— У него не остается выбора, мисс.

Потом заговорил я. Конечно, мне не хотелось их разочаровывать, но я подумал, что…

— Я конечно, я вас понимаю. Тетушка Далия рассказывала мне, что ораторский дар Апджона впрямую зависит от этих бумажек, но что если он скажется больным?

— Нет.

— Я бы на его месте поступил именно так.

— Но не ты же добиваешься, чтобы консерваторы Снодсбери выдвинули твою кандидатуру на повторных выборах. Именно поэтому ему так важно выступить завтра в школе и произвести хорошее впечатление, потому что там учатся дети половины членов избирательного комитета, и он хочет, чтобы все увидели, какой он оратор. Ведь их предыдущий кандидат был заикой, а они заметили это только тогда, когда его уже запустили к избирателям. Они не хотят повторять свои ошибки.

— Да, теперь я понимаю, — согласился я. Я вспомнил, что тетушка Далия действительно рассказывала мне о политических амбициях Апджона.

— Так что вот, — заключила Бобби. — Его судьба зависит от этой речи, а речь в наших руках, значит и его судьба тоже. И мы все решим не сходя с места.

— И как все это будет выглядеть?

— Мы все уже продумали. С минуты на минуту он позвонит сюда, чтобы разыскать свою речь. И ты должен переговорить с ним и изложить ему наши условия.

— Я?

— Именно ты.

— Почему я?

— Так считает Дживз.

— Право же, Дживз? Почему не Киппер?

— Мистер Херринг и Мистер Апджон не разговаривают друг с другом, сэр.

— Ты ведь понимаешь, что произойдет, если Апджон услышит по телефону голос Регги. Он сразу же повесит трубку, и нам снова придется придумывать, как выйти с ним на связь. А тебя он выслушает очень даже.

— Но черт возьми…

— Но ведь все равно Регги пошел погулять, и мы не знаем, где он. Почему с тобой всегда так трудно разговаривать, Берти. Твоя тетушка рассказывала мне, как она с тобой мучалась, когда ты был еще ребенком. Она просила тебя съесть свою кашу, а ты надувался и упрямился, как ионов осел.

Тут я не мог ее не исправить. Ведь всем известно, что в школе я получил приз за знание Библии.

— Валаамов осел. А у Ионы был не осел, а кит. Дживз!

— Да, сэр?

— Рассуди нас, что я не ел кашу как валаамов, а не ионов осел.

— Да, сэр.

— Я же говорил, — повернулся я к Бобби, и я бы продолжил и дальше ставить ее на место, но тут раздался телефонный звонок, и я похолодел от ужаса, ибо я знал, кто это мог быть.

Бобби прореагировала на это по-своему.

— Ну вот! А это, если я не ошибаюсь, наш дорогой клиент. Вперед, Берти. Давай, ни пуха ни пера.

Я уже вам говорил, что если я общаюсь с мужчинами, я тверд как кремень, но в женских руках превращаюсь в воск, напр. сейчас. Я так же хотел сейчас разговаривать с Апджоном, как плыть в бочке в сторону Ниагарского водопада. Но у меня не было выбора. Либо ты мужик, либо нет, как говаривал шевалье Баярд [Легендарный французский солдат.]. Но судя по тому, как я приближался к телефону, я не был достоин этого звания, когда же я услышал в трубке голос Апджона, то совсем струхнул. Ибо по его тону понял, что мой собеседник раздражен. Даже в Мелверн Хаус, что в Бремли, когда я заполнил его чернильницу шербетом, он не был так зол.

— Алло? Алло? Алло? Вы меня слышите? Ответьте, пожалуйста. Это мистер Апджон.

Говорят, когда сдают нервы, нужно сделать пару глубоких вдохов. Так вот, я сделал — шесть… Пока я вдыхал, он ждал и злился. Даже на расстоянии он оказывал на меня свое вредоносное действие.

— Это Бринкли?

Я не посмел ему возразить. «Именно так», — сообщил ему я.

— Кто вы?

Мне пришлось напрячь свою память.

— Это я, Вустер, мистер Апджон.

— А теперь слушайте меня внимательно.

— Да, мистер Апджон. Как вам «Бык в Кустах»? Вы хорошо устроились?

— Что вы сказали?

— Я говорю, как вам гостиница.

— К черту гостиницу.

— Ну что вы, мистер Апджон.

— Я по очень важному делу. Мне нужно переговорить со слугой, который упаковывал мои вещи. Как его имя?

