— И все же я думаю, что тебе стоит ему треснуть.

— Войдя таким образом к нему в доверие…

— Да, я бы треснула.

— Войдя к нему в доверие, я поворачиваю наш разговор в нужное русло и напоминаю ему об его иске.

— … Разочек — в глаз…

— Я скажу ему, что я читал последний выпуск «Сездей Ривью» и что его прекрасно можно понять в его желании потребовать от журнала компенсации, но «но не забывайте, мистер Апджон», — скажу я, — «если журнал подобный этому терпит большие убытки, он прибегает к сокращению штата, и в таком случае он конечно же избавляется от самых молодых своих журналистов. Ведь вы же не хотите, чтобы я остался без работы, мистер Апджон?» Тут он вскакивает, он крайне удивлен: «Как, разве вы работаете в Сездей Ривью?» «Да, на настоящий момент, пока — работаю. Но если вы не заберете иск, мне придется торговать карандашами в подземном переходе.» Это будет самый важный момент в нашем разговоре. Я смотрю ему прямо в глаза, я вижу, что он хочет получить свои пять тысяч, и на какое-то мгновение он сомневается. Но его лучшие качества берут верх. Взгляд его теплеет. Может быть даже навернется скупая слеза. Он жмет мне руки. Он говорит, что конечно же ему ничего не стоит отсудить эти пять тысяч, но он ни за что на свете не посмеет испортить жизнь человеку, который спас его от такого негодяя как Вустер. Все кончается благополучно, и мы вдвоем отправляемся в буфетную к Сордфишу, чтобы распить бутылочку портвейна, может быть мы даже заключим друг друга в дружеские объятия. И в этот же вечер он напишет своему адвокату, что отзывает иск. У тебя есть ко мне вопросы?

— У меня нет. Ведь он же не знает, что именно ты написал эту рецензию. Там же нет твоей фамилии.

— К счастью, статья была редакционная.

— Лично я не вижу погрешностей в твоей сценарии. Ему придется отозвать твой иск.

— Конечно, ничего удивительного. Нам остается только выбрать время и место действия для Берти.

— Сейчас в самый раз.

— Но как мы узнаем, где сейчас Апджон?

— Он в кабинете мистера Траверса. Я видел его, через французское окно.

— Прекрасно. Итак, Берти, если ты готов…

Может быть, вы обратили внимание, что под конец я выпал из разговора, так как передо мной начал открываться весь ужас ситуации. Я знал, что не отвертеться, так как нормальный человек на моем месте ответил бы категорическим отказом. Но я, согласно кредо Вустеров, должен был помочь другу. Даже если для того, чтобы спасти друга детства от горестной участи продавать на улице карандаши (хотя, на мой взгляд, апельсины — более безбедный вариант), даже если для этого мне придется грозить пальцем перед носом Апджона, обзывая его при этом на чем свет стоит, то я готов. Может, на этой почве я поседею, но ведь я Вустер до корней волос.

Итак, я хрипло пробормотал «Отлично», но при этом я с ужасом представил себе Апджона, сбрившего усы. Когда же мы отправились к месту событий, Бобби приговаривала, что я настоящий герой, а Киппер волновался, не болит ли у меня горло. Но все это слабое средство: ведь нервные клетки Вустеров не восстанавливаются.

Кабинет дядюшки Тома был местом, куда я старался не заходить во время своих визитов в Бринкли. Всякий раз, когда дядя заполучал меня в этом интерьере, он поднимал свою любимую тему про старое серебро. И с другой стороны, на свежем воздухе появлялась надежда, что если он заполучит меня, то на какую-нибудь другую тему. Последний раз я посетил святая святых моего дядюшки год назад, и только теперь, когда я открыл дверь и вошел туда, я заметил поразительное сходство этой комнаты с директорским кабинетом Обри Апджона. Когда же я увидел его самого, сидящего за столом, я почувствовал, что хладнокровие мое сменилось ледяным ужасом. И вот тут-то я обнаружил-таки одно упущение в нашем плане: нельзя войти в комнату и начать обзывать кого бы то ни было просто так, ни с того ни с сего. нужно сперва начать разговор и повести его в нужное русло. Pourparlers, вот что.

Поэтому я сказал: «А, здрасьте», и мне показалось, что для pourparler вполне неплохо. «Читаете?» спросил я далее.

