Фатьма улыбнулась Зине. Но тут же ее крупные красные губы задрожали и Фатьма неожиданно всхлипнула.

– Ты смеешься или плачешь? – спросила Зина, присаживаясь на скамью.

– Смеюсь, – ответила Фатьма, утирая слезы. – Это я только из-за Овода… А так, конечно, смеюсь!

– А я-то, думаешь, не плакала из-за Овода? – сказала Зина. – И, если снова начну читать, опять заплачу. Как он их любил – и отца, и Джемму!

– Любил, а мучил! Ну зачем он Джемму так мучил? Мне очень Джемму жалко…

У Фатьмы снова навернулись слезы.

– А мне нет, а мне не жалко, – сдвинув брови, прервала Зина: – она за другого замуж вышла.

– Ну, а если Артур погиб? Ведь она же думала, что он умер!

– Все равно. Раз он умер и раз он был не виноват – значит, и она должна быть верной. А она уж скорей замуж. Я бы никогда, никогда бы так не сделала!

– А он должен был понять и простить!

– Где же Антон? – вдруг спохватилась Зина и, оглядываясь, встала со скамьи. – Куда же он делся?

Двор был полон утренней свежести и тишины. Девочки-первоклашки прыгали через веревочку. Малыш из квартиры номер два с восторгом теребил кустик мокрижника, выросший у забора…

Антона не было.

– Наверное, в пионерский лагерь убежал, – сказала Фатьма.

Зина озабоченно покачала головой:

– Если бы в лагерь! Иногда придешь туда посмотреть, что он там делает, а его и след простыл – бегает неизвестно где, неизвестно с кем. Обманывать начал.

– Антон? Обманывает? Что ты! – Фатьма улыбнулась. – Да он же простота, он и обмануть-то не сумеет!

– Понемножку учится… – Зина вздохнула, светло-серые глаза ее помрачнели. – Ну вот куда он сбежал? Неужели опять к этому Клеткину?

Зина заглянула за угол флигеля. Прошла к воротам, поглядела на улицу.

– Да, может, он дома давно? – крикнула ей Фатьма.

– Дома никого нет. Ключи у меня, – ответила Зина, чувствуя, как у нее начинает ныть сердце от каких-то неясных подозрений.

Фатьма вскочила, откинув на спину свои длинные жесткие косы.

– А давай сбегаем в лагерь, посмотрим!

Ветерок слегка пошевеливал красное полотнище с приветливой надписью «Добро пожаловать!», приглашающей в окруженный зеленью светлый и веселый мир пионерского лагеря.

Недалеко от старых улиц с узенькими тротуарами и подслеповатыми домишками недавно поднялся новый квартал. Величаво и уверенно встали одетые розоватым и белым камнем дома с большими окнами, с балконами, с цветами и газонами у входных дверей.

Среди этих красивых домов, кое-где еще не достроенных, была оставлена широкая площадка для городского пионерского лагеря. Всего год назад открылся этот лагерь, а уже молодые кудрявые липы окружили его, вдоль свежеокрашенного забора поднялись кусты сирени и акации, зацвели левкои и золотые шары, среди лагеря появились беседки, уголок спорта, маленькая библиотека, площадка для младших школьников. Посреди лагеря поднялась мачта пионерского лагерного флага, а линейку, всегда посыпанную свежим песком, обвела зеленым квадратом полоска густого дерна.

Очень много людей потрудилось здесь. И пионеры, и комсомольцы, и учителя, и родители, и заводские шефы. Ребята, оставшиеся в городе, любили свой лагерь: он спасал их от одиночества, безделья и скуки, от пыльных, тесных дворов и темных задворок, которые особенно томительны в жаркие дни лета.

Каждый день, ровно в десять, над лагерем красной птицей взлетал лагерный флаг, слышался пионерский горн, голоса рапортующих вожатых. И целый день лагерь звенел песнями, смехом, радостью кипучей ребячьей жизни.

– Всегда здесь полно, – сказала Фатьма, когда песок лагерных дорожек легонько захрустел под их ногами, – как в улье все равно.

– Да, хорошо здесь. Занятий разных сколько: хочешь – играй, хочешь – читай…

– Хочешь – поливай цветы, – добавила Фатьма.

