденных на муки! Если бы я не был монахом, то воздал бы им то, что они заслуживают! – в ярости кричал ученик странствующего поэта.

– Сайдзю, ты все еще не готов к той жизни, которую выбрал? Разве ты забыл тот день, когда у тебя произошли неприятности со стражей у ворот Расёмон и ты попал под стражу? Когда я узнал, что ты в беде, я ехал всю ночь обратно из Тобы, чтобы спасти тебя от ужасного Тамэёси из дома Гэндзи. Ты забыл об этом, Сайдзю?

– Не забыл.

– Стал ли ты мудрее, чем был тогда?

– Вам хорошо говорить, но не в моем характере позволять негодяям задирать невинных людей. Я не могу выносить такого унижения, потому что привык высоко держать голову.

– Сайдзю, до тех пор, пока у тебя в голове подобные мысли, мы не сможем находиться вместе. Хотя мы путешествуем бок о бок, наши сердца не будут следовать тем же путем. Нам лучше расстаться здесь и сейчас, Сайдзю. На данный момент тебе было бы лучше поступать так, как ты хочешь.

– Означает ли это, что вы освобождаете меня от моих клятв?

– У меня нет таких полномочий, Сайдзю. Я всегда молился за то, чтобы находить радость в жизни, и во имя этого надо отказаться от всех земных амбиций, подчиниться влиянию природы и оставаться верным жизни поэта, находя удовлетворение в заповедях Будды. Такой мы дали обет. Но, Сайдзю, ты, кажется, совсем не можешь меня понять.

– Нет, я просто неуклюжий дурак, которому вы позволили покорно следовать за вами. Но смею думать, что я вас понимаю.

– Боюсь, что по-прежнему нет. Ты ничем не лучше тех, которые думают, будто я отошел от жизни. Это не так, потому что я более чем когда-либо связан с ней. Моя цель – более полно реализовать себя, еще больше радоваться жизни и ни о чем не сожалеть. Вот как я хочу сделать свою жизнь стоящей, и всего этого я прошу от судьбы… Как отличаются мои устремления от твоей идеи праведной жизни!

– Нет, я согласен с вами, но…

– Тогда почему ты так часто испытываешь раздражение, гнев из-за того, что тебя унижают, сожалеешь о своем выборе? Если бы ты по-настоящему принял монашескую жизнь, ты бы не раскаивался в ней, не сожалел бы о том, что дал обеты. Очевидно, ты все же не отрекся от мира, так зачем же тебе монашествовать дальше? Разве для тебя не было бы лучше вернуться в мир?

Во время их разговора Сайгё понял, что жизнь, которая должна была означать свободу для Сайдзю, стала для него бременем; и из сострадания к собрату он настоял на том, чтобы они расстались.

Наконец Сайдзю сказал:

– Я сделаю так, как вы мне велите, и подумаю над тем, о чем вы говорили, – не только подумаю, но и буду действовать в духе сказанного вами, и, когда осенью вы вернетесь в столицу, я буду там вас ждать.

Сайгё думал, где же Сайдзю собирался найти его после такой долгой разлуки, потому что сам понятия не имел, в каком месте остановится. Он заметил, что паром был посреди пути через озеро Бива и уже показалась на горизонте вершина горы Хиэй. Монах вспомнил, как год назад пассажиры, казалось, не говорили ни о чем другом, как о Ёситомо из дома Гэндзи и его сыновьях и их бегстве в Восточную Японию. Потом он заснул. А пока спал, один из пассажиров время от времени бросал на него пристальные взгляды и, когда Сайгё проснулся, приятно улыбнулся ему и сказал:

– Ну вот, мы опять встретились!

– Подождите, кто вы?

– Я – Отоами, мастер мандала [5]. Какое-то время назад мы встречались на северо-востоке.

– О да, конечно!.. Вы тоже возвращаетесь в столицу?

– Да, хотя мне еще предстоят годы работы над храмом на северо-востоке, срочное послание из Рокухары отозвало меня обратно для выполнения заказа госпожи Арико.

– Какое же огромное расстояние вам приходится преодолеть!

– Да, действительно, и это доставило бы мне удовольствие, если бы я путешествовал по своему желанию, как вы. Однако мне предстоит выполнить много заказов как в столице, так и на севере, я еду со своими людьми, и у меня ограничено время…

Отоами улыбнулся, оглядывая своих спутников, которые составляли более половины пассажиров на борту. С ним были не только ученики, но и лакировщики, столяры, резчики по металлу и тому подобные ремесленники. Пассажир, который сидел рядом с Отоами, наклонился, что-то вполголоса сказал ему, а потом обратился к Сайгё:

– Господин, вы Сайгё, поэт-монах? Я несколько раз видел вас в Коромогаве, где сам предводитель Хидэхира является одним из моих покупателей. – И добавил: – Я – Кихидзи, торговец. Несколько раз в году я привожу золото с северо-востока в столицу и обмениваю его на товары из Китая, которые потом отправляются на север… Когда в следующий раз вы будете в наших краях, то должны навестить меня.

Сайгё дружелюбно кивнул, про себя улыбнувшись мысли о том, что слухи о нем дошли даже до таких отдаленных мест.

Когда паром приблизился к берегу, пассажиры начали выходить. Отоами и торговец сошли на берег первыми. Нагрузив своих лошадей, они приготовились двинуться в дорогу, когда Кихидзи повернулся к Сайгё и любезно предложил:

– У нас достаточно лошадей для всех. Не хотите ли вы присоединиться к нам и остановиться с нами?

Сайгё отклонил приглашение и продолжил свой путь.

Поэт-монах проводил время на холмах вокруг Киото, посещая храмы и навещая старых друзей. Однажды, когда он шел по столице, то очутился на улочке, на которой когда-то находился его дом. Теперь от строения ничего не осталось, кроме побитой черепицы и высокой осенней травы на пустыре. Он онемело смотрел на все это, потом повернулся и пошел искать ночлег, а вечерний ветер свистел в его изношенной в путешествиях одежде. Сайгё стал думать о тех друзьях, которые могли бы принять его, но монаха преследовали воспоминания о жене и ребенке, которых он оставил двадцать долгих лет назад. Жена, как ему рассказали, ушла в монастырь; дочь, которой было четыре года, когда он видел ее в последний раз, как он слышал, вышла замуж. Время от времени он останавливался и вслушивался в ночь и стрекот сверчков. Все – деревья, сама земля, живые изгороди и даже звезды, казалось, внезапно наполнились звуками плача. Сайгё почувствовал боль в голове и сердце и удивился, зачем он бесцельно бродит по темным улицам. Что гонит его по ним, подобно призраку из прошлого?

Внезапно монахом овладело страстное желание увидеть Сайдзю – не своего ученика, а собрата, у которого он мог бы попросить прощения и перед которым мог бы исповедаться в своей слепоте и недомыслии. Двадцать лет праведной жизни! – и только сегодня вечером Сайгё начал познавать, что от человеческого сердца невозможно отказаться посредством акта воли или религии. Где Сайдзю ожидал найти его, когда обещал встретиться с ним в столице? Сайгё подумал о своем двоюродном брате, Токудайдзи, среди слуг которого у Сайдзю было несколько друзей.

Сайгё провел ночь в храме на Восточных холмах, а на следующий день отправился в столицу. Прибыв в особняк Токудайдзи, он крайне удивился, увидев воинов и слуг, столпившихся у ворот, где в ожидании стояли несколько роскошных экипажей. Он стоял в нерешительности, когда услышал, что кто-то зовет его. Это был Сайдзю.