Легкие занавески в бледно-желтую полоску слегка волновались от ветерка. Свеженькие и прелестные, они прекрасно подходили для спальни такого коттеджа. В этой комнате не хватало одного, ее надо убрать желтыми розами. Она вспомнила о кувшине с мертвыми цветами внизу и подумала о женщине, которая некогда собрала их и поставила в вазу. Это могла быть жена Габриела. Да, это могла быть Дженни Кэллин-дер. И сразу что-то всколыхнулось в ее памяти. Трагедия. Была какая-то трагедия. Что-то более страшное, чем сама ее смерть.

– Ну как, осваиваетесь помаленьку?

Клаудия от испуга даже подскочила, так близко прозвучал голос Мака. Да уж, если она и осваивалась, то в доме, переполненном его мыслями и чувствами. Позволив себе погрузиться в размышления о разыгравшейся здесь трагедии, она совершенно забыла о реальности, в которой находилась сейчас, в эту минуту. Но, тотчас осознав самое себя, ядовито спросила:

– Очевидно, мистер, я должна была спросить у вас разрешение открыть окно?

Он промолчал. Видимо, счел, что такие вопросы не нуждаются в ответах. А может, просто был потрясен видом из окна.

Солнце садилось, окрашивая в нежно-розовые и палевые оттенки жемчужно-серые небеса. И все это роскошество отражалось в воде небольшого озера, на фоне которого силуэтом темнел поросший тростником ближний берег, находящийся в какой-нибудь сотне футов от коттеджа. Наверное, он много раз созерцал этот пейзаж, стоя здесь, у окна, и обнимая за плечи любимую женщину. Представить эту картину было совсем не сложно. Руки их сплелись в нежном любовном пожатии, они любуются прелестным закатом и обсуждают планы обустройства коттеджа, мечтают о будущих радостях.

Искоса взглянув на Мака, Клаудия была потрясена его бесстрастием. Хорошо, а что она ожидала увидеть? Он не тот человек, у которого все на лице написано, и не тот, который будет плакаться тебе в жилетку.

– Красивое озеро, – сказала она деловито, просто констатируя очевидный факт, как сказал бы покупатель, не желающий выказывать излишнюю заинтересованность в присутствии агента по продаже недвижимости.

– Мне нравится, – согласился он просто и естественно, без излишнего драматизма. – Оно, правда, искусственного происхождения, здесь когда-то добывали гравий. В этих местах полно таких озер. Большинство из них прибрали к рукам водно-спортивные клубы и отели. Но это, к счастью, никого не заинтересовало, поскольку не так велико по размерам.

– А там что такое? Отель?

Вдали, на холме, рядом с небольшим перелеском, виднелась кровля и башенки огромного, судя по всему, здания.

– Нет. Это Пинкнейское аббатство.

– Аббатство?

– Оно заброшено чуть ли не с шестнадцатого века, и от основного строения мало что осталось. Все здесь вокруг принадлежит поместью, даже аэродром. Отсюда не видно, но на другой стороне озера есть дом.

– И кто там живет?

– Сейчас никто. У владельца возникли проблемы с налогом на наследство. Ну и пришлось ему все распродать.

– И он продал вам этот коттедж и озеро, которое оказалось слишком мало для чего-то другого? – Поскольку он промолчал, она, повернувшись к нему, спросила: – И что вы собираетесь со всем этим делать?

– Ну, что делать… А вы считаете, что я должен с этим что-то делать? Просто живу здесь. – Она вопросительно подняла брови, провоцируя его на объяснение. – Вернее, буду жить. Какое-то время мне не хотелось сюда приезжать.

Да, она ошибалась насчет его бесчувствия. Чувства были, и, как видно, не шуточные. Очевидно, что-то здесь произошло, но память о том погребена в его душе слишком глубоко.

– Знаете, я ведь имела в виду озеро, а не что-нибудь еще.

