И вот теперь, растерянно глядя в зеркало, она насилу решилась поднять руку и прикоснуться к волосам. Космы, которые остались после того, как были острижены испорченные краской пряди, казались ее руке чем-то очень странным и чужим, и, хотя с другой стороны ее роскошная грива сохранилась неприкосновенной, это, естественно, положения не спасало.

Вдруг она почувствовала себя очень несчастной. Если бы у нее под рукой оказались сейчас ножницы, она отрезала бы и все остальное. Но поскольку ножниц не было, она просто обмотала все это – и красоту и безобразие – шарфиком, открыв воспаленное лицо, которое никаким шарфиком не прикроешь.

Вся ее жизнь, в большом и малом, была сконцентрирована на том, как она выглядит. Это являлось неотъемлемой частью профессии. Никто, кроме, пожалуй, членов ее семьи, никогда не видел ее растрепанной, небрежно одетой. С минуту еще она смотрела на свое отражение, удивляясь тому, что теперь ей придется жить с такой внешностью. И вдруг ей подумалось: а как бы она себя чувствовала, если бы пришлось жить с этим до конца дней, как прожила остаток своей жизни ее мать, изуродованная безобразными шрамами? Неужели она тоже превратилась бы в монстра?

Почему вопросов всегда больше, чем ответов, спрашивала она себя, отвернувшись от зеркала и осматриваясь. К примеру, долго ли еще она будет предаваться бесплодным размышлениям, впустую тратя время, когда дел здесь невпроворот?

Все, довольно! За работу!

Она подметала, сметала пыль и полировала, кашляя и чихая и сама превращаясь в огромный кокон пыли, пока не вспомнила, что сначала надо было все увлажнить из пульверизатора. Но так или иначе, а с пылью она в конце концов справилась, после чего обратила свое внимание на постель. Достав простыни и наволочки, она застелила ее, а сверху положила легкое одеяло в желто-белую полоску, в тон занавескам, хотя к тому времени уже так сильно стемнело, что цвета и оттенки стали почти неразличимы.

На лестнице было гораздо темнее. Но в гостиной Габриел зажег полдюжины свечей, и их легкий трепетный свет в сочетании с языками пламени, задорно скачущими по дровам в камине, оттеснил свисающие паутины в темные углы, образовав небольшое пространство, свободное от пыли и всякой нечисти. Распахнутое окно являло вид темнеющей поверхности озера и впускало в комнату свежий вечерний воздух. До слуха ее доносился беспокойный шелест воды, когда на нее садились птицы, готовясь ко сну, и лишь один черный дрозд своим бормотанием давал знать, что он здесь единственный недреманный страж. Казалось бы, идиллия. Но нет, все это пробуждало в ней только легкую грусть.

Вдруг обоняние Клаудии уловило соблазнительные ароматы стряпни, расползающиеся по всему дому, и, почувствовав, как страшно проголодалась, она направилась на кухню.

Габриел, как видно, не тратил времени даром. Все поверхности блистали чистотой, а хозяин коттеджа сосредоточенно и даже как-то увлеченно занимался стряпней, попутно доставая с полок тарелки. Сцена навевала образ домашнего уюта, а сами они могли показаться степенной супружеской четой, но Клаудия не поддалась этим чарам. Они не дома, не супружеская чета, а просто гонимые недоброй чужой волей путники, вынужденные здесь укрываться и терпеть друг друга, причем ее к тому побудил страх, а его – чувство вины.

Клаудия не издала ни звука, однако, ощутив ее присутствие, он обернулся, и образ уюта тотчас испарился. Черты его лица в мерцающем свете свечей стали резче, выражение лица раздраженнее, а напряженность тела таила в себе некую угрозу. Она подумала, что надо как-то успокоить его, но этого не понадобилось. Увидев, что в дверном проеме появилась его гостья, а не кто-то опасный для цее, он и сам тотчас успокоился, перевел дыхание, и она решила, что не стоит больше бесшумно появляться у него за спиной. Надо бы завести свисток, чтобы уже издали давать ему знать о своем приближении. При этой мысли она усмехнулась.

– Я смотрю, вы тут времени зря не тратили.