Он опустил книгу на колени (я успел прочитать имя автора — миссис Крим), поднял на меня свой взор, и я увидел его презрительно скривленную верхнюю губу.

— Нужно отдать должное вашей наблюдательности, Вустер. Я действительно читаю.

— Интересная книга?

— Весьма. И я жду той минуты, когда смогу снова продолжить чтение.

Я очень неглупый человек и сразу понял, что мне не рады. таков был его тон и выражение его губы. Всем своим обликом он давал мне понять, что я тут лишний. И все же я продолжил:

— Я смотрю, вы сбрили усы.

— Верно. Уж не хотите ли вы мне сказать, что напрасно?

— О, напротив. В прошлом году я сам отрастил усы, а потом взял и сбрил.

— Неужели?

— Того требовало общественное мнение.

— Понимаю. Был бы рад выслушать ваши воспоминания, Вустер, но на настоящий момент я жду звонка от своего адвоката.

— А я думал, у вас уже был один такой.

— Простите?

— Когда вы были там, возле пруда, разве вы ушли не потому, что вас позвали к телефону?

— Меня действительно позвали к телефону, но пока я добирался оттуда, мой адвокат устал ждать и он повесил трубку. Я жалею, что позволил мисс Уикам увести себя так далеко.

— Она хотела, чтобы вы посмотрели, какая большая рыба.

— Я это уже слышал от нее.

— Кстати, о рыбах, вы наверное удивились, когда увидели Киппера.

— Киппера?

— Херринга.

— Ах, Херринга, — сказал он, и я заметил, что он окончательно потерял интерес к разговору. наступила долгая пауза, но тут дверь открылась и в кабинет влетела эта дурочка Филлис, она была чем-то возбуждена.

— О, папочка, — зачирикала она, — ты занят?

— Нет, дорогая.

— Тогда мне надо кое о чем с тобой поговорить.

— Конечно. Всего хорошего, Вустер.

Я понял, на что он намекает. Он хотел, чтобы я вышел. Мне ничего не оставалось, как отвалить через французское окно. Не успел я это сделать, как на меня, словно дикая кошка, накинулась Филлис.

— Какого черта, Берти, что ты придуряешься, — зашептала она диким шепотом. — Что за штучки насчет усов. Я думала, что ты сразу приступишь к делу.

Я намекнул, что Обри Апджон еще не успел подать мне повода для оскорблений.

— Вечно ты придумываешь отговорки!

— Но ведь сначала наш разговор должен принять соответствующий оборот, разве не так?

— Дорогая, Берти прав, — вмешался Киппер. — Ему нужна point d'appui.

— Что?

— Отправная точка.

Хищница презрительно фыркнула.

— Знаешь, он просто струсил. Я так и знала. У этого червяка душа ушла в пятки.

Я бы мог разить свою опоннентессу в пух и прах, доказав, что у червяков нет никаких ног, а тем более пяток, но мне не хотелось пререкаться.

— Я бы попросил тебя, Киппер, — сказал я с холодным достоинством, — чтобы твоя подруга соблюдала рамки приличия. Я не червяк, а царь зверей. Я был уже готов совершить прыжок и сокрушить свою жертву, но мне помешала Филлис. Она желала срочно переговорить со своим отчимом.

Бобби снова раздраженно фыркнула.

— Она там будет теперь до скончания веков. Нам можно уходить.

— Да, — согласился Киппер. — Нам придется это отложить. Мы сообщим тебе новое время и место, Киппер.

— О, ну спасибо, — заметил я, и они отвалили.

Так я стоял еще некоторое время, перебирая в мыслях печальные факты. Мимо проходила тетушка Далия. Я был рад ее видеть. Я подумал, что, может быть, я найду в ее лице понимание и поддержку. Ибо, хотя она иной раз могла задать жару, но в тяжелые минуты она умела посочувствовать.

Когда же взглянул на нее еще раз, то увидел, что мои тяжелые минуты ничто по сравнению с ее, ибо во взгляде моей тетушки было выражение полного конца света.

И я не ошибся.

— Берти, — сказала она, поравнявшись со мной и смахнув слезу садовым совочком. — Знаешь что?

— Нет, а что?

— Так вот, — продолжила моя престарелая родственница, — издав такой вопль, будто ее взору предстала свора собак, припустившаяся за кроликом: Эта дура Филлис все-таки обручилась с Уилбертом Кримом!…