— Дживз.

— Так вот. Он по небрежности забыл положить тезисы к моему завтрашнему выступлению в средней школе в Снодсбери.

— Что вы говорите! Какая жалость!

— Что вы сказали!

— Я говорю «жалость».

— Что?

— Не шалость, а жалость.

— Вустер!

— Да, мистер Апджон?

— Вы что, пьяны?

— Нет, мистер Апджон.

— Тогда прекратите паясничать, Вустер.

— Да, мистер Апджон.

— Срочно найдите этого вашего Дживза и спросите у него, куда он подевал мои тезисы.

— Да мистер Апджон.

— Немедленно, слышите? Что вы стоите и поддакиваете. Мне необходимо срочно получить свои бумаги обратно.

— Да мистер Апджон.

Конечно, честно говоря, разговор наш становился неинтересным, может поэтому Бобби выхватила у меня трубку, прошипев «Тряпка!»

— Как-как вы меня назвали? — переспросил Апджон.

— Я вас никак не называл, — ответствовал я. — Назвали меня.

— Я хочу поговорить с этим вашим Дживзом.

— Неужели? — произнесла в трубку Бобби. — А говорить вам придется со мной. Это я, Роберта Уикам, Апджон. Я хочу попросить минуточку вашего внимания.

Хотя я часто не одобрял поведения этой рыжеволосой Йезавель, должен признать, что она умела разговаривать с ветеранами школы. Она изъяснялась с ним в самых любезных выражениях. Конечно, у нее не было моих комплексов и она не общалась с этим Франкештейном от педагогики, когда тот был еще в силе, и все же — ее можно было уважать. Выпустив для завязки «Слушай, дядя», она очень доступно объяснила, как она видит сложившуюся ситуацию, и судя по приглушенному жужжанию в трубке, было очевидно, что она прижала его к ногтю как муху.

Наконец трубка обессилено затихла, и тогда Бобби заключила:

— Вот и прекрасно. Я была уверена, что мы сразу поймем друг друга. Ну что ж, я скоро приеду. И наберите в ручку побольше чернил.

Потом она повесила трубку и пошла прочь из комнаты, издав на выходе еще один воинственный клич, и тогда я снова обратился к Дживзу, как это часто со мной бывает, когда я оказываюсь свидетелем дел, вершимых женщиной.

— Это надо же, Дживз.

— Да, сэр.

— Ты слышал? Я так понимаю, Апджон дал ей слово.

— Что он больше так не будет, сэр.

— Он отзывает свой иск.

— Да, сэр. И мисс Уикам очень мудро потребовала сделать это в ее присутствии и в письменной форме.

— Чтобы наступить ему на хвост.

— Да, сэр.

— Как предусмотрительно.

— Да, сэр.

— По-моему, она проявила большую волю.

— да, сэр.

— По-моему, это все ее рыжие волосы.

— Да, сэр.

— Я не думал, что я когда-нибудь доживу до того счастливого дня, когда кто-то обзовет его «дядей».

Я хотел поделиться с ним еще кое-какими соображениями, но тут дверь открылась и в комнату зашла Ма Крим. Дживз неслышно удалился. Он никогда не отсвечивает, если кто-то мнит из себя звезду…

За сегодня я видел ее в первый раз, так как с утра Ма Крим уезжала в Бирмингем на дружеский ланч. Я бы вполне протянул без ее общества и остаток дня, так почувствовал неладное. Сейчас она выглядела более чем когда-либо по-шерлок-холмсовски. Нацепите на нее халат и суньте ей в руки скрипку, и никто на Бейкер стрит и слова не спросит.

Просверливая меня взглядом, она сказала:

— Вот вы где, мистер Вустер, а я вас везде ищу.

— Вы о чем-то хотите поговорить со мной?

— Да. Я хочу сказать вам, что теперь уж вы мне точно поверите.

— О чем вы?

— О дворецком.

— А в чем дело?

— А вот в чем. вы лучше сядьте. Это длинная история.

Я сел, и с большим удовольствием, так как почувствовал слабость в ногах.

— Вы помните, я вам с самого начала говорила, сто не верю ему.

— Ах, что вы говорите.

— Я говорила, что у него лицо уголовника.

—Лица не выбирают.

— Он проходимец и самозванец. Да какой же он дворецкий! Полиция выведет его на чистую воду. Он такой же дворецкий, как я горничная.