– Надеюсь, мисс Бьюмонт, ваша машина застрахована, – сказал он кратко и будто бы только на тот случай, если она еще не заметила, насколько он безразличен.

Но она это прекрасно заметила.

Клаудия, обычно способная за невероятно короткое время довести любого мужчину до заикания и бессвязной речи, серьезно обеспокоилась, обнаружив, что этот человек совершенно нечувствителен к ее чарам. Страховка? И это все, что его волнует? Он даже не поинтересовался ее самочувствием. Неужели ему совершенно наплевать на то, что она могла сломать себе шею? Да нет, не может того быть!

Когда их взгляды пересеклись над крышей ее потерпевшего аварию автомобиля, у нее возникло весьма стойкое ощущение, что он собственноручно готов довести дело до истребления ее машины до конца. Ну, день только начинается, и, если ее анонимный корреспондент прав, этот человек еще успеет исполнить свое желание. Эта мысль настолько позабавила ее, что она не могла удержаться от улыбки.

– Разумеется. – Ее доходы, как она полагала, достаточны, чтобы застраховать еще с десяток таких машин.

– Но если вы думаете, что я заплачу, то напрасно, – сказала она, раздраженная его манерой выказывать полное равнодушие к бедственным обстоятельствам других людей. – К вашему сведению, у меня отказали тормоза, и, поскольку этой машине всего два дня от роду, это дает мне право обратиться к производителю. Полагаю, вы тоже можете обратиться к ним и сообщить о ваших трудностях.

– Тормоза… Отказали тормоза! – удивленно воскликнул кто-то из группы телевизионщиков.

Но синеглазый и бровью не повел.

– Вы что, всерьез думаете, что я вам поверю?

Его вопрос явно принадлежал к категории риторических. То, что он не верит мисс Бьюмонт, было написано у него на лбу, как бы он ни контролировал выражение своего лица.

– Вы просто решили покрасоваться и ехали слишком быстро для такого рода поверхности. Чертова трава может повести себя совершенно как лед, если вы слишком резво жмете на тормоза.

– Неужели? А если вы жмете на тормоза и ничего не происходит?

– Вы потеряли контроль над управлением. Я все это видел. Если бы тормоза действительно отказали, вы бы поцеловались не с моим «лендкрузером». а с «порше».

– Знаю. Но потому я и свернула в сторону, что не хотела ударить «порше» Барти…

Лучше бы ей этого не говорить. В его лице появилось нечто такое, что заставило ее смолкнуть, ибо не сулило ничего хорошего.

– Уж не хотите ли вы сказать, что стукнули мою машину намеренно? – проговорил он, выплевывая слово за словом.

– Удачная мысль в удачное время, – ответила Клаудия, сверкнув глазами.

– Что поделаешь, такие вещи случаются сплошь и рядом. – Жестом отчаяния она всплеснула руками. День не задался с самого начала, с того момента, как она встала с постели и обнаружила под дверью эту ужасную анонимку.

– Интересно, здесь можно где-нибудь получить чашку кофе?

– Клаудия, дорогая, почему бы нам не отложить твой прыжок на другой день? – быстро и напористо проговорил Барти.

– Я отвезу тебя в местную больницу. Раз уж с тобой случилась такая неприятность, мы должны проявить благоразумие, а потому нам следует отказаться от всякого риска, как ты считаешь?

– Как я считаю? – переспросила Клаудия. Синеглазый одарил ее таким взглядом, который предполагал, что она наверняка и аварию произвела, лишь бы только не лететь и не прыгать.

– Ох, Барти, ради всего святого, я ведь не из железа. Давай позабудем на сегодня о моих чертовых тормозах. – Она осмотрелась.

– Где Тони?

Тони Синглтон был единственным ярким проблеском во всей этой неприятной истории. Исполнение главной роли в ежевечернем спектакле «Частная жизнь» держало ее на сцене до одиннадцати, но по утрам одна мысль, что она увидит Тони, заставляла ее выволакивать себя из постели, спеша на его тренировки, причем ее не смущало даже то, что их встречи проходят под пристальными взглядами телевизионщиков группы. Они снимали все – ее грациозные прыжки с тренировочной мачты и то, как она под его чутким руководством училась правильному обращению с парашютом, искусству падения и даже тому, как следует складывать парашют.