– Так же, как и вы. – Критически осмотрев ее, он добавил: – Вижу, спальня вполне очищена, поскольку вся пыль теперь на вас.

– Кто же знал, что так получится? – сказала она, всем своим видом выказывая удивление. – Конечно, когда я играла горничную, они не усыпали сцену натуральной пылью, поэтому и опыт мой оказался недействительным.

– Но на сцене, надеюсь, вам удалось передать достоверность грязи?

– Да нет, пожалуй, мне не хватало натуральной паутины и пульверизатора, которым я забывала воспользоваться. Разве актерской игрой все это передашь?

Он посмотрел на нее несколько растерянно, не совсем понимая, дурачит она его или нет, но все-таки радуясь, что она успокоилась и ведет себя вполне миролюбиво.

– Куда это убрать? – спросила она, показывая на уборочный инвентарь.

– Там, под лестницей, есть специальный шкаф. Она отправилась по указанному адресу, ожидая увидеть какое-то ужасное место, переполненное ненужным хламом и пауками. Но вместо этого увидела обычный шкаф, на чистых полках которого довольно аккуратно располагались всякие предметы и материалы, потребные для ведения домашнего хозяйства. Еще там стояло несколько банок с краской, в основном даже не вскрытых, и унылый пучок малярных кистей, засунутых в банку, где раньше, очевидно, был растворитель, давно уже испарившийся. Она быстро закрыла дверцу.

– Я бы с удовольствием вымыла перед ужином руки.

Он показал ей на дверь. Открыв ее, она пришла в замешательство, увидев несколько ступеней, ведущих вниз, в темное пространство кладовой или чего-то в этом роде.

– Это черный ход, – услышала она голос Мака. – Вам нужна следующая дверь.

– Снаружи?

– Боюсь, что так. Надо бы проделать дверь из кухни, но стены здесь такие основательные. Вообще-то, я собирался этим заняться, но…

Он внезапно замолчал и, отвернувшись, уставился в раковину.

– Да, замыслы были неплохие, – сказала Клаудия, будто ничего не заметив. Она чувствовала, что он не заговорит, а потому решила как-то отвлечь его от невеселых мыслей. – Этот коттедж можно превратить просто в игрушку.

Нет, не помогло. Он не поддержал разговора. Она понимала, что при подобных обстоятельствах ее поведение может показаться нетактичным. Возможно, она избрала не совсем верный способ помочь ему? Но что еще тут придумаешь? Ведь и уборка с той сноровкой, которую она умудрилась проявить, стараясь выказать ему свою уступчивость, тоже была попыткой отвлечь его от невеселых мыслей.

– Габриел. – заговорила она. Но он явно не хотел ее слушать.

– Вам понадобится вот это, – сказал он, прервав ее и снимая тяжелый факел со стены возле двери.

Какую-то долю секунды она колебалась, ей действительно хотелось его поддержать, вызвать на разговор, выслушать, если так ему будет легче. Но лицо его было ясно и невозмутимо, так что ей пришлось взять предлагаемый факел. Осмотрев его, она пробормотала:

– Выглядит не очень современно, не так ли? Услышав в ее голосе немного дразнящие нотки, Габриел несколько расслабился.

– Если хотите, можете взять свечу. Но я по собственному опыту знаю, что они всегда гаснут в самый неподходящий момент.

Вопреки своим опасениям, Клаудия обнаружила, что удобства были современными, а вода – горячей. Пауки отсутствовали – она, во всяком случае, не увидела ни одного, – и Габриел повесил здесь чистое полотенце. Факел ярко озарял все помещение, но не могла же она держать его и одновременно мыться. Отыскав специальное приспособление, она вставила в него свой светоч. Ее тень скользнула по стене, она огляделась и почти зримо увидела другие тени, бывшие здесь до нее. Но, тряхнув головой, она откинула непрошеные мысли, стянула с себя одежду и приняла душ. Лицо ее горело, но она наконец была чистой.

– Ну как вам? По-моему, там не так уж плохо? – спросил он, возвращая факел на место и подавая ей кухонное полотенце, чтобы она вытирала перемываемые им тарелки.

– Ох, освежиться всегда приятно, а уж после такой уборки. Какой аппетитный запах! Уж не варите ли вы картошку в мундире?