– Да, вот видишь, не всем это интересно. Некоторых все тянет куда-то…

Они прошли мимо беседки, где занимался кружок «Умелые руки». Ребята азартно мастерили что-то из яркой цветной бумаги, резали, клеили, примеряли. Фатьма не утерпела, подбежала к ним. Оказалось, ребята мастерят шапочки ко Дню цветов. Шапочки эти будут не простые, они будут как цветы – шапочка-ромашка, шапочка-колокольчик, шапочка – яблоневый цвет.

В тени старого дерева, на круглой скамеечке, сидели две девочки с вышиванием в руках. Пожилая, с сединой на висках, с двойным подбородком женщина в очках, видно чья-нибудь бабушка, учила девочек вышивать. Яркие, разноцветные нитки цвели в их корзиночках, как цветы.

В дальнем углу, за густыми сиреневыми кустами, слышались не очень стройные голоса – там разучивали какую-то песню.

– Дай-ка я сбегаю большую клумбу посмотрю, проверю, как мои юннаты работают, – сказала Фатьма. – А то раза два забудут полить – и прощай георгины.

Фатьма, взметнув косами, убежала на свой юннатский участок. А Зина поспешила на площадку младших школьников, куда с самой весны ходит Антон. Щебет ребячьих голосов, смех и веселые крики сливались с азартным воробьиным щебетом. На площадке раскачивались качели. В углу под навесом стучали молотки мастеров кружка «Сделай сам». На открытой полянке ребятишки бегали, запуская змеев. Змеи, причудливые, расписные, со смешными рожами, то беспомощно клонились к земле, то взмывали выше деревьев, выше крыш высоких новых домов.

Зине навстречу выбежала румяная шалунья Поля-Полянка:

– Зина, Зина пришла! Рисовать будем.

Вслед за ней, соскочив с качелей, подошел тоненький, нежный Витя Апрелев.

– Рисовать? А разве сегодня вторник?

Зина вела у них кружок рисования. Но приходить она могла только один раз в неделю, а ребятам хотелось рисовать каждый день.

Зина вышла на площадку, оглянулась. Антона не было.

Дежурная вожатая, крепкая, немножко неуклюжая, всегда веселая пионерка Саша Тюльпанова, сунула Вите в руку веревочку от змея, который запускала, и подошла к Зине. Она подошла запыхавшаяся, вытирая со лба пот и еще не отдохнувшая от беготни и смеха.

– Здравствуй, Зина! Здравствуй, Зина! – пропела она.

И тотчас со всех сторон хором откликнулись ребячьи голоса:

– Здравствуй, Зина! Здравствуй, Зина! Здравствуй, Зина!

– Здравствуйте, здравствуйте! – ответила Зина, стараясь улыбнуться. – Саша, скажи, ты Антона не видела?

Саша беглым, сверкнувшим взглядом окинула площадку:

– Он не приходил сегодня, Зина. Я здесь с самого утра. Да он уж и давно не приходит.

– Давно?

– А разве ты не знала? Я думала, может, он заболел. Или к бабушке уехал.

– Да, он немножко болел, – торопливо сказала Зина, чувствуя, что краснеет от стыда, – он только сегодня вышел.

Ребята на качелях поссорились и подрались. Вожатая обернулась на крик, а Зина, торопливо пробормотав: «До свиданья», – бросилась к выходу. Фатьма догнала ее у ворот.

– Ну чего ты убиваешься? Придет твой Антон, никуда же не денется. Ну хочешь, еще где поищем?

– Я знаю, где он, – ответила Зина, – только я не пойду туда.

Да и некогда было Зине идти, пора готовить обед.

Хмурая, расстроенная, она чистила картошку, жарила мясо. Хотела было, как всегда, сварить манную кашу, но вспомнила, что не для кого. Изюмки уже нет дома. Как-то она там? Наверное, приехала. Может быть, уже обедает. Вот небось таращит глаза – какие большие деревья кругом! Сколько цветов! Какие бабочки летают!

Ласковые мысли об Изюмке немножко развлекли Зину. Как хорошо, что девчушка может побегать по травке, позагорать на солнышке! А в воскресенье Зина поедет к ней. Вот-то будет радость, вот-то наслушаются они рассказов с отцом и Антоном!

Но вспомнила про Антона, и снова стало сумрачно на душе. Как же случилось, что они так разладили с братом?

Антон явился к концу дня, перед тем как прийти отцу с работы. Он вошел как-то чересчур независимо, искоса взглянув на Зину. И, словно не зная, куда себя девать, походил по комнате, взялся за книжку, отложил ее. Потом лег животом на подоконник и стал смотреть во двор.