Сегодня они с Тони собирались отпраздновать ее первый прыжок. Без телекамер, конечно.

– Утром звонила жена Тони и сказала, что его не будет, – ровно сообщил синеглазый. – Он простудился.

Жена? Он женат? Низкий подлый мерзавец!

– Жена? – холодно переспросила Клаудия. Профессия актрисы имеет свои преимущества. Способность скрывать чувства – одно из них.

– Через месяц она должна родить, – отчетливо проговорил он и пожал плечами.

– Он что, не говорил вам о ней?

Нет. Тони, как видно, не придавал значения таким пустякам, подумала она. В конце концов, разве актрисы существуют не для того, чтобы с ними поразвлечься и переспать? Что в этом особенного? Так какого черта и Тони не поступить так же?

– Может, и говорил, не помню.

– Наверное, он счел, что это вряд ли вас заинтересует. Но не огорчайтесь, мисс Бьюмонт. Я здесь именно для того, чтобы присмотреть за вами.

Он что, вздумал ее утешать?

– В самом деле? А вы-то сами кто такой?

Его лицо наконец явило нечто, что можно было счесть за улыбку, хотя она видела, что душа его к этому непричастна.

– Габриел Макинтайр. Можно просто Мак. Руку он ей не подал, вместо этого осмотрел ее с ног до головы, особенно большое внимание уделив игривой короткой юбочке и свободной шелковой блузке. Оделась он подобным образом, думая больше о встрече с Тони, чем о прыжке с парашютом, и он, как видно, понял это.

– А вы само очарование, мисс Клаудия Бьюмонт, – проговорил он четко, с тем выражением, с каким сообщается о банальном факте.

– Мне это известно, – сухо ответила она. – Но, пожалуйста, без церемоний. Можете звать меня просто мисс Бьюмонт, это вам будет легче произносить.

Странно, ее совсем не волновал тот факт, что она только что врезалась в стену самолетного ангара. Этот человек с синими глазами произвел столь же бодрящий эффект, как густая волна запаха, шибанувшая в нос из флакона с нашатырным спиртом.

– Дорогая, не стоит быть такой противной! – послышался тревожный голос у нее за спиной.

Тощий Барти, упакованный в тесно облегающую его шелковую рубашку и украшенный модным шарфиком, со студийной небрежностью обмотанным вокруг шеи, вторгся в их разговор, нервно поглядывая в сторону Мака.

– В чем дело, Барти?

– Мистер Макинтайр решит, что он тебе не понравился.

– Ну так он будет прав. Он мне не понравился.

– Клаудия!

– Хорошо, Барти, а чего ты хочешь? Я говорю ему, что у меня отказали тормоза, а он, не имея ни малейших доказательств обратного, утверждает, что я лгу.

Он, видимо, готов утверждать и множество других вещей, порочащих ее. Но вообще говоря, оба они играли в какую-то игру, состоящую из раздражения и притворства.

Но, как бы там ни было, этот Мак раскаиваться не собирался.

– Я своими глазами видел, как вы все это проделали.

Барти решил пресечь разбирательство.

– Клаудия, дорогая, а ты уверена, что тебе надо идти до конца и обязательно прыгать сегодня? – Он оттащил ее в сторону и, понизив голос, прошептал: – Мы все тебя прекрасно понимаем. Шок, который ты испытала…

Клаудия видела, что вся группа смотрит на нее выжидательно. Ну как же, ведь от нее одной зависит ход дальнейших событий. Закапризничай она сейчас, и съемки прыжка придется отложить на другой день, а они все получат лишний оплаченный день. Но им-то ведь не надо было выпрыгивать из самолета, чтобы пощекотать нервы миллионам телезрителей, каждый из которых будет, несомненно, втайне надеяться, что она плюхнется на землю мордой вниз. Особенно тот, который подсунул ей под дверь тошнотворную записочку.

– Я прыгну сейчас, Барти, сейчас или никогда. Этот день вовсе не из тех, которые хотелось бы повторить. Она повернулась к Габриэлу Макинтайру.

– Пойдемте, Мак. Я понимаю, что вам не терпится вышвырнуть меня из самолета. Ведите меня к раздевалке, где мой комбинезон и все прочее, и давайте покончим с этим.