Для этого, однако, требовались деньги – желательно большие, но на худой конец сошли бы и те, что задолжал ему князь Аполлон Игнатьевич. Семьсот рублей, которые князь, дал ему наличными, пан Кшиштоф давно уже истратил – он любил пожить широко и привольно, не стесняя себя в средствах. Деньги нужны для того, чтобы о них не думать. Пан Кшиштоф не знал, кто сочинил эту крылатую фразу, но готов был с восторгом подписаться под ней обеими руками. Увы, в его жизни было очень мало периодов, когда он мог себе позволить не думать о деньгах, и исчислялись эти счастливые периоды не годами и даже не днями, а часами и минутами. Поэтому слезы Аграфены Антоновны не возымели на Огинского никакого воздействия: он твердо решил не уходить, пока не получит денег.
– Любезнейшая Аграфена Антоновна, – сказал он, аккуратно убирая расписки обратно в карман, – мне жаль, что я послужил невольной причиной вашего огорчения, но войдите же и вы в мое положение! Эти деньги мне просто необходимы, иначе я никогда не позволил бы себе просить и тем паче требовать возвращения долга. Но при всем моем безграничном уважении к вам я вынужден настаивать на том, чтобы деньги были выплачены мне сегодня же – все, до последней копейки. Мой долг зовет меня обратно на поле брани, и я не могу вернуться туда пешком, без оружия и в статском платье. Посему осушите ваши слезы, и давайте подумаем, как нам быть.
– А нечего тут думать, батюшка, – неожиданно бодрым и звучным голосом сказала Аграфена Антоновна, отнимая от глаз платочек и выпрямляясь в кресле. – Нету денег и взять их негде, так что ступай-ка ты, откуда пришел. Некогда мне с тобой воду в ступе толочь. Князь, говоришь, тебе задолжал? Так ведь он, государь ты мой, почитай, всей губернии должен, да половине Москвы в придачу. Вот с него, батюшка, и спрашивай, а меня уволь. Уволь, уволь и уволь! Иван! Проводи гостя!
– Не надо, Иван, – спокойно сказал пан Кшиштоф вошедшему лакею. – Барыня изволила пошутить. Ступай себе, Иван.
Сбитый с толку лакей неловко топтался на пороге, переводя растерянный взгляд с княгини на Огинского и прикрывая ладонью рдеющее, как станционный огонь в метельной ночи, увеличившееся вдвое против нормального размера ухо.
– Я кому сказала?! – грозно возвысила голос Аграфена Антоновна.
– Что ж, – окончательно разваливаясь на диванчике и вынимая из кармана сигару, сказал Огинский, – как вам будет угодно. Мне-то все равно, я могу и при лакее. Подай-ка огня, Иван. Благодарю, любезный, ступай на место... Итак, сударыня, – продолжал он, окутываясь пахучим дымом, – ваша позиция мне ясна. Теперь извольте выслушать, что думаю по сему поводу я. В том случае, если нынче же я не получу своих денег...
– Пшел вон, – сквозь зубы скомандовала княгиня, и лакей бесшумно испарился.
– Если нынче же я не получу своих денег, – как ни в чем не бывало продолжал пан Кшиштоф, – я подам эти расписки к взысканию в судебном порядке... Впрочем, нет, – перебил он себя. – Сначала я изловлю вашего супруга и уговорю его попробовать отыграться. Вы его знаете, он согласится и станет играть до тех пор, пока я его не отпущу. А я не отпущу его, пока не выиграю у него тысяч сто... нет, лучше двести. И только потом пойду с его расписками в суд. Ему-то что, он сядет в долговую яму или застрелится, это уж как угодно... А вот каково придется вам, княгиня? Учтите, я не стану молчать и постараюсь поставить как можно больше ваших знакомых в известность об обстоятельствах, вынудивших меня обратиться в суд. Я расскажу о том, как Аполлон Игнатьевич убегал от меня через черный ход, и о том, как вы прямо и открыто отказались оплачивать долг главы вашего семейства. Все имущество, которое у вас еще осталось, будет продано с молотка, и никто в целом свете не даст вам ни копейки, потому что отдавать вам деньги означает просто выбрасывать их в сточную канаву. Вам придется торговать своими дочерьми, любезная княгиня, и я вам глубоко сочувствую, ибо вряд ли найдется мужчина, который добровольно согласится хотя бы взглянуть на них более одного раза. Вам придется научиться стирать белье – я имею в виду чужое белье, своего-то у вас не будет... И все эти бедствия могут произойти с вами – да нет, что я говорю?.. непременно произойдут! – только лишь потому, что вы не хотите отдать мне несчастных тысячи трехсот рублей. Ну, посудите сами, стоит ли одно другого?