– Озеро? – Он сердился, но явно не на нее. А на что, объяснять не хотел. – Когда жарко, я в нем плаваю. Кстати, там вроде и рыба водится. Но в основном я предоставляю его птицам. – В тот момент, когда он говорил это, пара лебедей, выгнув шеи, скользила по водной глади, оставляя за собой расширяющийся след, – Вы не находите, что они гораздо лучше здесь смотрятся, чем толстые тетки в мокрых купальниках, с визгом несущиеся на водных лыжах? В этих птичках не в пример больше грации и совершенства. Ну вот, Клаудия, смотрите, что я для вас нашел. – И он предъявил ей тряпку и пульверизатор, заполненный водой. – Вы знаете, как этим пользоваться?

Напряжение, которое ощущалось почти физически, сразу же ослабло, стоило им перейти к делам более прозаичным.

– Думаю, справлюсь, – заверила она его. – А как насчет веника? Надо бы сначала подмести пол, а то пыль опять уляжется на прежние места.

– Вы думаете? Ох, Клаудия, разве я мог предположить, что вы и в домашнем хозяйстве знаете толк. Я считал, что для вас это дело тайна за семью печатями.

– Ну, в жизни, может, и тайна, но кое-что я все-таки знаю. Не угадаете откуда. – Помолчав, она созналась: – Я как-то играла горничную в пьесе по готическому роману ужасов. – Она огляделась вокруг. – У меня такое впечатление, что этот опыт именно здесь мне и пригодится.

Клаудия надеялась вызвать его улыбку, но эффект получился обратный. Он поднял руки и медленно провел ладонями ото лба к затылку.

– Простите меня, Клаудия. Я идиот. Совсем не подумал, сколько пыли скопилось здесь за время моего отсутствия.

– Было бы из-за чего огорчаться. Ничего страшного.

Она невольно дружеским жестом коснулась его руки, и пальцы ее ощутили, как горяча и суха его кожа. Опустив взгляд, она увидела прекрасные линии этой руки, а темные волоски, наползающие на тыльную сторону ладони, на ощупь показались ей совершенно шелковыми.

– Вряд ли я помру от такой простой домашней работы, как удаление пыли.

Неужели это произнесла она? И не просто произнесла, а произнесла очень уверенно. Это ее приободрило до такой степени, что она готова была и сама в это поверить.

– Надеюсь, что не помрете, – согласился он. – Ну, я пойду и тоже займусь по хозяйству. А веник вы найдете за дверью, на лестнице.

Вдруг ей страшно захотелось пойти за ним и, взяв веник, отходить его сим предметом по спине. Но она мудро воздержалась от столь безрассудного поступка.

Раскрыв сумку, она отыскала шарфик, заботливо подложенный туда Мелани, которая мудро рассудила, что в какой-то момент ей захочется прикрыть свои изувеченные волосы. Если бы Клаудия сказала ей, что шарфик она повяжет в стиле добросердечных хлопотливых тетушек, Мелани никогда бы в это не поверила. Да что Мелани! Полчаса назад и сама Клаудия в это не поверила бы.

На комоде стояло зеркало, и она начала с него, усердно протерев его тряпкой, чтобы посмотреть на себя в новом облике.

Клаудии всегда, с самого раннего детства, говорили, что она красива. Ее волосы каждое утро тщательно и подолгу расчесывали, потому они были ухоженными и блестящими. В те далекие детские годы она так хотела походить на свою красивую мамочку, что никогда не выражала недовольства, хотя ничего приятного в столь утомительных процедурах не находила. После длительного расчесывания волосы подвергались дополнительной полировке с помощью куска натурального шелка, и только после этого девочке дозволялось являться на глаза матери, которая никогда не вставала раньше полудня. Иногда она позволяла дочке посидеть у нее на кровати и собственноручно расчесывала ей волосы, вновь и вновь внушая ей, что отрезать такие роскошные волосы просто преступление, и заклиная ее никогда этого не делать.

Когда Клаудия подросла, ее детские грезы малость потускнели, однако волосы она никогда не стригла коротко. Но вот врач, оказывавший ей первую помощь после происшествия с краской, вовсе не думал в тот момент о косметическом аспекте. Ее кожа и всегда была чрезмерно чувствительной, а уж на краску ответила таким раздражением, что он, увидев ее, первым делом распорядился, чтобы медсестра немедленно срезала все волосы, на которые эта краска попала. Бедная девушка так сокрушалась, что Клаудии еще пришлось утешать ее, говоря, что это не имеет никакого значения. Ничего себе!