На некоторое время в приемной дома князей Зеленских воцарилась напряженная тишина. Затем Аграфена Антоновна тяжело вздохнула.
– А ты хват, поручик, – сказала она. – Где ж это ты так навострился с женщинами воевать?
– Это еще вопрос, – невозмутимо откликнулся пан Кшиштоф, – кто в вашем доме женщина, а кто мужчина.
– Правда твоя, – с новым вздохом признала княгиня. – Экий ты, батюшка, въедливый... Нет того, чтобы, как меж приличными-то людьми водится, взять да и вызвать его, фармазона этакого, на дуэль, да и застрелить, чтоб сам не мучился и других не мучил. Так ты вон чего удумал!
– Вот еще, – усмехнулся пан Кшиштоф, пропуская сигарный дым через усы. – Мне нужны деньги, а не шкура князя Зеленского. Что мне делать с его шкурой – повесить над камином? Боюсь, что это будет весьма сомнительное украшение. И потом, дуэли строжайше запрещены высочайшим повелением. Была мне охота за свои денежки в Сибирь отправляться! Так как же насчет денег, мадам?
– Да что ж ты заладил-то, как попугай: деньги, деньги! – проворчала княгиня. – Погоди чуток, дай с мыслями собраться. Вижу, что не шутишь, да только денег и вправду нет.
– Сожалею, – непреклонно сказал пан Кшиштоф, – но...
– Да ясно, ясно уже! Говорю ведь: дай подумать. Как-нибудь разочтемся. Ты пока что кофейку попей.
– Пардон, мадам, – более не скрывая насмешки, сказал пан Кшиштоф, – но у меня сложилось совершенно определенное впечатление, что ваш бакалейщик всучил вам козьи орешки вместо кофейных зерен. Этим зельем сады надобно опрыскивать, чтобы вредители дохли, а вы им гостей потчуете. Или вы держите эту отраву специально для кредиторов?
– Каков наглец, – проворчала Аграфена Антоновна, но спорить более не стала и погрузилась в размышления.
Через непродолжительное время, на протяжении которого пан Кшиштоф молча курил, глядя то в потолок, то в окно, княгиня подняла глаза и уставилась на своего гостя долгим оценивающим взглядом, словно снимая с него мерку для какой-то одной ей ведомой цели. Пан Кшиштоф, встретившись с нею глазами, понимающе усмехнулся в усы. Он хорошо знал этот взгляд, означавший, что ему вот-вот будет сделано более или менее выгодное предложение, наверняка сомнительное с точки зрения как закона божьего, так и многочисленных людских законов.
– Мнится мне, поручик, что с тобой можно иметь дело, – задумчиво произнесла княгиня.
– Я о вас того же мнения, мадам, – вежливо ответил Огинский. – Мне кажется, что мы наконец-то начинаем понимать друг друга, хотя до полного взаимопонимания нам еще очень далеко.
– Давай начистоту, поручик, – сказала княгиня. – По миру ты нас пустить можешь, да только толку тебе от этого будет чуть. Ежели, как ты грозишься, имения наши распродадут и каждый из кредиторов моего муженька возьмет хотя бы по рублю, то тебе, родимый, и полушки не достанется. Однако же, способ есть. Правда, подождать придется...
– Вот уж нет, – перебил ее пан Кшиштоф. – Увольте, мадам, но ждать мне некогда. Мне деньги надобны.
– Подождать придется, – словно не слыша его, повторила княгиня, – зато и получить можно поболее, чем какие-то тысяча триста рубликов. Много можно получить, поручик.
– Как много?
– Очень много. Иван! Иван!!! Наливку мою неси, да груздей соленых захвати! Так вот что, поручик. Ты княжну Вязмитинову знаешь? Знаешь, сколько у нее денег?
– И что вы предлагаете? Замуж за меня она не пойдет – честно говоря, я уже пробовал. Гиблое дело, мадам. Денежки-то у нее есть, да только как до них добраться?
– Опека, – веско сказала княгиня, значительно посмотрев пану Кшиштофу в глаза. – Молчи, молчи, сама все знаю. Только что на эту тему с графом Бухвостовым беседу имела. Не та, видите ли, у моего супруга репутация, чтобы ему опеку над таким состоянием доверить. Да оно и верно, что не та. Я бы ему, охламону, гусей пасти не доверила, а не то что миллионами ворочать. А с другой стороны – это Бухвостов мне говорит, – за княжной никакого легкомыслия не замечено, и с хозяйством она пока что как будто справляется. Нет, говорит, пока что в опеке никакой нужды, да и княжна, раскрасавица наша, долго в девках не засидится. Это он, Бухвостов, старый греховодник, мне так говорит.
